- Я тот, которого так же, как и друзей моих, вы ищете с таким ожесточением по приказанию графа Витре.
- Следовательно, вы Матье?
- К вашим услугам, - отвечал незнакомец, - я Матье и еще кто-кто.
- Я в этом не сомневаюсь, г-н Матье, - сказал Дусе с иронией, - поправьте свою маску, а то все лицо ваше видно.
Матье взглянул в зеркало и убедился, что Дусе говорил правду.
- Следовательно, мне бесполезно оставаться далее под маской?
- О! Совершенно бесполезно.
- Тогда перестанем продолжать наш разговор, - отвечал незнакомец и быстро спросил шпиона: - Сколько вам лет, Жак Дусе?
- Через месяц будет тридцать семь.
- Сделали ли вы ваше завещание?
- Я еще молод, чтобы думать о завещании.
- Неосторожно. Ваше несчастье, что вы увидели мое лицо.
Слова эти были сказаны таким тоном и с таким взглядом, что Дусе, несмотря на свою храбрость, задрожал.
- Но возвратимся к давнишнему разговору; пришел я к вам, чтобы поговорить о наших делах; с оружием - для того, чтобы заставить вас слушать меня.
- Но, любезный Матье, вы ошибаетесь с начала до конца.
- Вы так думаете?
- Я в этом уверен.
- Вы хвастаете.
- Попробуйте и увидите; впрочем, самое лучшее, что вы можете сделать - это пустить сейчас же мне пулю в лоб.
- Я не так глуп; вы сделали мне вызов, я его принимаю.
- Какой вызов?
- Не вы ли сказали, что не будете говорить и ничто вас не принудит нарушить молчание?
- Да, сказал это и повторяю опять.
- Тем лучше. Я заставлю вас говорить, вот и все.
- Желал бы я знать, как.
- Узнаете скорее, чем предполагаете; теперь десять часов, с восходом солнца мы отправимся в путь.
- Не понимаю, что вы хотите сказать.
- Очень просто; все готово, и я уведу вас отсюда в одну знакомую мне индейскую деревню, обитатели которой мои друзья.
- Что вы еще вздумали?
- Я отвечаю на ваши вопросы; дикие обладают чудесным средством заставлять людей говорить, и вы увидите после семи- или восьмичасовой пытки, что вы заговорите, то есть заболтаете, как сорока, так что не успеют вас и остановить. Я иду известить своих товарищей, которые мерзнут в переулке, где вдобавок не пахнет розами. Но прежде позвольте мне завязать вам рот, а то вы в мое отсутствие призовете на помощь, я же ненавижу скандалы, как вы ненавидите говорить, когда вас об этом просят.
- Вы меня хотите выдать дикарям? - спросил Дусе, содрогаясь.
- Непременно. Я решил, что заставлю вас исполнить свое желание. Вы отказываетесь, и прекрасно; не будем больше говорить об этом.
- Еще слово.
- Говорите.
- Дайте мне честное слово дворянина.
- Вы не можете знать, дворянин я или нет.
- Мне кажется, что вы дворянин.
- Положим. Зачем же вы требуете от меня слова?
- Вы серьезно выдадите меня диким?
- Да, чтобы вас пытали. Даю вам слово, завтра утром вы будете в руках индейцев.
- Хорошо, я скажу вам все.
- Скоро, - проговорил Матье, нахмурив брови, - не слишком ли скоро вы решились?
- Потому, что я вас знаю, граф де Вилен.
- Ты меня знаешь? Как? Где ты меня знал?
- Я вас знаю со дня моего рождения. Я родился во владениях вашего сиятельства; предки мои служили вашей благородной семье более ста лет; отец мой, если он только жив, ваш управляющий.
- А! Так это ты тот негодяй, упрямая башка, Ивон Кальбри, с которым никто не мог справиться?
- Да, ваше сиятельство.
- Подожди немного.
Граф одним движением руки освободил его от веревок.
- Теперь ты свободен.
- Благодарю, ваше сиятельство.
- Твой отец достойный человек, и я его люблю. Если ты не знаешь, то я тебе сообщу, что он жив еще. Я имел от него известия месяц тому назад.
- Ему почти восемьдесят лет, но он крепок, как гранит наших берегов.
- Ты переменил имя?
- Несколько раз, ваше сиятельство.
- Давно уж я потерял тебя из виду.
- Да, и все-таки двенадцать лет тому назад я имел счастье оказать вам большую услугу.
- Ты? Ты бредишь?
- Я говорю истину, ваше сиятельство.
- При каких же обстоятельствах?
- Вы были в Бастилии, откуда не выходят.
- А между тем я вышел.
- Да, благодаря самопожертвованию вашего тюремщика.
- Правда. Бедный Констан, что сталось с ним?
- Вы желали бы знать?
- Еще бы.
- Пьер Констан - я! Перед вами!
- Ты Пьер Констан?
- Да, я. Когда вы вышли из Бастилии, я провел вас улицей Бертен Туаре в гостиницу, где нанял комнату и доставил ваш чемодан, наполненный вашими вещами, оставленный вами в Бастилии, а также и бумажник, который вы хотели разделить со мною.
- И ты отказался, говоря…
- Что мы оба бретонцы и должны помогать друг другу без всякого вознаграждения.
- Так. Теперь, когда подумаю, что я тебя, храброго Ивона, хотел отдать в руки диких…
- Не поминайте мне об этом, меня до сих пор дрожь пробирает.
- Но как ты очутился здесь, в Квебеке?
- Сейчас же после вашего бегства меня отправили в Новую Францию с секретным предписанием сбыть меня с рук; но Биго нуждался в искусном шпионе и спас меня. Теперь, благодарение Богу, я богат и известен под именем Жака Дусе.
- Как ты знаешь графа Витре?
- Меня свел с ним Биго.
- И ты ему рассказал многое?
- Что я мог рассказать ему? Я ничего не знал.
- Да, мы настороже.
- И хорошо делаете, так как имеете дело с человеком, который не прощает.
- Это так, но я не нападу на него, прежде чем не представится к тому удобный случай.
- Ваше сегодняшнее похождение могло бы иметь худые последствия для вас.
- Я это знал, но я не хотел иметь тебя против себя, мои враги были бы слишком сильны; вот почему я ни перед чем не остановился, чтобы избавиться от тебя.
- Благодарю.
- Я не знал, с кем мне предстоит борьба: искусство твое превозносили, и я затруднялся, как покончить с тобой.
- Случай сильнее всего, граф; он один может устроить многое.
- Я почти этому верю. Случай - многое, чтобы не сказать - все.
- Мы никогда не достигли бы таких результатов, как теперь.
- То есть?
- Очень просто. Теперь все в наших руках.
- Так. Но как ты поступишь с Витре?
- В общих наших интересах, граф, я останусь с ним в хороших отношениях и сумею подчинить его себе.
- Но, во всяком случае, так, чтобы он ничего не заметил.
- Еще бы; иначе он раздавит меня одним щелчком.
- Конечно. Он никого не щадит.
- Мне известно кое-что о нем. Я говорю это, чтобы показать вам, что знаю, чего держаться.
- Ты знаешь, где я живу?
- Нет, граф, я не желаю знать вашего адреса, - отвечал с тонкой улыбкой Дусе. - Я каждый день буду проходить мимо монастыря францисканцев. Когда мне нужно будет поговорить с вами, я буду держать сверток в левой руке.
- Но когда мне понадобится переговорить с тобою, как мне быть?
- Вы поднесете правую руку к шляпе.
- Хорошо, буду помнить.
Они расстались. Эти два человека, стремившиеся прежде уничтожить один другого, теперь дружески, по-английски пожали друг другу руки.
Положительно графу де Витре не везло.
ГЛАВА XV. Где подготовляются важные события
Мы оставим на некоторое время берега Св. Лаврентия и, совершив громадный скачок, перенесемся к слиянию Моногохеля с Огио, этой великолепной рекой, которую французы не знали как назвать, открыв ее в 1670 г.; рыцарь Ла-Салль назвал ее Прекрасной рекой, но никакое название не в состоянии передать всей ее красоты.
Было около шести часов утра, барабанщики били зорю в форте Дюкен, воздвигнутом при слиянии двух рек, над которыми он господствовал.
Лучезарное солнце поднималось над горизонтом, еще затянутым туманом - последней попыткой ночи затемнить утро, - и освещало листву высоких деревьев, корни которых омывались водами реки.
В глубине леса раздавалось веселое пение птиц, приветствующих восход солнца. Слышалось только трепетание крылышек и щебетание лесных обитателей, спрятанных под листвой и пробудившихся, чтобы благодарить создателя.
Вдали виднелись высокие пики Алеганских гор.
В форте отворилась калитка, две женщины, обменявшись несколькими словами с часовым, вышли из крепости и, с воодушевлением о чем-то разговаривая между собою, медленно направились к Прекрасной реке.
Старшей из них казалось лет тридцать, хотя ей было десятью или двенадцатью годами более, в чем она сознавалась при случае без всякой аффектации и кокетства; подобное самоотречение - редкость в женщине, почти героизм; сказать это - значит отказаться от претензии нравиться, а у немногих женщин хватит на это мужества.
Она была прекрасна, как римская матрона времен республики; походка у нее была величественная, она обладала голосом, которому позавидовал бы сам соловей. Ее восхитительные нежные глаза выражали какую-то грусть. Видно было, что несчастия в продолжение многих лет без отдыха и сострадания преследовали эту женщину и запечатлели ее черты выражением несказанной доброты, возбуждавшей симпатию при первом взгляде на это лицо. Ее костюм придавал еще большую оригинальность ее фигуре.