- Я бы со своим мужиком хоть слонов согласна пасти, - бойко заговорила доярка Галина Черепанова, но зоотехник лишь махнула рукой. Как можно лишиться самой лучшей доярки! А муж у нее на "Кировце", и такую махину-трактор разве не преступление даже на день остановить.
С бригадирами, заведующими фермами и старожилами - со всеми успела Анна Ивановна поделиться неудачами в поиске пастухов, сама мысленно у ермаковцев, у понькинцев в домах побывала, а что толку! Того нельзя трогать, тому - нельзя, третьему доверить скотину нельзя… Хоть в город езжай и каждого встречного-поперечного агитируй в пастухи. И тут повстречался нежданно-негаданно Александр Сергеевич Пайвин.
- Смотрю и думаю, чего это Анна Ивановна подворный обход делает? Уж не хозяйских ли коровушек переписываете, уж не на ферму ли их хотите свести? - насмешливо крикнул он.
- А-а, брось-ка ты, Александр! Не до шуток мне, - поморщилась Казакова и грубовато закончила: - Мужиков гулящих на учет беру.
- В производители, что ли? Так я за элиту сойду.
- Ты-то, отеребок?! Да кому ты кроме Серафимьи нужон? - и совсем было прошла мимо Пайвина, да вовремя вспомнила и остановилась: - Слушай, Александр, тебя куда на лето определили?
- Меня-то? В шаталтрест.
- Нет, я серьезно спрашиваю.
- Если серьезно, то куда пошлют, а поближе сам сбегаю. А вам-то зачем знать, по какой нужде?
- Очень простая нужда: пастухи требуются на отгонное пастбище.
- К Замараево?
- Ага, туда.
- Не, не пойдет. Лавочки рядом нету.
- Лучше деньги сохранятся.
- А их еще заробить надо.
- И заробишь, если захочешь.
- Я дорого запрошу.
- Поди, не дороже денег?
- Мотоцикл "Урал"! - бухнул Пайвин и сам удивился нечаянной идее.
- У-ра-ал! - с расстановкой повторила Анна Ивановна и посуровела: - Я с тобой, Пайвин, серьезно разговариваю, а не от безделья лясы точу.
- И я серьезно: вырешит мне правление "Урал", хоть чертей на том свете пасти стану!
- Пайвин, да ведь ты без году неделя работаешь в колхозе и за что тебе мотоцикл вырешать?
- Не хотите, как хотите. Вот и пускай заслуженные ветераны пасут молодняк, а мне в Понькино хорошо! - повернулся спиной Пайвин.
"Уйдет, стервец! - подумала Казакова. - Попивает он, конечно, не без этого, и в колхозе живет третий год. Какая уж он кандидатура на "Урал"! Желающих купить мотоцикл - пруд пруди, пусть и на моде теперь "Жигули" и "Москвич". Но где, где желающие пасти телят? И чем они, животные, виноваты, что нет пастухов? А коли решится Пайвин, стало быть, в рюмочку наплюет, стараться будет и за привесы биться…"
- Знаешь, Александр, такие вопросы середь улицы не решают. Это раз! А главное - я не председатель и не правление в целом. Однако если ты на полном серьезе, то слово даю - буду стоять за тебя. Договорились?
- Вы для меня не Сима, чтоб шутить. Я согласен, но при условии.
- Ну, значит, условились! - облегченно улыбнулась Анна Ивановна, улыбнулась впервые за весь сегодняшний день.
- Постойте, Анна Ивановна! На второй-то гурт кого наметили? Слыхал я, будто нынче к Замараево два гурта погонят.
Казакова снова нахмурилась и с горечью, откровенно призналась Пайвину:
- Не подобрала еще, Александр, никого еще не нашла…
Пайвин, роняя пепел на телогрейку, машинально затягивался сигаретой и что-то молча соображал. Анна Ивановна терпеливо ждала, когда он заговорит.
- Лучшего напарника, чем Молоков, не найти! - сказал Александр и придавил окурок подошвой кирзового сапога.
- Молоков, Молоков… Это Алексей, что ли, на кормокухне который работал?
- Он самый!
- Не боишься? Он, скажи-ка, сколько уж дней кряду пьет?
- А зимой Молоков пировал?
- Не припомню, вроде бы, всегда на смену выходит трезвый.
- То-то и оно! Мужик смирный и работящий, а гулянку можно в любое время приостановить.
- Попробуем, Александр! И сегодня же вечером я заведу разговор в конторе о вас с Молоковым.
- И о мотоцикле! - веско добавил Пайвин.
На том и разошлись они с Пайвиным - он домой, а Казакова на ферму. И хотя хлопот и расстройств было полно до самого позднего вечера - опять Зойка Никитина и Марьяна Шуплецова заявились на дойку пьяные, - Анна Ивановна все равно не забывала о кандидатах в пастухи, как она окрестила Пайвина с Молоковым. Еще не остыла от ругани с "хозяйками пьяного корпуса", а на уме снова пастухи. Поделилась своей "находкой" с дояркой Варварой Федотовной Волковой - самой старшей по возрасту на ферме, рассудительной и немногословной женщиной. С другими нельзя: они вон как разгорячились на Зойку и Марьяну, выгнали тех из корпуса и, поминая на чем свет стоит пьяниц, подоили беспризорных коров.
Волкова не меньше, а больше, чем другие, устала, однако и виду не подавала. Она выслушала Анну Ивановну и не спешила советовать что-либо. Казалось, думала Варвара Федотовна о чем-то своем, а вовсе не о словах главного зоотехника. Потом, словно мать на дочку, посмотрела на Казакову и ободрила-успокоила:
- Не мучай себя, Анна Ивановна! Никого на пастухов, окромя Пайвина и Молокова, тебе и не сыскать. Моли бога, ежели они не отдумают. Чего и говорить, попивают оба, и ничем я их не оправдываю. Но куда хуже и срамнее, когда бабы запиваются. А еще что скажу. Ежели тыкать в глаза: мол, пьяницы вы отпетые, то чего им остается делать? Надо же и верить в человека, помогать ему в люди снова выйти! Конечно, разговоров опосля не оберешься. Но судить-рядить легче всего, а кто пасти-то будет телят? Небось никто из говорливых не кинулся, а?
В конторе Казакова не пошла сразу к председателю, а заглянула сперва в кабинет секретаря парткома. Николай Иванович Осинцев, покусывая красный колпачок шариковой ручки, задумчиво смотрел на исписанные листы бумаги. Очевидно, составлял какой-то отчет для райкома партии или готовился к беседе с колхозниками. Анна Ивановна попыталась остаться незамеченной, однако Осинцев заслышал ее присутствие и кивнул светло-русыми кудрями на стул возле своего стола.
- С чем пришла, Анна Ивановна? Чего там, давай! А бумага, она всегда обождет.
Немолодое, пухлое лицо "комиссара" - так за глаза уважительно называли в колхозе Осинцева, оживилось, но вскоре голубые глаза стали серьезными и даже грустными. Он с полуслова понимал зоотехника, ибо знал, как говорится, наизусть всех жителей села, всех колхозников. Знал о хождениях Казаковой в поисках пастухов. Слыхал и о том, как в колхозе, где она более двадцати лет после института работала зоотехником и управляющим отделением, ее, Казакову, нередко упрекали за чрезмерное доверие к самым пропащим людям.
Когда Анна Ивановна выговорилась, Осинцев запустил пятерню в непокорные кудри и быстро спросил:
- Значит, веришь им или страхуешься поддержкой?
Однако, не ожидая ответа, сам же и подтвердил:
- Без веры нам, разумеется, никак нельзя жить. Ну где их взять, хороших работников, кто их нам даст? А воспитание - штука сложная и прыти да желаниям не поддается. Отстаивать надо человека от всего дурного в нем же самом. Да ведь признаться: всегда и все ли знаем мы о человеке? Судим по работе, а вся его остальная жизнь проходит мимо нас. И даже когда он запнется, мы опять-таки наказываем человека за ошибку, не думая о том, как он раньше жил, в чем нуждался и почему споткнулся.
Ты вот говорила, а я вспомнил одного невезучего мужика. Не склеилась у него семья и… пошло-поехало. Ему и без того тяжко, но во всем обвинили только его. Короче говоря, запил человек и забросила его судьба к нам в колхоз.
Николай Иванович заглянул в стол, достал сигарету и долго ее прикуривал. Затянулся дымом и глухо продолжил:
- Кто бы, ты думала, открыл мне глаза на него? Сынишка мой, восьмиклассником был тогда.
Значит, целый месяц тот человек оформлял колхозу наглядную агитацию. Толково и красиво он делал! И как радовался, когда развесили мы все щиты, плакаты и лозунги. Но кто-то за спиной и скажи: "Пьянице-то какое доверие оказано, то-то попирует он на длинные рубли…"
Я значения не придал, а он-то вечером напился и случись у него в избенке пожар. Электропроводка была одни ремки, где-то замкнуло, и загорелась избенка. А художник спит пьяный на кровати.
Секретарь парткома с сожалением бросил в пепельницу докуренную до фильтра сигарету и подпер голову левой рукой:
- По соседству он жил. А я засмотрелся на телевизор и ничего не видел. Вдруг сынишка на порог да как закричит: "Звери здесь живут, а не люди!" Перепугал меня, здорово перепугал…
А почему сын так решил? Да потому, что кроме пожарников никто близко не подошел к пожару. Мы, конечно, с ним, сыном-то, успели помочь пожарникам сбить огонь и вытащить несчастного на улицу. Я сыну потом объясняю, почему люди не полезли в огонь, но он свое твердит: "Дядя Миша добрый, он человек, а вы все - пьяница, пьяница!"
С одной стороны, правы люди, а с другой… Сынишка остался при своем мнении. А тот Михаил через день уехал из села…
Казакова и Осинцев помолчали, словно к чему-то прислушивались или кого-то поджидали. Николай Иванович нашарил в столе еще одну сигарету и закончил:
- Я тебя поддержу, Анна Ивановна. Постараемся вдвоем убедить и председателя и членов правления. Людям нужно верить, пусть и в ком-то приходится иногда ошибаться. И знать, знать бы их нам ох как надо!