Несмотря на настоятельный совет Клюге поскорее убираться из-под Смоленска, Герделер все же решился на следующий день опять потревожить его. Каково же было удивление доктора, когда Клюге охотно принял его, причем очень любезно. А еще раз выслушав доводы посланника Бека и Оль-брихта, неожиданно заявил, что он основательно подумал и что теперь на Бендлерштрассе могут полностью рассчитывать на него.
Это согласие Клюге было настолько неожиданным и звучало настолько неправдоподобно, что в первые минуты доктор решил было, что командующий попросту издевается над ним, продолжает разыгрывать вчерашний фарс.
- Я так и могу передать генералу Ольбрихту? - с дрожью в голосе спросил он фельдмаршала. Почти всю ночь Герде-лер провел в отчаянии, почти в состоянии прострации. Он не представлял себе, как, проделав такой огромный, трудный путь к ставке Клюге, вернется в Берлин, к своим соратникам, ни с чем. Каким жалким он будет выглядеть в их глазах. Ведь он сам вызвался ехать на эти переговоры, убеждая Ольбрихта в своей дружбе с фельдмаршалом.
- И заверить, что они могут не сомневаться в моей поддержке. Ночи мне вполне хватило для того, чтобы хорошенько взвесить все "за" и "против".
Только сейчас Герделер обратил внимание, что лицо фельдмаршала стало еще серее, на нем лежала печать неизгладимой усталости. Именно усталость явилась тем последним аргументом, который заставил его поверить Клюге.
"Я спасен, я спасен… - твердил он про себя, словно творил молитву. - Если фельдмаршал Клюге, если вся группа армий "Центр" на нашей стороне - мы добьемся своего, - нервно сжимал кулаки Герделер, оставляя ставку командующего. - Теперь главное - добраться до Берлина. Моя честь спасена, это успех".
13
Курбатов приказал группе залечь за поросшие мхом валуны и несколько минут всматривался в очертания небольшой леспромхозовской хижины.
- Эй, бродяга, прекрати пальбу! За сопротивление милиции - сам знаешь! Сдавайся! - визгливым фальцетом увещевал того, кто засел в этой обители, один из троих милиционеров. - Это я тебе говорю, участковый Колзин!
Милиционеры расположились ниже по склону, метрах в двадцати от маньчжурских легионеров. Курбатов предпочел бы обойти их, однако сделать это было довольно сложно. Справа и слева от гряды, за которой они залегли, начинались крутые осыпи. А возвращаться на перевал, чтобы потом искать более подходящий и безлюдный спуск - значит потерять уйму времени.
- Чего ты ждешь?! - дожимал оборонявшегося Колзин. - Выходи! Обещаю оформить повинную! Я свое слово держу! Это я тебе говорю, младший лейтенант Колзин!
Милиционеры залегли, охватывая избушку с трех сторон, и если бы бродяга попробовал уйти в сторону бурной речушки, те двое, что находились почти у берега, взяли бы его под перекрестный огонь.
- Что предпринимаем? - переметнулся к Курбатову подпоручик Тирбах.
- Подождем несколько минут. У того, что в домике, заканчиваются патроны, - едва слышно ответил Курбатов.
- Может, стоит помочь ему?
- Чтобы выпустить на волю еще одного заматеревшего волка-одиночку… - поддержал его мысль Курбатов.
- Ваша идея. От своих идей отрекаться грешно.
- Вопрос: как ему помочь?
Еще несколько секунд князь колебался. В открытую выйти на горную поляну - означало подставить себя под пули засевшего в домике бродяги. Не объяснишь же ему, кто ты. Но и терять время тоже не хотелось.
- Подпоручик, берете правого. Желательно с первого выстрела. Чолданов, страхуете Власевича.
- Есть.
- Иволгин, Радчук, снимаете ближнего, что прямо под нами.
- Крикливого, - уточнил Иволгин.
Курбатов поднялся и, пригибаясь, неслышно ступая по усыпанному хвоей кряжу, перешел к ветвистой сосне, ствол которой причудливо изгибался, зависая над валунами, за которыми нашел себе пристанище Колзин.
- Он вышиб окно! - предупредил милиционер, находившийся слева от домика. - Собрался прорываться!
Его крик отвлек внимание Колзина, и этого оказалось достаточно. Ухватившись за ветку сосны, Курбатов завис над ним и ударом ноги в висок поверг наземь. В ту же минуту Власевич сразил другого милиционера и бросился вниз, увлекая за собой остальных диверсантов. Третий милиционер попытался уйти по берегу реки, но был ранен в спину и, осев у склада с полуоб-валившейся крышей, жалобно, по-бабьи запричитал:
- Убили! Вы же меня убили! Вы же меня…
- Теперь можешь выходить! - скомандовал Курбатов, когда раненого окончательно угомонили, а Колзина он еще раз оглушил рукоятью пистолета. - Милиционеры тебе уже не страшны!
Домик вновь был оцеплен. Радчук и Матвеев затаились по углам его, контролируя окна и двери.
- А вы кто?! - хрипловатым, дрожащим голосом спросил осажденный, все еще не веря в свое спасение.
- Кто бы мы ни были - тебе повезло! - ответил Матвеев. - Бросай автомат и выходи. Да не вздумай палить! Мы не милиционеры: ни прокурор, ни адвокат тебе не понадобятся.
- Так ведь нечем уже палить! Счастье, что легавые не догадались.
Бродяга вышвырнул через окно автомат, потом пистолет, которые тотчас же были подобраны Радчуком, и вышел с поднятыми руками. На нем был изорванный, прогоревший в нескольких местах ватник, под которым, однако, виднелась гимнастерка.
- Так это вы, ротмистр! - с удивлением воскликнул он, присмотревшись к приближающемуся Курбатову. - Опять вы?!
Заросший, оборванный, он стоял перед диверсантами, словно высаженный на безлюдный остров пират - у своей хижины. В глазах его радость спасения смешивалась с почти мистическим страхом.
- Иисус Христос не поспешил бы тебе на помощь с таким рвением и самопожертвованием, с каким спешили мы, - узнал в нем Курбатов того самого сержанта, которого они взяли в плен и после диверсии на железке превратили в "волка-одиночку". Вот только фамилии вспомнить не мог.
- Что правда, то правда. Я уж думал: все, отбродил свое по лесам-перелескам…
- Зря, - рассмеялся Курбатов, - взгляни, сколько у тебя ангелов-хранителей. Только воевать нужно решительнее. Спасовать перед тремя милиционерами - это не дело.
- Не обучен. Теперь все, с собой берите. Куда мне одному, даже в тайге?
Притащили милиционера Колзина и швырнули к ногам подполковника.
- Все еще жив, - с удивлением объяснил Тирбах. - Что прикажете делать?
Курбатов оценивающе окинул взглядом фигуры Колзина и полуодичавшего сержанта.
- Раздеть и голого - на сосну. Только подальше отсюда. А ты, Волк, - обратился он к сержанту, - быстро переоденься в милицейское, побрейся и вообще, прими надлежащий вид. Отныне ты, - заглянул в удостоверение, - младший лейтенант милиции Дмитрий Колзин. Что, фамилия не нравится? Другое удостоверение раздобудем.
- Но теперь-то я могу пойти с вами? - вновь с надеждой спросил Волк.
- Пока перевоплощайся. Подумаем.
14
Котловина, в которой находилась эта лесная избушка, напоминала кратер давно угасшего вулкана. С севера и с юга отроги невысоких хребтов смыкались над скалистым ложем реки, создавая некое подобие большой чаши.
Ветры гор сюда не проникали, студеный байкальский туман развеивался между сосновыми вершинами прибрежных кряжей, а зависшее на горном пике солнце светило только для этого затерянного мирка - нежаркое, но достаточно теплое, безмятежно купающееся в синеве небесного океана.
Окунаясь в леденящую купель речной заводи, Курбатов понимал, что вести себя столь беспечно почти на окраине города - равнозначно самоубийству, но все же умудрился несколько раз переплыть образовавшееся озерцо от берега к берегу и потом, стоя совершенно голым между замшелыми камнями, долго растирал почти окоченевшее тело грубым самотканым полотенцем - жестким, словно растрепанная циновка.
Он твердо решил, что должен пройти эту страну, убивая в себе всякий страх. Доверившись судьбе. Не он - его должны бояться. Он пронесется над Европой подобно смерчу. Чтобы при одном упоминании о Легионере враги его трепетали.
Наскоро пообедав японскими консервами, Курбатов с интересом взял в руки газету, извлеченную Тирбахом из планшета Колзина. На первой же страничке ее сообщалось о суде над местными врагами народа. Судили пятерых. Все они объявлены саботажниками и пособниками иностранных разведок.
Подполковнику не раз приходилось читать довоенные советские газеты, и каждый раз его потрясали маниакальность режима, который с такой жестокостью видел врага в каждом, кто осмеливался хоть на минутку усомниться в гениальности вождя всех времен и народов, обронить неосторожное слово по поводу советской власти или имел несчастье происходить не из пролетариев. Впрочем, пролетариев в этом коммунистическом Содоме тоже не очень-то щадили.
- Господин подполковник, позвольте представить: младший лейтенант милиции Дмитрий Колзин.
Курбатов сидел, привалившись спиной к стене избушки и подставив лицо солнечным лучам. Старые бревна вбирали в себя его усталость, и князь ощущал, как тело оживает и возрождается. Увидев перед собой Тирбаха и Волка, - подполковник так и решил именовать захваченного ими в плен сержанта Волком, - он отложил газету и пристально всмотрелся в осунувшееся бледноватое лицо новоиспеченного "милиционера".
- Чего тебе еще желать, Колзин? Отныне ты - офицер милиции. Царь и бог. Все дрожат, уважают и ублажают.
- Надолго ли?
- Эт-то зависит от тебя самого. Как долго сумеешь.
- Теперь я действительно превратился в волка, которому только-то и делать, что рыскать по тайге, - дрогнувшим голосом проговорил "милиционер".
Курбатов поднялся и с высоты своего роста смерил Волка презрительным взглядом человека, для которого его проблемы и страхи представляются смехотворными.