- Возьми, повесь на крючок, - и протягивал фанерку, а на ней вырезана цифра "400".
Цивилев не только зубоскалил, он даже прокатил меня в походной геологической стенгазете, которая называлась "В крест простирания"). В этой газете под рубрикой "Рыболов-практик" был изображен здоровенный лысый детина, похожий на Ивана Ивановича. Поглаживая рыжую бороду, детина говорил: "Страсть как хочу напиться". Опустив в реку бороду, восклицал: "Эх, хороша водица!" Потом испуганно вопил; "Братцы, спасите!" В бороду вцепились огромные хариусы и тянули его в реку.
Рядом с ним под рубрикой "Рыболов-теоретик" был нарисован второй человек. Очень похожий на меня. Я размахивал спиннингом над кобылой, которая завалилась в трясину.
"Но-о, Машка! - говорил я. - Пошевеливайся. Смотри, какие хариусы на бороде у Ивана Ивановича! Купить надо для ушицы"
В этой карикатуре была большая доля правды, потому что за все лето я так и не поймал ни одной рыбины. В походе и перекочевках я всегда носил спиннинг в руках - прикреплять его к вьюкам было опасно, потому что лошади часто падали, проваливались в болотины, застревали между деревьями и, конечно, легко могли бы его сломать. Нередко приходилось "вдохновлять" спиннингом ленивых кобыл, "выуживая" их из трясины. В этом, пожалуй, заключалось его единственное полезное применение.
По совести говоря, спиннинг надоел мне до чертиков! Но все-таки я не выбросил его в тайгу, не утопил в бучиле, как по-дружески советовал Иван Иванович. Я все ждал: а вдруг мы поставим лагерь на счастливом месте и я увижу наконец тайменя - короля сибирских рек… Ждал и дождался.
Наступила осень. Закончив геологические исследования, мы перекочевали к межгорной впадине, на которой была удобная для посадки самолетов широкая поляна. За нами должна была прилететь "Аннушка". Но в горах неожиданно испортилась погода. Ударили морозы, с лиственниц начала спадать оранжевая хвоя. Вот-вот зашумят метели и остановятся реки.
Богомолов принял смелое решение - спускаться по Енисею на плотах. Мы должны были проплыть не одну сотню опасных километров, преодолеть коварные пороги и грозные водопады, среди которых многие лесогоны и рыболовы нашли свой последний приют.
К тому месту, где Сыстыг-Хем был более полноводен, а на берегу стояли сухие деревья, отправились рабочие для постройки саликов - маленьких плотов, скрепленных пареными тальниковыми прутьями. Геологические пробы и образцы перевозили к саликам на резиновых лодках. Последнюю партию груза начальник поручил сопровождать мне.
Никогда не забуду этого чудесного осеннего дня. Саянская тайга стояла в праздничном наряде - малиновая, оранжевая, красная, золотая, и только синие пихты да зеленые ели оставались в неизменном темном убранстве. Гигантскими розоватыми колоннами высились столетние кедры. На каменных гребнях гор ярче ртути сверкал первый снег.
Мы плыли, а над нами торопливо пролетали запоздалые дикие утки, гуси, лебеди, с песчаных кос нехотя подымались жирные лоснящиеся глухари, то и дело встречались косули, переходившие реку вброд. Вечером наши резиновые лодки причалили к лагерю. Эскадра саликов, готовых к долгому пути, стояла в тихой заводи, ожидая команды капитана партии.
Я быстро наладил спиннинг и бросил, блесну далеко от берега. Никто даже не выглянул из палатки. Все уже давно привыкли к тому, что я только попусту "отмахиваю" руки. И вдруг из темной глубины за блесной бросилась пятнистая рыба. Я почувствовал резкий толчок… Не дав рыбе опомниться, быстро выволок ее на салик.
- Ура! Ура! Поймал тайменя! - закричал на всю тайгу.
Из палаток выскочили люди.
- Ай да Петр Николаевич! Ай да молодец! - сгреб меня в охапку Логачев, величая по отчеству, хотя все лето звал просто Петей. Сгреб и давай кружить, как маленького. Иван Иванович прямо-таки ликовал: он первый раз в жизни увидел рыбу, пойманную на "железку".
Хлебая у костра дымящуюся уху, заправленную мелко тертой сушеной черемшой и диким горным луком, мы слушали, как в зябком морозном воздухе гулко дрожал мелодичный трубный рев марала. Самец звал соперников на честный любовный поединок. А мне казалось, будто марал благословляет меня на новые рыбацкие удачи.
С той поры я всегда беру в экспедицию спиннинг. Сколько волнующих счастливых и горьких минут доставил он мне! Сколько подарил воспоминаний!
Спортивное крещение
Летом 1957 года я проводил геологические исследования в долине полярной реки Горбиачин, которая течет в Хантайку.
Река Горбиачин - неширокая, но очень капризная. То гулко грохочет она валунами, зажатая в теснины, то вольно разливается серыми озерными плесами, то весенними голубями воркует по галечным перекатам. Там, где на ее пути протягиваются гряды, бесноватая и взлохмаченная, с разноголосым ревом падает она с отвесных долеритовых (Долерит - изверженная основная порода, застывшая на глубине) плит - крепкой, как сталь, породы. Начинается она в Столовых горах, названных так потому, что их вершины не венчаются каменными пиками, как, например, в Саянских хребтах, а напоминают ровную поверхность гигантского стола. Заберешься на такую плоскую вершину и шагаешь себе, словно по асфальтовой площади, ничто тебе не мешает - ни деревья, ни кусты, только изредка попадаются развалы черных базальтовых (Базальт - изверженная основная порода, излившаяся на поверхность земли) глыб да вздрагивающие перины кудрявого белесого ягеля.
Тайменей в Горбиачине, к сожалению, не оказалось, и мне пришлось вместо тувинских кобыл подгонять спиннингом северных оленей - очень упрямых, пугливых и глупых животных.
Тринадцатого июля наш непомерно длинный аргиш (караван из оленей) перекочевал к большому безымянному водопаду на Горбиачине. Поставив палатки, все торопливо залезли под марлевые противокомариные пологи и в ожидании, когда повар сварит на костре гречневую кашу, занялись нудной картежной игрой - преферансом. А я, плотнее нахлобучив на лицо накомарник, схватил спиннинг и побежал к безымянному водопаду. Поднялся на вершину черной долеритовой скалы. Отполированная весенними льдинами, она блестела, как стекло.
От черной скалы, прямо поперек реки, ступенчатой лестницей тянулся крутой обрывистый уступ. Выше уступа река была бесцветная и прозрачная. Белоснежной лавиной рушилась она вниз, в котел, кружилась, бурлила, металась и, вырвавшись из котла, мчалась уже иной - изумрудно-зеленой. А дальше, где спускались к воде карликовые кустистые березы и чахлые полярные лиственницы, утомленная, обессиленная, она лениво расплывалась голубоватым разливом.
Я пристегнул к леске тяжелую блесну и забросил ее в самую пучину, где река брызгалась пеной. Течение мгновенно, словно щепку, подхватило блесну, жилка натянулась.
Да разве может в таком кипящем хаосе водиться рыба? Но не успела блесна скрыться под воду, как из бурной глубины сверкающей ракетой вылетел таймень, полоснул серебристую пену оранжевым хвостом и снова нырнул в глубину. Я почувствовал тяжесть засевшей рыбы. Жилка взволнованно трепетала, отзываясь на ритмичные упористые движения тайменя. Сладкая истома сковала мое тело. Наконец-то она, долгожданная добыча! Ведь там, в Саянских горах на Сыстыг-Хеме, я даже не успел почувствовать, что такое борьба с великаном сибирских рек. Ошалев от азарта, я вытащил его так неожиданно, так быстро и для себя и для тайменя, что он потом долго прыгал на берегу, словно разъяренная кобра, не даваясь нам в руки. Но теперь, теперь-то я испытаю всю прелесть поединка.
… - Спокойней, рыболов, спокойней! - шептал сам себе.
Когда блесна вышла из пены в тихую заводь, я не увидел на крючке никакой рыбы - это был просто обманный эффект бешено вертевшегося "Байкала"
"Ну что ж! Спокойней, рыболов, спокойней!"
Снова закинул блесну в пенистую пучину. И сразу же почувствовал слабые толчки, как будто кто-то играючи баловался блесной. Но жилка не натянулась, как прежде, а провисла и пошла против течения, кто-то упрямо поволок ее к обрывистому уступу - наперекор ревущей стихии. Я быстро начал крутить катушку, и таймень с крючком в пасти послушно, без малейшего сопротивления подплыл к берегу. Он лежал под скалой, лениво помахивая хвостом, словно привыкшая к цепи подхалимная дворняжка. Я с волнением смотрел на его бурую широкую спину, раздумывая, как вытащить такого гиганта - рыбацкий багорик остался в лагере…
Я намотал жилку на руку и резким рывком приподнял рыбину из воды. На какой-то миг она оторопела и вдруг круто изогнулась. На тройнике остался маленький белый кусочек от губы, а на ладони глубокие красные кольца, выдавленные жилкой.
Бросил блесну снова. Таймень жадно схватил ее и неожиданно ринулся вниз к тихому голубоватому разливу с такой скоростью, что катушка, поставленная на тугой, стальной тормоз, затрещала, как испуганная сорока. Из всех сил я тянул тайменя к себе, а он не слушался. Похоже было, что я играл с подводным великаном в "перетяжки". Но силы были неравны… Раздался щелчок, похожий на выстрел из мелкокалиберной винтовки. Мимо лица с рокотом промелькнуло свинцовое грузило и шлепнулось далеко за спиной. Блесна же осталась у победителя.
Я призадумался. Значит, нельзя играть с тайменями в "перетяжки". Игрушки плохие, если лопается даже польская миллиметровая жилка, которую никто из геологов не в силах был перервать.
- Спокойней, рыболов, спокойней! - повторял я. И все-таки не смог сделать спокойного заброса. Жилка соскочила с катушки. Получилась бородища погуще африканских джунглей. Пришлось сесть на скалу и, чертыхаясь, распутывать злополучные петли, узлы, витки. А тем временем блесну опять заглотал таймень.