Сегодня с уверенностью можно сказать, что пересеклись линии эстетики и когнитивной и конвергентной науки, границы взаимодействия между которыми пока четко не определены – в отечественной литературе область такого взаимодействия называют иногда алгоритмической эстетикой, анализом цифрового искусства, эстетической виртуалистикой; в зарубежной – на смену работам, в которых рассматриваются отношения эстетического сознания и непредсказуемого искусственного интеллекта (artificial intelligence, хотя и сам интеллект – это свойство человека как существа, появившегося на пределе естественного и искусственного), современных устройств "для усиления человеческого разума" (С. Н. Корсаков), эстетические аспекты функционирования естественных и искусственных девайсов, приходят исследования интерфейса, существующего между эстетикой и когнитивными науками, возможностей компьютерного моделирования творческих способностей человека. Один из специалистов по проблемам искусственного интеллекта даже признает, что изучение стиха математическими методами приближает нас к пониманию размерностей ноогенных машин, феномена новой "разумности". Но сможет ли искусственный интеллект создавать эстетические структуры, станет ли он образованием, аффективно идентичным себе, или бездушным Големом, будет ли он способен на творчество? Способно ли человеком сотворенное творить, ставить и реализовывать творческие цели? Эти вопросы сходны с теми, что задаются по поводу того, может ли машина мыслить, понимать произведенные ей результаты вычислений, называемые знаниями, по поводу различий между вычислителем и исследователем, поскольку они тоже имеют отношение к проблеме творчества: "…лишь тот, кто понимает смысл, предпосылки, условия, источники той операции, которую он совершает, может изобрести другую операцию, поменять способ деятельности или ввести то, что мы называем творческой процедурой. Иными словами, во всех этих чисто терминологических различениях кроется тот факт, что современная научная культура оказалась задета определенными социальными процессами, которые совершались, в общем-то, вне ее, скажем, процессом коллективизации науки, распространения системотехники, которая дает социально-технические полезные результаты совершенно независимо от понимания. Всё это процессы, которые совершаются не имманентно, внутри самой науки, а в той социальной ситуации, в которой существует наука, но которые, развившись, могут поразить нерв самой науки. И тогда [они] выступают на уровне сознания". Обозначение различия между знанием и пониманием крайне важно для выявления эстетических размерностей искусственного интеллекта, само понятие которого вводится в научный оборот чисто эстетическими средствами, поскольку говорить о его идентичности можно лишь в переносном, метафорическом смысле.
Сегодня философская эстетика в своих разветвлениях продолжает работать с набором мыслительных форм, на базе которых реализуются исследовательские программы, предназначенные для понимания ее связи с анализом так называемого "принципа Юма", природы искусственно-естественных образований, дуализма фактов и норм (законы, описания, модели, конструирование, схемы, цели, проекты), условий появления эстетических фрагментов "системодеятельностной онтологии" (Г. П. Щедровицкий), метафизических значений самой искусственности, артификации, исторической интерпретации тварной и нерукотворной по своему происхождению сторон, с алгоритмами, как бы создающими впечатление целенаправленной деятельности. Может ли финальное разрешение технологической проблемы искусственного интеллекта стать "согласием" на перенос эстетических значений? Эстетика не ставит своей целью строить то, что напоминает феноменологическую редукцию всего мира информации, математической структуры мира, или говоря поэтически, вынесение "за скобки общего множителя, / соединяющего меня, Солнце, небо, жемчужную пыль" (В. Хлебников). В ней метафизические значения выявляются иначе – на пути определения эстетических аспектов теории мозга или био-искусственных систем, эстетических форм математического мышления (а такое определение непосредственно связано с прояснением того, что столь основательно анализировал в свое время В. Ф. Асмус, – проблемы интуиции в математике), осмысления новизны эстетического взгляда на аналитику больших данных в информационных технологиях, на картину знания, сообщаемость образов, строение почты смысла, парадоксальные сигналы, идущие от мира, новизны эстетического восприятия тона сообщения. Эстетика набрасывает контуры искусственного интеллекта так, чтобы можно было выяснить, насколько оправдано переопределение идеи рождения человека (будто мы рождены не от Бога, а от компьютерного гения), отождествление компьютерного гения и гения, как он понимался, например, в кантовской эстетике, интерпретация онтологического творения в ныне существующих компьютерах, а в будущем – и в квантовых компьютерах, компьютерности и квантовости как формы странного, фантастического мира, изучение пространства квантового "нарратива", понимание проявившегося сходства виртуального и реального миров, их символизма, путей приближения к процедурам стирания грани между ними. Отражается ли на состоянии эстетического знания ситуация явного запаздывания человеческого развития по сравнению с технологическими изменениями, или такое запаздывание – очередной технологический миф, привносят ли высокие технологии какие-то изменения в онтологию личности? Первые попытки зондирования метафизической ткани нового технологического опыта – этого парадоксального друга самой методологии деятельности, с которым человечество в полной мере столкнулось в XXI веке, – показывают, сколь опасны попытки абсолютизации тех или иных аспектов технического сознания: отправится ли человек с высокой технологической площадки в захватывающий дух полет, или это будет только полет во сне, а не наяву, а то и вовсе обернется падением Икара. Вряд ли имеют под собой принципиальные основания нынешние споры о том, какая из интеллектуальных структур реально упреждает соперника в постижении мира – наука (здесь ее лидерство неоспоримо) или искусство (оно может описать Идиллиум, но не создать адронный коллайдер), но каждая из них, отличаясь друг от друга, вместе с тем способна участвовать в едином движении к истине – в какой бы позиции они ни стояли в отношении истины (и, кстати, под какими бы "современными предлогами" ни стремились избавиться или отказаться от нее), сама мудрость истины останется непременным условием теоретического и художественного поиска уникального смысла всего, что есть в мире и в душе. Другой, трудноразрешимый в современных исследованиях, вопрос – как выработать эстетический язык для междисциплинарной рефлексивности научного знания о конституировании искусственного интеллекта, о предпосылках такого конституирования, понять эту интеллектуальную систему не только как существующий в эстетических проекциях круг сознания, взятый в техническом смысле, но и определить границы нашего знания о ней и нашего понимания ее, рассмотреть ее на уровне соотношения технических возможностей и эстетических решений, удивительных переплетений эстетичности, функциональности, техничности, а в будущем – и квантовости. Этот исследовательский кластер можно назвать конвергентной эстетикой, являющейся зримой демонстрацией современной архитектуры субъективирования предметности, и язык описания этого архитектурного стиля ставит проблемы, связанные с пониманием места эстетического в виртуальном, возможностном мире, проецирования на мир силы искусства, опознания того, что есть в образе хаоса и космоса. Правда, тут сразу возникает вопрос: достаточно ли оснащена современная эстетика новым понятийным аппаратом, тем, что суфии называют вдохновенным знанием, чтобы перевернуть старую и открыть новую страницу, на которой будет зафиксирована семантика красоты этих интеллектуальных нововведений, чтобы прочитать текст конвергентного развития, конвергентного мышления? Эстетика всегда являлась теоретической картой пиксельных значений конвергенции. Само понятие конвергенции ввел в эстетические исследования Н. Гартман, усматривавший в ней всеобъемлющую родственность разнородных искусств, хотя уже Кант вводил понятие внутреннего сродства всех явлений, вытекающего из а priori осуществляемого синтеза способности воображения: очертания конвергентности проступают только при условии глубокого проникновения в произведение искусства. Анализ путей художественного приближения к этой неразличимой тождественности крайне важен, но нас в данном случае интересует грамотный метафизический подход к феномену эстетической конвергентности, который можно развить, имея в виду различные фигурации современных конвергентных технологий.