Местность была совершенно открытая, ровная, кое-где поросшая отдельными деревьями, и только вдали, почти на самом горизонте, возвышалась высокая, плоская, как бы выросшая из земли скала.
Табун находился в милях четырех, и надо было обладать поразительной остротой зрения, свойственной индейцам и охотникам, чтобы рассмотреть его с этого расстояния.
- Табун большой, - заметил Виннету.
- Виннету думает, что нам не удастся захватить его цепью? - спросил Разящая Рука.
- Мы можем воспользоваться Скалой Уединения! - произнес Виннету.
Разящая Рука тотчас понял, на что намекал Виннету. Оставив на месте трех всадников, он с остальными двинулся в обход и через час езды был позади скалы, скрытой от глаз табуна.
Между тем трое оставшихся охотников, выждав время, разделились и, образовав полукруг, стали подбираться к табуну так, чтобы, спугнув его, направить к скале.
Лошади, с подветренной стороны, долгое время не замечали приближения людей. Когда же те с громкими криками устремились вперед, мустанги шарахнулись и, направляемые с разных сторон охотниками, бросились в сторону скалы, за которой скрывалась другая партия под начальством Разящей Руки.
Как только мустанги поравнялись со скалой, охотники с лассо бросились им наперерез. Испуганные лошади, обгоняя друг друга, неслись по равнине, преследуемые охотниками. Главная задача охотников состояла в том, чтобы отбить от стада мустангов и переловить их поодиночке. За каждой отбитой от табуна лошадью гнались два охотника, из которых один мчался за ней, а второй старался заехать ей наперерез.
Тщетно дикий конь старался скрыться от преследователей: куда бы он ни направлялся - всюду встречал охотника, и ловко пущенное лассо наконец обвивалось вокруг его шеи.
Покрытый пеной, дрожащий, обессиленный и полузадушенный, он падал и становился пленником человека.
Через три часа охоты было переловлено около тридцати лошадей.
Теперь предстояла еще одна трудная задача - объездить диких животных и приручить их.
Необыкновенная привычка охотников и индейцев к верховой езде делала эту задачу сравнительно легкой: на связанного мустанга накладывалась уздечка из волос, всадник вспрыгивал на спину лошади, путы с нее сбрасывались. Освобожденная лошадь, почувствовав на своей спине непривычную тяжесть, сначала прилагала всевозможные усилия, чтобы ее сбросить.
Но всадник держался крепко; мустанг, чувствуя, что все его усилия бесполезны, закусывал удила и, обезумев от страха и злобы, бросался в бесконечную прерию.
После трех-четырех часов бешеной скачки он уже не сопротивлялся человеку и вполне подчинялся его воле.
Через день объезженные лошади были уже в лагере. Тогда на новую охоту выехало уже не двенадцать, а сорок человек, и уже через день весь отряд был снабжен великолепными лошадьми.
Соединенный отряд шошонов, апсароков, сиу и белых охотников заключил свои совместные действия общей охотой на бизонов.
После этой удачной охоты отряд разделился, и каждое из племен направилось к своей хижине.
Белых охотников Разящая Рука удержал при себе.
- Господа, - сказал он, - многие из нас скитаются по прерии, не имея определенной цели, подчиняясь лишь одному желанию - пользоваться раздольем пустыни. Но есть между нами и такие, которые ушли в пустыню не по своей воле - их отделили от людского общества несчастия, заставили удалиться в пустыню горе и человеческая несправедливость. Здесь, в жизни, полной тревог и лишений, они стремятся к тому, чтобы устроить свое счастье и, если возможно, возвратиться к людскому обществу, увидеть и облегчить участь дорогих для них людей…
Разящая Рука остановился, видимо, охваченный тяжелыми воспоминаниями.
Его слова произвели впечатление и на охотников; в их воображении встали картины давно забытой родины, лица близких людей.
- У нас не принято в прерии, - сказал старик Бауман, - спрашивать людей о их прошлом, но, действительно, многие из нас пришли сюда в силу особых несчастий, оторвавших их от человеческого общества, к числу таких людей принадлежу и я. Но я уже состарился в прерии, мне нет охоты на склоне лет менять свои привычки, я задохнусь в городе. Но у меня есть сын…
- Отец, - прервал его Мартин, - неужели ты думаешь, что я оставлю тебя? Я вырос в пустыне, сроднился с ней…
- Я знаю это, - сказал Бауман, бросая на сына взгляд, полный любви, - но я не могу допустить, чтобы ты всю жизнь провел вдали от людей. Я мучаюсь тем, что не могу дать тебе возможности получить образование, познакомиться с жизнью человеческого общества. Ты должен побывать в городах, учиться, узнать жизнь, и тогда выбирай, что больше придется тебе по душе - возвращайся ко мне или же оставайся там… Не спорь со мною - это необходимо для моего спокойствия. Иначе я не закрою спокойно глаза, когда придет мой час… - Бауман замолчал.
- Ваш отец говорит правду, - сказал Разящая Рука, - он не может принять на себя тяжелой ответственности, связанной с решением оставить вас навеки вдали от людей. Он прав, предоставляя вам самому решить этот вопрос. Но являться в город молодому юноше, не имеющему средств, значит сделаться жертвой борьбы за существование. Вам придется только мечтать об образовании, но не получить его, так как весь ваш труд и все ваши силы уйдут на добывание куска хлеба насущного - да и то будет хорошо, если вам удастся его добыть. Следовательно, прежде чем думать о возвращении в город, вам необходимо запастись этими средствами. Пока же, как я думаю, их у вас нет.
При этих словах Разящая Рука вопросительно взглянул на Баумана.
Старый охотник с грустью опустил голову.
- Все мое богатство, - сказал он, - заключается в нескольких медвежьих и бобровых шкурах, да необходимых принадлежностях охоты и домашнего хозяйства. Мысль о том, что я ничего не могу дать своему сыну, мучает меня и лишает покоя.
- Значит, я не ошибся, - заметил Разящая Рука, - думаю, что и кое-кто другой не прочь возвратиться в родные места, хотя бы для того, чтобы помочь близким людям.
При этих словах Толстый Джемми и Длинный Дэви покраснели.
- Но и для этого, - продолжал Разящая Рука, - тоже нужны средства - без них ничего нельзя сделать, нужны деньги…
Виннету, все время внимательно слушавший разговор, первый раз в жизни, вероятно, выдал свое волнение.
Он положил руку на плечо своего друга и сказал голосом, полным печали и тревоги:
- Разве великий охотник хочет покинуть своего брата? Он хочет оставить пустыню, в которой живет Великий Дух, и идти к лживым людям…
- Пусть не думает мой друг, - взволнованно отвечал охотник, - что я навсегда хочу его покинуть. Я возвращусь К нему, я люблю пустыню, где действительно человек бывает наедине с Великим Духом. Но я должен посетить места моей далекой, моей милой родины - там в ожидании меня томятся и страдают дорогие мне люди. Мой брат согласится со мной, когда он выслушает меня и узнает историю моей жизни. Я думаю, что и другие мои друзья не откажутся узнать, что привело меня в пустыню и почему я стремлюсь возможно скорее вернуться, хоть на время, на мою родину.
Предложение Разящей Руки было встречено с восторгом. Излагая свою жизнь, Разящая Рука мог быть уверен, что он найдет внимательных и способных оценить его слушателей. Несмотря на низкую степень, а иногда и полное отсутствие образования, люди пустыни отличаются тонким пониманием человеческого сердца. Они честны и искренни, как дети природы, а постоянное уединение заставляет их предаваться самоуглублению, наблюдать за всякими движениями души.
Несколько минут Разящая Рука молчал, очевидно предаваясь воспоминаниям и собираясь с мыслями.
- На берегу чудного Рейна, - начал он, - в далекой теперь от меня Германии, лежит поместье Зоммерфест. Обвитый плющом и виноградом, утопающий в зелени красивый домик готической архитектуры кокетливо высится на берегу величественной реки и виден на много миль кругом. Виноградники и фруктовый сад уступами спускаются к Рейну и манят к себе усталого путника. Возделанные огороженные поля окружают дом и служат предметом восторженного удивления для соседних земледельцев; нигде в округе не было таких чудных жатв, как в Зоммерфесте, образцовый порядок имения славился далеко кругом. Этим Зоммерфест был обязан своему хозяину, неутомимо, с утра до вечера заботившемуся о том, чтобы в хорошеньком домике жилось весело и беззаботно. Когда при закате он, усталый, возвращался домой, его встречали любимая жена и веселый смех и ласки двух маленьких детей, еще издали замечавших его приближение. Трудовая и радостная жизнь текла в Зоммерфесте, и это местечко вместе с его обитателями, казалось, благословил сам Бог…
Охотник умолк, снова охваченный близкими, дорогими ему воспоминаниями.
Все остальные слушали его, со вниманием ловя каждое слово и хорошо понимая, какие чувства пробуждаются в душе их товарища.
- Казалось, - с тяжелым вздохом продолжал охотник, - такая счастливая жизнь должна была продолжаться долгие годы. Кому могли повредить хорошие, добрые, трудолюбивые люди, никому не делавшие зла и никогда не забывающие, что не хлебом единым жив будет человек?.. Но - увы! - людская алчность, зависть, людская злоба нарушили этот покой, внесли горе в мирный уголок и разрушили его счастье… Теперь в веселом домике нет уже прежних обитателей - они скитаются по свету, бесприютные и беспризорные… Но горе тем, кто довел их до этого, - настанет и для них час возмездия!
При этих словах охотник сделал угрожающий жест рукой и глаза его сверкнули.