В новой книге уральский прозаик обращается к сложным проблемам в жизни современного села, с сыновней благодарностью рассказывает о тех, кто через лишения и трудности пронес и передал в наследство традиционные народные ценности - мудрость, скромность и трудолюбие.
Содержание:
ПОВЕСТИ 1
ПАСТУХИ 1
И НЕ ВСЕ ПРАЗДНИКИ 21
ТРИ ЖИЗНИ - Повествование в новеллах 28
РАССКАЗЫ 38
ПОСРЕДИ АСФАЛЬТА 38
СОЛДАТСКАЯ МАТЬ 40
С ДЯДЕЙ ПО ТЕЛЕВИЗОР 41
ПУТЕВКА 43
ГАРМОНЬ СЫНА 46
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ 47
ФЕДИНО УЗОРЬЕ 49
КРЫНКА РЖИ 50
ЗАБЕРЕГИ 52
СЕРДЦЕ 54
СМОРОДИНА 56
КОЛДУНЬЯ 57
СВЯТОЙ ПРОКОП 59
ОБИДА 61
Три жизни
ПОВЕСТИ
ПАСТУХИ
I
Их двое. Два хозяина лесной избушки вблизи Старицы - прежнего русла Исети.
Раньше река, отвернувшись от села Крутиха, укатывала свои воды сюда, к бору и по наволоку наплодила озерин. Множество повысохло, затравело и осталось навсегда безымянными, но есть и с названиями: Ильмень, Подборное, Морошное и Боровое. Между ними, между крепью тальниковых, калиновых и черемуховых кустов, между хрупкими ольшаниками - луговины, степянки и елани, в бору - пастбища далекого отсюда Понькинского колхоза.
Угодья нарезаны еще в довоенные годы, нарезаны, как сенокосы. Да мало кто и помнит из понькинцев, когда сено косили здесь последний раз, когда празднично одевались - бабы и девки непременно белые платки подвязывали, - ехали на подводах за полста километров, ехали через город и многие села. Мало кто помнит, сколь укосисты были луга заливные, сколь много зародов поднимало свои сытые и пахучие хребтины по наволоку.
С войны затянуло луга. Задурели-закипели, как на опаре, цепкие тальники да черемуха, робко загустела ольха, и, зеленея вместе с травами, затрепетали дрожливо веселые осинники. Отвоевала себе твердо-лобастые бугорочки упрямая боярка, а из бора выселились на белый свет березовые грядки. И были луга, и нет лугов…
Спохватились понькинцы, ан поздно остановить лесную рать. Кое-что покорчевали, а больше покалечили трактористы из какой-то мудреной мехколонны, понабили о пни склянок из-под разного питья и зелья. Не вернулись травы буйные. Тогда и порешили - разумнее пасти тут все лето быков и телочек, чем "убивать" деньги на борьбу с кустами и лесом.
Поставили-скатали у Старицы за осинником - лицом к югу - лесную избушку, нагородили загонов и даже под огород пустошь распахали. Пасли молодняк наемные люди из города, дольше всех кормился на Понькинском выгоне пожилой татарин - кочегар по профессии. Здесь он сено косил своему скоту, дрова квартирником сажени ставил, выбирал по бору строевые сосны на крестовый дом в городе. Здесь он вырастил всю свою орду, а затем и внуков. Помимо всего прочего - денег и хлеба, - выряжали татарину в оплату по кобыле за лето, а на питание - две дойных коровы.
Своих охотников - колхозных пастухов - долго понькинцы не находили, а потому терпели наемных, шли им на уступки. Но нынче татарин заупрямился и затребовал две кобылы. Председатель колхоза хотел было рукой махнуть и согласиться, да новый зоотехник Анна Ивановна Казакова опередила:
- Как? Две кобылы?! Да ты что, Михаил Васильевич, в уме ли? Привесы ежегодно так себе, сена он зароды накашивает и торгует им, дров видимо-невидимо нарубает, бор обредил - нечем пеньки маскировать стало. Поди, всем сыновьям по крестовику поставил?
- Пачему он зря кричит! - загорячился татарин. - Где я сена касила и продавала, где я тома ставила?
- Ты вот чего, Хабибуллин, - вмешался председатель. - На зоотехника не обижайся и не оправдывайся. Две кобылы мы тебе не дадим, нет у нас кобыл больше. А стало быть, договор наш не состоится. Ясно?
Татарин гневно прищурился на добрую лицом, а характером боевую женщину, пробормотал "худой баба, злой баба" и брякнул дверью кабинета.
- Тушна погода, тушна! - определил он жаркий день и заторопился к автобусной остановке. Не очень и жалел Хабибуллин о несостоявшейся сделке. По правде говоря, нарочно и запросил две кобылы, искал повод для разрыва с колхозом. Просто так откажись - задумаются, начнут причину искать. А ее искать нечего, о ней новый человек - зоотехник - и та знает. Насытился он, все, что желал, взял для себя. А так пасти молодняк какая выгода? Травы дохлые, привесов не дождешься и от потравы не спасешься. Соседние колхозы стали подозревать его в потраве лугов и посевов…
- Ну, избавились от вымогателя, а где пастухи? - посмотрел на зоотехника председатель. - Где пастухи, Анна Ивановна?
- Я хотя мало знаю народ, а думаю, найдем пастухов. Своих найдем. Пущай не лучше будут, но и не хуже, - энергично успокоила его зоотехник.
- Ну-ну, я согласен. Ты у нас зоотехник, тебе и распоряжаться. Ищи! - обрадовался решительности Казаковой. Да и спорить ему с ней не хотелось. Не везло колхозу с зоотехниками: то бабник приедет - дояркам проходу нет; то пьяница - за валенки с галошами из кормушки тащи его; то лямза-лямзой - ни шерсти, ни молока, пусть и морально чист, что ангел. Совсем животноводство захирело, и никакие корма не помогают. А эта за одну зимовку себя показала: навела порядок с кормами на фермах, люди ее слушаются, умеет ладить даже с отпетыми мужиками. Схватывается с ним нередко, однако по делу ведь. И умеет убедить, что лучше и выгоднее сделать так-то, а не иначе. Подумать только: мясо и молоко появилось!
- Не-ет, за такого зоотехника держаться надо, положиться можно. Смотри, спокойнее стало на душе у меня, в райком поеду - не ноет сердце, валидол совсем забыл таскать с собой, - радуется председатель, отъезжая на "газике" от конторы.
II
Казакова, конечно, и понимала, и чувствовала: найти пастухов на два гурта молодняка, да еще за пятьдесят километров от усадьбы колхоза, - занятие не из легких. Скотников на дойных гуртах трогать нельзя, тут даже заикаться нечего. И то радоваться надо - подобрались мужики серьезные, самостоятельные и работу знают всю до тонкости. На механизаторов тоже не заглядывай, их на прорву техники только в одну смену хватает. Зимой многие не прочь ухаживать за скотом, но ведь посевная на носу, все трактористы в поле закрывают влагу, готовят почву.
"А если с пожарной машины Николая Хабарова попросить? - вспомнила Анна Ивановна и отвернула с дороги на ферму в заулок, откуда рукой подать до гаража с пожарной автомашиной. - Хабаров из непьющих, мужик хозяйственный, деньги на "Жигули" копит. Его свободно может на лето заменить Григорий Иванович Гурьев. Пусть и на пенсии, а ни от какой работы не отказывается, шофер с довоенным стажем…"
Чисто выметенная территория пожарки празднично замуровела конотопом и не просто выделялась среди замусоренной улицы, а сразу вызывающе бросалась в глаза. Хабаров как бы подчеркивает своим порядком, что он не из тех ославленных пожарников, которые спят по сорок восемь часов в сутки. А если и приляжет на топчан с книжкой, так вовсе не означает, будто он бездельник.
Николай вежливо выслушал просьбу главного зоотехника, однако с ответом не спешил. Он аккуратно заложил страницу календариком, прищурился на телефон, а затем спокойно перевел карие глаза на Казакову и негромко откашлялся:
- Я понимаю вас, Анна Ивановна, но… Но обратились не по адресу. Во-первых, я шофер первого класса, во-вторых, не ради личной выгоды Хабаров согласился работать на пожарной машине. Здоровье? А при чем мое здоровье. Нет и нет!
- И наконец, - занервничал Николай. - Почему именно я должен бросить на целое лето семью и хозяйство?
- Да что сделается твоему хозяйству? Жена и сама управится.
- Жена… А я как раз и не могу ее оставить. Почему? Допустим, доверяю жене, но не могу. И вообще, лучше идти водолазом, чем пастухом! - отрезал Хабаров.
Повстречался розовощекий, довольно крепкий еще мужчина, пенсионер местного значения, бывший агент уполминзага, райфо и госстраха - Михаил Михайлович Ильиных. С тайной надеждой Казакова погоревала перед ним, хотя с юности питала неприязнь ко всякого рода агентам, вечно чего-то вынюхивающим и всегда в чем-то подозревающим сельских жителей.
- Сочувствую, глубоко сочувствую вам, уважаемая Анна Ивановна, - разглядывая опрятный темно-синий габардиновый френч, покачал зеленой фуражкой Ильиных. - Разболтался народец, совсем разболтался, должен вам сказать. Алкоголем злоупотребляет и с авторитетом руководящих не считается. Мы при товарище Сталине не уговаривали, не увлекались индивидуальными подходами.
"Стоило мне перед осколком прошлого изливаться! - разозлилась на себя Казакова. - Стариков стыдно беспокоить, изработались они, на войне израненные и не выдюжить им на отгонном пастбище. А этот быка оборет…"
- С удовольствием бы пошел, если бы скинуть мне годков пятнадцать! - Пожалел о своем возрасте лесополеобъездчик Никита Григорьевич Сычугов. - Ладно, трясусь пока на ходке полями и лесами, однако какой из меня пастух на восьмом десятке?!