Игра была ведена тонко; много времени прошло, прежде чем все поняли эту маккиавеллиевскую интригу, - так искусно американцы умели лгать и притворяться. Несомненно, американцы любят только самих себя; теперь покрывало снято, и девиз Монро - "Америка - американцам" не оставляет более сомнения; но все-таки есть еще много людей с некоторым весом, которые, не зная ничего об Америке и ее политике, продолжают верить в дружбу Соединенных Штатов и говорят об их преданности Франции.
В предыдущей главе мы изложили план кампании, выработанный английским генералом, графом Лондона, который намеревался напасть на французов с четырех сторон.
Монкальм стремился не допустить исполнения этого плана.
Наступление французских войск велось так хорошо, что английская армия, еще не вышедшая с места своей стоянки, даже не знала о нем.
Все английские шпионы, заходившие за французскую оборонительную линию, попадали в руки Тареа, воины которого беспощадно скальпировали и убивали их.
Между тем Монкальм в сопровождении одного только Шарля обогнал армию, с трудом пролагавшую себе дорогу по лесу, почти непроходимому, и болоту, куда ноги уходили по колено.
Главнокомандующий направлялся к фронту Карильон, называемому англичанами Тикондерога, и прибыл туда без приключений; в Карильоне его вовсе не ожидали, но комендант весьма обрадовался его прибытию, так как его начинало тревожить одинокое положение, в котором он находился.
Не теряя ни минуты, генерал - все еще в сопровождении Шарля - отправился с картой в руках осматривать места, с которыми ему было необходимо познакомиться; не прошло и пяти дней, как Монкальм знал все окрестности как свои пять пальцев; карта, доставленная ему Шарлем, была сделана с замечательным старанием и терпением; на ней, как сказал охотник, было обозначено каждое дерево, каждая скала.
- Кончено! - воскликнул главнокомандующий на пятый день около семи часов вечера, опускаясь с наслаждением в мягкое кресло.
Генерал не щадил себя все это время, он все желал видеть сам, хотел во всем убедиться, так сказать, осязательно.
В военных делах нельзя забывать ничего, малейшее нерадение часто влечет за собой страшное несчастье; генерал знал это очень хорошо, поэтому он не решался ни на что, не приняв должных предосторожностей, часто слишком мелочных, но не мог наткнуться на неожиданность; у него, по его словам, лекарство всегда было готово.
Война без шпионов и разведчиков невозможна, генерал всегда должен знать, где неприятель и что он делает; битва, в сущности, не более как игра в шахматы; надо уметь пользоваться предоставляющимся удобным случаем; поэтому Монкальм, оставляя армию, имел секретное совещание с Бесследным, Белюмером и Тареа; он отправил их в разные стороны с приказанием приходить в Карильон, если будут новости, которые ему нужно знать.
- Теперь можно отдохнуть, - сказал генерал. - Работа кончена.
- Уже, генерал?
- Конечно, ваша карта сберегла мне много труда; слава Богу, мой план атаки готов. Когда прибудет армия, я созову военный совет, и мы двинемся вперед.
- Ого! Вы не теряете времени, генерал.
- Ничего не может быть выгоднее неожиданности; неприятель думает, что я еще в Квебеке. Явившись как снег на голову, я докажу ему противное; кстати, есть ли брод между фортом Освего и фортом Онтарио?
- Есть в начале лета, но теперь, в августе, вода по шею.
- Хорошо, все-таки перейдем; в случае нужды я пойду первым, главнокомандующий должен служить примером для солдат.
- Я не спорю, но…
- Обед подан; пойдемте кушать, вы голодны, друг мой Шарль?
- Да, порядочно.
- Я умираю с голоду.
- Если так, пойдемте.
- Где сержант Ларутин?
- Сержант пошел обедать, - отвечал прислуживавший солдат.
- Спасительное занятие! - сказал генерал, смеясь. - Последуем и мы примеру сержанта; скажи ему, чтобы он тотчас привел ко мне охотника, как только тот придет, хотя бы то было ночью.
- Слушаюсь.
Генерал и Шарль с аппетитом принялись за обед.
- Кстати, - сказал генерал, любивший это выражение, - мне говорили о вас, друг мой Шарль.
- Обо мне, генерал?
- Да, и отзывались о вас весьма лестно.
- Это что-то фантастическое, - смеясь, отвечал молодой человек.
- Это говорила особа, принимающая в вас живейшее участие.
- Вы шутите?
- Нет, честное слово, я говорю совершенно серьезно.
- Кто же это, генерал?
- Угадайте.
- Я не знаю никого; вероятно, какой-нибудь охотник вроде меня.
- Вовсе нет, это была дама.
- Дама?..
- Да.
- Я знаю только одну даму: хозяйку Белюмера, и не думаю, чтобы вы говорили о ней.
- Вы скрытничаете со мной, вашим другом; это нехорошо.
- Уверяю вас, генерал…
- Не божитесь, попадетесь.
- Я?!
- Да; я имел разговор о вас в день выступления из Бельвю.
- Из Бельвю? - спросил Шарль, краснея. Генерал сделал вид, что не замечает.
- Я не понимаю, что вы хотите сказать, генерал.
- Будто бы?
- В самом деле.
- Одна прелестная особа; она, по ее словам, вам многим обязана.
- Я не знаю, кто это; разве только мадемуазель Марта де Прэль, придающая слишком большое значение пустячной услуге, которую мне удалось оказать ей; это сделал бы всякий на моем месте, и, может быть, еще больше…
- Я припоминаю, что, придя один раз в Квебек, вы были очень взволнованы и сообщили моему родственнику Меренвилю, что на его дом напали ирокезы и что мадемуазель де Прэль очень больна вследствие всего, что ей пришлось перенести.
- Да, совершенно так.
- Вот мы и добрались, - заметил генерал, улыбаясь.
- Нет, генерал, вы напрасно так предполагаете, после этого происшествия я видел эту девушку только издали и никогда не говорил с ней.
- Это странно.
- Почему?
- Потому что, говоря о вас…
- Что такого особенного она могла сказать обо мне?
- Ничего, но тон музыку делает, мой любезнейший друг.
- Я не понимаю…
- Право, от вас не скоро добьешься исповеди.
- Разве меня надо исповедовать? - спросил Шарль с несколько натянутой улыбкой.
- Лучше я повторю вам, что она сказала.
- Как вам будет угодно.
- Так вот как вы относитесь к дамам, беспокоящимся о вас!
- Я не понимаю, как могла беспокоиться обо мне эта дама, знать которую я не имею чести?
- А между тем это так; она остановила меня в минуту моего выступления из Бельвю и спросила, почему вас нет со мной.
- Весьма странно!
- Вовсе не так странно, как вам кажется. Я отвечал, что вы заняты исполнением данного вам поручения, и это успокоило ее; тогда она, краснея и запинаясь, сказала мне, что многим вам обязана, что вы спасли ей жизнь…
- Я?
- Я повторяю ее слова; она прибавила, что принимает в вас большое участие и будет радоваться…
- Я уже слышал это, генерал.
- И будет радоваться каждой вашей удаче, так как теперь вы не на своем месте…
- Я очень благодарен мадемуазель Марте…
- Подождите до конца, что еще будет.
- Слушаю…
- Я сказал ей, то есть этой барышне…
- Да.
- Я сказал ей, что повторю вам все, что слышал от нее; она отвечала мне, а сама покраснела - совершенно как вы в настоящую минуту…
- Я покраснел, генерал?
- Как рак, говоря попросту.
- И что же?
- А! Вы начинаете интересоваться?
- Мы с вами болтаем; не все ли равно в таком случае, о чем разговаривать.
- Гм! - улыбаясь, произнес генерал. - Тогда эта барышня сказала мне, что ей будет приятно, если я передам вам ее слова.
- Весьма любезно с ее стороны, что она вспомнила обо мне.
- Отлично, но, как я уже сказал вам, тон музыку делает.
- Это правда…
- Если бы вы слышали ее взволнованный голос, если бы вы видели ее полные слез глаза, румянец на ее щеках, вы, конечно, убедились бы так же, как и я…
- В чем же, генерал?
- Ах, Боже мой! Да в том, что она вас любит! Вот наконец роковое слово произнесено.
Шарль Лебо страшно побледнел и нервно затрясся всем телом.
- Что с вами? Вам дурно? Или это от радости? Вы посинели.
- Нет, это ничего, генерал, - отвечал Шарль прерывающимся голосом, осушая залпом стакан воды.
- Что было с вами, друг мой?
- Ничего, ровно ничего; я чуть было не умер.
- Чуть было не умерли?
- Да, генерал, вы нанесли мне страшный удар; сердце у меня так забилось, что я до сих пор еще не могу оправиться.
- Простите меня, я не имел дурного намерения.
- Я не обвиняю вас; я вполне верю в ваше расположение ко мне.
- Еще раз повторяю: я думал обрадовать вас, а вместо этого так огорчил… Вы, следовательно, любите другую?
- Я еще никогда не говорил о любви ни одной женщине.
- Но эта девушка вас любит, я уверен в этом, я понял это с первых ее слов; как вы могли остаться равнодушным?
- Я вовсе не равнодушен; может быть, несмотря на все мои усилия…
- Вы любите ее?
- Если бы так, то к чему может привести такая любовь?
- К вашему счастью, друг мой.
- Подобное счастье невозможно; я мечтал, создавал безумные планы, но осознал, хотя, к несчастью, поздно, что для меня нет надежды.
- Почему же, друг мой?
- По тысяче причин, генерал.
- Скажите хоть одну, серьезную.
- Это нетрудно; вместо счастья, которое вы сулите мне, я вижу в будущем только одно вечное несчастье.
- Вы заблуждаетесь.