- Без сомнения, это возможно, убив их, - глухим голосом сказал Матье.
В несколько минут этот человек вдруг совершенно изменился; крупные капли холодного пота выступили у него на висках, им овладело ужасное волнение; но он с неимоверным усилием подавлял его и старался сохранить беззаботный вид, который имел в минуту своего прихода.
Вольтижер был взволнован не менее своего гостя; он почти ужасался того, что должен был открыть этому невозмутимому человеку в маске, казавшемуся дьяволом, вышедшим из ада; он не замечал волнения Матье и говорил отрывистым, глухим голосом, вследствие чего его было весьма трудно понять.
- Да, они оба должны умереть.
- Это все? - холодно спросил Матье.
- Нет, есть еще женщина и девушка.
- Кто эта женщина?
- Вы бывали у индейцев?
- У гуронов или ирокезов? Я знаю их всех; я несколько месяцев провел с племенем одних индейцев, у которых жила белая женщина, француженка.
- А! - воскликнул Вольтижер, задыхаясь.
- Эта женщина скрывалась, и я никогда не мог узнать ее настоящего имени; у индейцев она известна только под прозвищем, которое они сами дали ей; ее звали…
- Свет Лесов, - проговорил Вольтижер сдавленным голосом.
- Да, именно Свет Лесов; вы, стало быть, знаете ее?
- Да, - отвечал Вольтижер так тихо, что Матье с трудом расслышал его.
- И эта женщина должна умереть?
- Непременно.
- Эта молодая женщина по временам, кажется, бывает не совсем в своем уме: жаль несчастную.
- Тем лучше; окажем ей услугу, избавив ее от жизни, которая ей, должно быть, уже давно в тягость.
- Как хотите. Это все?
- А вы забыли молодую девушку?
- В самом деле, - сказал Матье, выпивая залпом стакан воды. - Гм… если не ошибаюсь, вы осуждаете на смерть пять человек: двух мужчин и трех женщин; из них молодой девушке лет шестнадцать или семнадцать?
- Восемнадцать.
- А зовут ее?..
- Марта де Прэль.
- Но, говорят, она найденыш, принята из милости Меренвилем.
- Все равно она должна умереть.
- Хорошую бойню вы собираетесь произвести! Впрочем, это касается вас; мне нечего задумываться - это ваше дело.
- Вы отказываетесь? - с угрозой в голосе спросил Вольтижер. - Уж не вздумаете ли вы отступить после того, как я выдал вам свою тайну?
- Вовсе нет.
- Знайте, что я заставлю вас раскаяться, если вы обманете мое доверие; я не кто-нибудь, я слишком могуществен, чтобы бояться вас.
- Да что вы? Вы сражаетесь с ветряными мельницами. Ваша тайна останется известной только мне одному даже в том случае, если бы я отказался служить орудием вашей мести. Ведь это месть, не так ли?
- Одна из самых знатных французских фамилий заинтересована в том, чтобы эта ужасная тайна сошла в могилу вместе с теми людьми, которые ею обладают. Могу я рассчитывать на вас?
- Более чем когда-нибудь; только это будет вам стоить дорого.
- Все равно, лишь бы уничтожить ненавистную тайну! Это дамоклов меч, непрестанно висящий у меня над головой! Подобное существование убивает меня; пора положить конец! Если бы мне пришлось заплатить миллион, я отдал бы его с радостью, чтобы освободиться наконец от всех своих опасений.
- Если так, то по рукам! Я намеревался взять по 200 тысяч ливров за труп, вы назначаете мне именно всю сумму, которую я собирался потребовать; вы предлагаете ее мне, я принимаю; через два месяца все будет кончено, и кончено прекрасно, клянусь вам.
- Вы согласны?
- Да.
- Я готов отсчитать вам требуемую сумму.
- Хорошо, но я не возьму ассигновок на Биго: он загребает деньги со всех сторон, но не платит никогда.
- Это не послужит препятствием, у меня есть текущий счет в Виргинии.
- Это, по-моему, лучше. Кто ваш банкир в Нью-Йорке?
- Мои банкиры не в Нью-Йорке, а в Бостоне.
- Еще лучше, это ближе. Кто же банкиры?
- Грослостен и Компания.
- Солидная фирма. Почему вы отдали свои деньги массачусетскому банкиру?
- Я предвидел, что вы откажетесь иметь дело с Биго.
- Я думаю. Кто же другой банкир?
- Сулливан и сын.
- Знаю; также прекрасная фирма.
- В таком случае, вы принимаете чек в 500 000 ливров на каждого из этих банкиров?
- Без возражений.
Вольтижер вынул из-под платья довольно большой и туго набитый бумажник, открыл его, взял два чека и передал Матье. Последний внимательно рассмотрел их, сложил и спрятал с видимым удовольствием.
- Теперь, когда мы условились, - сказал Вольтижер, - я надеюсь, мы можем снять маски; нам нужно знать друг друга в лицо.
- Или узнать друг друга, - сказал, смеясь, Матье.
- Что вы хотите сказать?
- Ничего; я разделяю ваше мнение, но берегитесь, у вас из бумажника выпала какая-то бумажка.
- Вы думаете?
- Посмотрите-ка.
- В самом деле?
Вольтижер быстро нагнулся. Матье воспользовался этой минутой; он влил киршу в стакан Вольтижера, до половины наполненный мальвазией.
Вольтижер, искавший несуществующую бумажку, не заметил движения своего гостя.
- Я ничего не вижу, - сказал он.
- Вероятно, я ошибся, - отвечал Матье, - выпьем за успех нашего дела, вы должны желать его.
- Еще бы! Выпьем до дна.
- Отлично! - воскликнул Матье, смеясь. Они залпом осушили свои стаканы.
- А теперь долой маски, - сказал Вольтижер хриплым голосом.
Обе маски упали в одно время.
- Я не ошибся! - воскликнул Матье. - Я узнал вас по голосу; но что с вами, граф Витре, вам, кажется, дурно.
- Да я не знаю… у меня голова вся в огне…
- Вы узнали меня?
- Кажется, но… Боже, как я страдаю!
- Я помогу вашей памяти: я тот дворянин, у которого вы украли миллион в игорном доме улицы Сен-Оноре, но это было уже так давно, что вы, должно быть, забыли; теперь вы мне отдали ваш долг; благодарю вас; это дело между нами кончено; вы не должны мне ничего, но нам останется свести другие счеты; будьте покойны, со временем все выяснится.
В эту минуту граф выпрямился во весь рост, лицо его посинело, глаза дико вращались.
- Подлец!.. - проговорил он невнятным голосом. - Ты хотел убить меня! О, если я не умру… я отомщу тебе!
Витре пошатнулся, попытался было машинально удержаться за кресло, но упал навзничь и не шевельнулся больше: он спал.
- Он проспит по крайней мере двое суток, а проснувшись, не будет помнить ничего. На здоровье; я мог бы убить его, но этот негодяй должен умереть другою смертью.
Матье поднял графа, раздел его и положил на постель; повесив платье его на спинку кресла, он зажег свечу и поставил ее на ночной столик. После этого Матье взял бумажник графа; в бумажнике было денежных бумаг на сумму вдвое большую, чем выплаченная четверть часа тому назад; Матье бережно уложил деньги в бумажник, но вынул все бумаги, находившиеся в секретных отделениях; сделав это, он спрятал бумажник графу под подушку, а на столик положил открытую книгу. Надев свое ружье и маску, он тщательно завернулся в плащ, надвинул шляпу с широкими полями, задул свечу, притворил наполовину дверь спальни и прошел в столовую; здесь он выпил стакан мальвазии, щелкнул языком и наконец вышел из домика.
Было около четырех часов утра; обычные посетители, напившись подмешанного вина, по большей части спали, одни - лежа где попало на столах, другие - просто на полу; кабатчик курил трубку перед дверью.
- Покойной ночи, Кайман, - сказал незнакомец, давая ему несколько золотых, - ваше прекрасное вино подействовало на Вольтижера; он просил меня сказать вам, что хочет спать, и приказал не входить к нему, пока не позвонит.
- Он уже приказывал мне то же самое; пусть себе спит хоть две недели, я не подумаю беспокоить его; пожалуйста сюда, сударь.
Он провел посетителя другой дверью, минуя кабак.
Матье направился прямо к гавани; у моста его ожидала индейская пирога с четырьмя гребцами-канадцами. Они узнали хозяина, и он вошел в лодку.
- Дружно, ребята! - сказал он, садясь на корме. - Надо спешить.
Десять минут спустя пирога скрылась между островами Св. Лаврентия.
- Приятные сны, должно быть, снятся графу де Витре, - проговорил Матье с усмешкой, - если он еще может видеть во сне и помнить что-нибудь. Только, вероятно, этого не будет. Бумаги его должны быть интересны, я их тщательно рассмотрю.
ГЛАВА VII. Французская армия отправляется разыскивать английские силы
Бельвю - это прелестное поместье, так дорогое графу Меренвилю, создавшему его, принял свой обычный, веселый и мирный вид; не оставалось и следа убийств и грабежа, чуть было не имевших последствием страшных несчастий.
В этот день необычное движение и волнение господствовали в доме, особенно в его окрестностях на целую полумилю в окружности; но поспешим прибавить, что в этом необычном движении и волнении не было ничего тревожного для жителей Бельвю.
Слуги под надзором мадам Сален, проворной и ловкой, как двадцатилетняя девушка, накрывали в столовой огромный стол, вокруг которого могли бы уместиться по крайней мере сорок человек; дело было, по-видимому, спешное, и экономка очень боялась, чтобы гости ее господина не застали ее врасплох; она кричала на слуг и торопила их, укоряя за медлительность; они в свою очередь выходили из себя.