- Черт его знает куда! - остановился Шашкин. - Куда подальше от этих мест. Прощайся, может, всю жизнь их не увидишь!
Ночная мгла стала подаваться - сереть. Близилось утро.
- Пошли давай, - грубо окрикнул Шашкин. - С дороги-то надо сходить. Да и в деревни пока заходить нечего. Тут меня все знают! Ну, да ладно! Зато - жив! Пусть теперь Калина идёт боронить. Калинушка-малинушка… ха-ха-ха. Стой, куда! - заорал он, видя, что жена сперва остановилась, а потом метнулась назад. - Куда, дура… где ты… - он побежал за ней. - Эй, Ласточка, убью! Стой!
Её платок белел впереди.
- Убью! - Он знал, что она не сможет долго бежать. - Ага! - зарычал он, видя, что догоняет.
Она замерла, потом упала на дорогу как подкошенная.
- Не пойду, не пойду, не пойду… а-а-а! - ревела она. - Куды мне с тобой… дом-то один брошен. Не пойду…
В два прыжка он настиг её и принялся бить ногами.
- Не могу, - рыдала она под его ударами, - не брошу… дом… не брошу…
- Ах ты… ах! - Он бил и бил жену. - Не пойдёшь, так подыхай, подыхай!
Она скоро перестала шевелиться, стихла.
- Что, - задыхаясь от злобы, выговорил он, - пойдёшь, да? Доносить бежала… Молчишь, ах, молчишь, так вот тебе, вот, вот!
Она не шевелилась, и он понял, что забил её насмерть.
- Всё! - он сделал несколько неуверенных шагов, оборачиваясь и глядя на неподвижное вытянувшееся тело жены, потом побежал, пригибаясь, по-воровски, хотя никто не мог его увидеть.
Бежал он долго. Становилось светлей и светлей, и страх беспощадно и упорно гнал его вперёд. Наконец Шашкин увидел впереди темную сплошную тень.
"Лес! Скорее туда!" - решил он.
Речка сонная и парная после ночи преградила ему путь. Он прямо с разбегу, как был - в сапогах, во всей одежде и макинтоше - бросился в неё, с маху переплыл, выскочил на берег и снова побежал. Лес был совсем рядом - рукой подать.
Вот и предлесный кустарник. Ещё немного.
- А! - вскрикнул Шашкин. - А… мм-м, - больше ему ничего не удалось сказать. Горько-соленый кляп оказался у него во рту.
Но Шашкин был силён, как бык, и оказал отчаянное сопротивление. С ним немало повозились, пока наконец не скрутили руки за спину.
- Вставай, дядя! - приказали ему. - Вот так! А теперь иди вперёд и башкой не верти. Будешь вертеть, так и глаза завяжем!
Его долго вели по лесу, пока не привели в партизанский лагерь.
- Куда его, прямо к командиру, что ли? - спросил высоченный молодой конвоир у второго, бывшего постарше и немного ниже ростом.
- Давай прямо к нему! Эй, дядя, левое плечо вперёд. Греби к той землянке!
Бородатый партизанский командир долго вглядывался в грязное лицо Шашкина.
- Ничего не пойму, - пожал плечами командир. - Ошибаюсь я, что ли? А ну-ка, - кивнул он одному из конвоиров, - кликни сюда кого-нибудь из новеньких. Из тех, что вчера пришли. Фамилии их ещё не помню… - командир заглянул в блокнот, лежащий на столе. - Ага, вот они! Кликни Шигарева или Павлова.
Услыхав эти фамилии, Шашкин сильно вздрогнул.
Командир заметил его испуг и усмехнулся.
- Кажется, я не ошибся!
Конвоир приоткрыл дверь и крикнул:
- Шигарева к командиру! Срочно!
- Я Шигарев! - вскоре появился в землянке односельчанин Шашкина. - Чего надо-то?
- Шигарев, - сказал командир и головой показал на пленного. - Не за ним ли вы сегодня должны были идти на задание?
Шигарев только мельком взглянул на конюха и заорал:
- Он! Попался всё же, гад!
Глава X
КАЛИНА
Утро умывалось частым теплым дождичком.
Из-за леса выглянул край переливчатого солнца.
Стали видны прижавшиеся к лесу, как к стене, далекие шапки стогов.
А с теневой стороны лес стал синеть, обволакиваться по низу зыбкой дымкой.
Стали видны у развилки коричневые с белыми пузырчатыми вспенинами лужи.
У большого щербатого камня, грязного от засохших на нем ошметков глины, тоже разлилось коричневое неподвижное море.
А в селе, еще спящем беспокойным невольничьим сном, проорали редкие петухи.
Лениво переговариваясь, бродил немецкий патруль.
Староста вышел из избы, сел на ступеньки крыльца, зевнул и принялся скрести сморщенную вялую кожу подбородка. Непривычно без бороды!
"Где же мотоциклисты? - подумал он, доставая кисет. - Пора уж к развилке. Пять скоро!"
В кисете среди крупнопорубленных белых корешков лежал один зеленый сухой листик. Староста покачал головой, потом растер в ладонях этот последний листик, свернул цигарку и положил её обратно в кисет. Спичек не было.
- Ага, - поднял голову староста, услышав рёв мотоцикла. - Едут!
Подпрыгивая на кочках, мотоцикл подъехал к крыльцу и резко остановился. Лицо водителя - все в угрях и прыщах - было заспано и свирепо. В коляске клевал носом огненно-рыжий ефрейтор.
- Шнель! - не отрывая глаз, сказал ефрейтор.
- Иду! - староста стал неловко подниматься, выставляя вперед деревяшку. - Спичек нет ли?
- Найн! - отвернулся водитель.
Ефрейтор, не открывая глаз, протянул зажигалку. Староста торопливо прикурил, вскарабкался на седло позади водителя, и мотоцикл сорвался с места.
- Туда, - махнул староста в сторону шашкинского дома. - Вон к энтому дворцу!
Подъехали, и водитель сразу же начал громко сигналить, но никто не показывался из дома. Староста крикнул:
- Шашкин! Эй! Пора ведь! Ну подумай, спит! Пойду будить.
Проковыляв через двор, староста поднялся на крыльцо.
- Замок… - пробормотал он растерянно. - Вот те на!
Ржавый размером со сковороду замок висел на двери.
- Как же так? - ничего не понимал староста. - Куды он смылся? На конюшню, что ль, ушел… Ну так и есть. Запрягать отправился! Хотя… а где ж его баба-то? Нет, тут что-то не то!
Водитель снова засигналил.
- Да сейчас, сейчас, - староста в недоумении обошел двор, заглянул в сарай.
- Вот те на! И ставни на окнах!
В голову его никак не укладывалось, что Шашкин сбежал.
Снова засигналил водитель.
- … Да, - староста выругался. - Где я вам его добуду! Фиг его знает, где он. Скажу - на конюшне!
Доехали до конюшни. Лошади повернули головы, когда староста вошел. Шашкина не было и здесь.
- Вот задача-то! Выходит… выходит - удрал!
- Шнель-шнель! - крикнул ефрейтор.
- Удрал конюх! Удрал, волчина гадская, - зло сплюнул староста. - Чё ж теперь делать-то? Пойду скажу им…
- Нету Шашкина, понимаете, нету, - сказал он немцам. - Сбежал! Догонять надо! Струсил, сбежал, понимаете? Сбежал!
- Найн догоньять! Шнель надо, - нахмурился ефрейтор, сразу открыв глаза. - Давай другой! Другой… как это… следуйщ давай!
Следующим был Калина.
- Дак его очередь завтра ещё! Сегодня-то Шашкин должен! - топтался на месте староста, не зная, что теперь делать.
Ефрейтор повел плечом: отодвинулся край плащ-накидки, и тупое вороненое дуло автомата уставилось на старосту…
Калину разбудили сигналы мотоцикла.
- За Шашкиным! Завтра за мной так!
Жена зачастила босыми твердыми подошвами к окошку, приподняв занавеску, вздохнула:
- Конвой приехал… - Она всхлипнула.
- Не реви. Я верёвок много припас. Обойдётся! Лучше спи, а я вставать буду. Ещё сегодня-то скот погоню, - он тоже вздохнул. - Страшно…
- А ты не думай. Завтра ещё, - сказала жена и с надеждой добавила: - Может случится, что… вдруг не пошлют. - Она снова всхлипнула. - Не пущу! Спрячу… и верно, - она даже вздрогнула от этой мысли: как это она сразу не догадалась! - Калинушка! Спрячься, а?! Ты ж лес знаешь.
Он усмехнулся.
- Тебя же пошлют. Еще хуже выйдет! Страшно…
- Так и я спрячусь с тобой! Слышишь! А потом уйдём.
- Куда? - безнадежным голосом спросил он.
- До Мальгина дойдем, а там у меня же свои. У них прятаться станем! Калинушка! Ты ж у меня робконький. Ты ж не выдержишь, сердце-то у тебя от страха порвется! Ну? Нам только до Мальгина добраться. Чё нам, детей-то нет, а избу бросать - все одно пожгут. Говорят бабы, что скоро всех сгонют отсюда!
Никто не знал леса так, как Калина. С самого раннего детства лес был его первым домом. В деревню он только на короткий ночлег приходил. Так из лета в лето годков двадцать!
- Боишься - не спрятаться?
- Мне-то? С овчарками не сыщут!
Смирной калечной душе Калины казалась невероятной та работа, вернее сказать - дикая казнь, на которую приходила его очередь.
- Я б ушел, - медленно сказал он. - Да нельзя!
Жена подбежала, села на постель.
- Уйдём! Уйдем, а?
Калина покачал головой.
- Нельзя же! За нами - Китаевы!
Она смотрела на него. Худой стал, заросший. Сколь ни просила - не побреется. Плечи под рубашкой углом - острые. Дёрганый весь. Чуть что - трясется. Всегда-то был тихоня, а теперь и совсем сник. За все боится. За неё, за дом, за себя. Ночами не спит совсем. На работе расшибается - тоже боится. Руку вот придавил…
Катя не стала ложиться: принялась собирать на стол, поминутно всхлипывая и приговаривая:
- Не пущу… не пущу… - Она подошла к окну. - Кто это? Староста, что ль? Без бороды… он! - и вдруг громко вскрикнула: - С конём идёт… к нам!
- Ну ещё чего! К нам завтра.
- Тебе говорят! Смотри сам.
Калина, недоумевая, поднялся, подошел к окну: и действительно, староста уже входил в их двор, ведя за собой старого пегого мерина. Гроздь репейников впилась в седую чёлку мерина и моталась по лбу, как маятник.
- Спутал он. Сегодня Шашкину. Сейчас я скажу.