Достойный трактирщик не замедлил явиться на звонок.
- Ваш счет?
Кайман подал его, сняв шапку.
Граф едва взглянул на итог, который был между тем громаден и дал вдвое больше, чем спросил трактирщик.
- Довольны ли вы? - спросил граф, улыбаясь.
- Одно могу сказать, сударь, вы заплатили по-барски, нижайше благодарю вас, сударь.
- Мне хочется, чтобы вы сохранили обо мне хорошее воспоминание, - прибавил граф с улыбкой.
- Для меня будет великое счастье, сударь, когда вы вздумаете почтить мой бедный дом своим присутствием.
- Совсем не такой бедный, судя по тому, что мне пришлось видеть, - сказал граф, смеясь. - Может статься, что мы встретимся, Кайман, и может быть, раньше, чем вы думаете.
- Я всегда буду к вашим услугам, сударь.
Граф взял свое оружие, завернулся в плащ, надел шляпу и вышел за Кайманом, который отворил ему дверь прямо на улицу.
В условленный час Картагю был на посту; шхуна стояла на якоре в углублении небольшой бухты вне рейда; через десять минут судно было под парусом.
Патрон ничего не преувеличивал - все было так, как он говорил: "Дороде" была в отличном состоянии и имела превосходный ход.
Каюта графа была невелика, но удобна и чиста, без роскоши, но со всем необходимым.
Переезд был прекрасный и быстрый; "Дороде" скрылась в глубине залива почти неизвестного, где ей нечего было бояться.
Граф спустился в лодку вместе с патроном.
- В котором часу мы можем ехать сегодня вечером?
- Если вас не стеснит, мы отправимся в тот же час из Луисбурга; у меня есть ценный товар, который я желал бы сбыть, это скоро сделается; дамы Бостона очень кокетливы, часа в два все будет разобрано.
- Хорошо, - сказал граф, улыбаясь, - справляйте свои дела, пока я займусь своими; в половине двенадцатого мы сойдемся на люке.
- Так, сударь, я буду аккуратен. Они расстались.
Граф отправился прямо к "Сулливан и сын"; контора банкира была против бостонской ратуши, которая двадцать лет спустя приобрела известность как колыбель американской революции; в этом именно здании началась она; но это громадное событие крылось еще в тумане будущего.
Как только граф явился, его отвели тотчас же к банкиру; это был человек лет сорока восьми, с рыжей головой.
- Уже приходили получить по векселю, - сказал он, увидав графа и встав ему навстречу, чтобы пожать ему руку.
- Когда?
- Вчера в половине четвертого.
- Вы заплатили?
- Да, фунтами стерлингов, он так просил.
- Это составило порядочный груз?
- Разумеется, но с ним был здоровенный носильщик, впрочем, в последнюю минуту он переменил намерение.
- А!
- Да, он попросил четыреста тысяч ливров билетами английского банка, а остальные фунтами стерлингов, которые носильщик подхватил как фунт перьев.
- Видели вы этого человека?
- Конечно, я всегда сам выдаю значительные суммы, для того чтобы избежать ошибки.
- Похвальная предусмотрительность, - сказал граф с горечью, - хорошо ли рассмотрели вы этого человека?
- Отлично, это человек лет пятидесяти по крайней мере, маленький, толстенький, с красивым лицом, вид у него довольно жалкий и носит он огромные синие очки с зеленым шелковым козырьком над глазами… Он ли это?
- Точь-в-точь, благодарю вас. В скором времени я вам представлю некоторые вклады, чтобы уплатить кое-какие долги.
- Когда вам будет угодно, милостивый государь, я сочту себя польщенным вашим доверием.
Граф простился и вышел, сопровождаемый до дверей банкиром, который не всем оказывал такую вежливость.
- Негодяй не потерял ни минуты, - ворчал граф, направляясь к дому Грослостен близ пристани. - Этот Сулливан - идиот, удивительно, как цифры затемняют ум, я счел за лучшее ничего ему не говорить, он посмеялся бы надо мною и был бы прав; посмотрим, был ли другой поумнее?
В этих размышлениях граф дошел почти до самого дома. Сам того не замечая, граф вошел и назвал себя; как и в первый раз, его отвели в кабинет банкира, которого он застал над цифрами.
- А, это вы, граф, - сказал банкир, вставая, - милости просим; знаете, эта барыня приходила вчера в 12 часов получить по векселю; прелестная особа, могу сказать!
- Дама, - сказал граф, озадаченный, - дама приходила получать?
- Ну да, хорошенькая брюнетка, лет двадцати пяти, не больше, вы ее не знаете?
- Какой я забывчивый! - вскричал граф, ударяя себя по лбу. - Господин, которому я поручил получить по векселю, женат, я совсем позабыл, тем более что видел эту даму только один раз и то минут на пять; сделанный вами портрет похож и наводит меня на мысль, что муж ее поручил ей получить деньги.
- Очень вероятно, - сказал банкир, - мне не пришлось сделать ей никаких замечаний, так как вексель был у нее в руках; оставалось заплатить, что я и сделал.
- И прекрасно!
- Очень рад.
- Что, эта дама с мужем живет еще в Бостоне? Когда я знал их, они жили в Нью-Йорке.
- Именно, как она мне говорила, они долго жили в Бостоне.
- А теперь они там не живут?
- Нет, они вчера, в четыре часа вечера, уехали на "Быстром", который отправляется в Лондон; они выбрали это судно за его ход; кажется, дела крайней важности заставляют их как можно скорее прибыть в Англию, где они и поселятся; поэтому-то госпожа просила меня рассчитать всю сумму билетами английского банка, как самыми удобными для размена во время путешествия.
- И хорошо сделала, нет ничего более затруднительного, как фунты стерлингов в пути; со мной в эту минуту около трех миллионов банковскими билетами, это нисколько меня не стесняет, если бы у меня были фунты стерлингов, нужно было бы взять экипаж.
- И хорошую лошадь, - прибавил банкир, смеясь. Граф также засмеялся, попрощался и вышел.
- Черт возьми! - вскричал граф, когда очутился на улице. - Надо сознаться, что все ловко сыграно! Большое удовольствие потягаться с такими противниками, это волнует кровь и заставляет работать воображение; но дело еще не кончено, он напрасно торжествует; я готовлю ему под конец превосходный удар; он должен быть очень ловок, чтобы его отпарировать. Нужно самому себе признаться, хотя никто другой не узнает об этом, что никогда еще не издевались - не побоюсь этого слова - надо мною так, как этот молодец; он ничего не упустил из виду, не забыл ни одной предосторожности, впрочем, нет - эта бумажка, оставленная в моем бумажнике и которую он не подумал уничтожить заодно с другими, более важными, украденными у меня.
Он подумал несколько минут, потом продолжал с беспокойством:
- А если он не забыл эту бумажку? Если он оставил ее нарочно, чтобы сыграть со мною еще шутку своего рода? Нет, это невозможно; я с ума схожу, я не знаю, что говорю и что делаю; к черту этого негодяя! Уж если мне удастся его поймать!..
Он сделал угрожающий жест, который не обещал ничего хорошего для его врага.
- Э, да что с вами? - раздался голос над его ухом. - Что вы жестикулируете среди улицы?
Граф поднял голову и как будто очнулся:
- А! Это вы, Картапо, что вы говорите?
- Я спрашиваю вас, не больны ли вы?
- Я? Ничуть, напротив, я чувствую себя очень хорошо, я отлично устроил все дела, а вы?
- И я также; я продал весь свой товар, было бы его втрое больше - все мог бы сбыть.
- Так вы довольны?
- Еще бы.
- И я доволен, есть у вас какое-нибудь дело?
- Решительно никакого; я собираюсь идти обедать на шхуне; хотите ли сделать мне удовольствие пообедать со мною?
- С радостью, но с условием.
- Я заранее принимаю его.
- Вот это дело! Мы оба веселы - вы, потому что продали свои материалы и кружева, я, потому что кончил свои дела, пообедаем вместе, но здесь, на берегу; во-первых, нам будет свободнее, во-вторых, обед будет вкуснее - не в обиду вам будь сказано; согласны вы?
- Согласен, сударь.
- Ну, так как вы часто бываете в этих странах, вам лучше, чем другому, должны быть известны здешние места.
- Действительно известны, сударь, но вы не замечаете, что у меня дорожный костюм.
- Что за дело? У кого есть деньги, тот не должен заботиться о своем туалете, пойдемте обедать.
- Пойдемте, если вы так хотите, недурно для здоровья слегка выпить время от времени.
- И даже посильнее выпить, патрон, поверьте мне, я опытен в этих вещах.
И он расхохотался в лицо проходившему буржуа, который серьезно разобиделся на такое неприличие.
Четверть часа спустя оба знакомца сидели, уткнувшись подбородками, за столом какого-то убежища, очень похожего на трактир достойного Каймана.
Обед был изысканный, вина превосходные; граф казался счастливым или представлялся таким. Сквозь зубы он бормотал:
- Я постараюсь напиться и подпоить Картагю; это будет занятно.
Граф хотел забыть способ, каким Матье его одурачил, способ, который беспокоил его больше, чем он хотел в том сознаться даже самому себе.
Что касается Картагю, он был не прочь хорошо пообедать за счет своего пассажира; но он не хотел переступать известные границы, он оберегал себя, как все настоящие моряки, понимающие значение обязанностей своей профессии и ответственности, которая лежит на капитане судна на море и на суше.
Напрасно граф подтрунивал над ним и приглашал пить, патрон стоял на своем.
Что до графа, то он пил раз за разом.
Патрон наблюдал за ним исподтишка и думал про себя:
"Пассажир мне солгал, дела его нехороши, он хочет меня надуть; под всем этим кроется нечто, что он хочет забыть, он уже и теперь пьян; что же будет дальше?"
Картагю ошибался; он не знал, с кем имеет дело.