Во-вторых, покадровая сьемка последовательных фаз движения рисованных объектов замещена такой последовательностью инструкций, каковой является компьютерная программа. В сущности, это новый ментально-художественный жанр: рационалистическая сказка стала былью, произошла встреча реального и виртуального миров, которая начала определять антропологический маршрут. Да и только что поднятая тема имитации, мимезиса сразу же вводит эстетический мотив в поле зрения исследователя мыслящей машины или того, что Ницше называл застывшей исчислимостью механического процесса, – уже у Декарта то, что в чем-то напоминает такую машину, а именно человек как телесная машина, имеет форму эстетической механики – форму совершенной скульптурной техники, воплощенной в статуе. Сегодня человек уже положил начало процессу оцифровывания самого себя, придал вещам логизированный характер, уверовав в образ реальности, который побуждает нас признать, "будто тут мы можем сосчитать, вычислить". И предстоит еще сосредоточиться на таких новых направлениях исследовательской работы, как эстетика математики, эстетика конструирования, эстетика интерактивности. Эстетика открывает новые возможности для понимания способов интеграции техники в культуру, для анализа самой мыслящей машины подражания, оптимистические версии которой связаны с убеждением, что мы, перефразируя Бодлера, новый мир найдем в этой безвестной глубине, мир, построенный не на субстанционалистской, а на функционалистской основе. "Для функционалистских концепций искусственного интеллекта существенен отказ от поиска субстанций интеллекта, от всех субстанционалистских вариантов (мозг, нейросети, тело) интерпретации интеллекта". Центральный эстетический вопрос, который встает в связи с осмыслением различных версий искусственного интеллекта, – что перед нами: репродукция картины разума или картина другого разума? Это в какой-то мере выявление, невозможное обычными средствами, качественного различия между практиками разума, когда одному партнеру по практике открывается весь мир, а другому – только его цифровая часть, которую мы можем фиксировать с помощью дискретных и непроницаемых точек и измерять временем-числом, когда одному дается естественное чувство с его условиями полноты и совершенства, другому – "ощущение искусственное" (М. Пруст), того различия, которое, не прочитай мы интенции искусства, возможно, так и оставалось бы нераскрытой тайной и того, и другого разума; они не совмещались бы друг с другом, и мы не смогли бы усмотреть в них структуры сущностного проекта видимой реальности. К тому же сам искусственный интеллект как произведение ожидает от каждого, кто сталкивается с ним, нахождение в позиции со-авторства, со-творчества, и, по-видимому, такое нахождение потребует спонтанной метафизики языка общения между ними. Архитектурный проект искусственного интеллекта еще не завершен, но уже сейчас ясно, что "исследования в области искусственного интеллекта могут быть важным способом понимания естественного интеллекта, да и вообще всех познавательных способностей человека". Компьютерное представление знаний связано с иноразмерностью человеческого разума, с его эквивалентом, с квантованностью деятельности и кристаллизацией точки автоматизма действия, со знаками, превращенными в последовательный программный ряд, в то время как возможности естественного интеллекта связаны и со смыслами и значимостями, а обретенная здесь истина предстает, как полагал Марсель Пруст, не чем-то внешним по отношению к умам, которые она должна заранее делать похожими на тот разум, в котором она родилась.
Но что выстроено вокруг искусственного интеллекта – представление об интеллектуальной технике, "машине изменения", "машине случая", machines a explorer le temps, или представление о чем-то, что помещено в среду, в которой только и может сложиться внутренний образ реальности, которую мы создали – образ не порождающего произведения, а порожденного произведения, ничего не производящей машины, представление о некой изнанке сложной машинерии трансформации связности многообразия в человеке, оркестровки этого многообразия, изнанки, способной выполнять изменяемый набор инструкций, но далекой от машинерии уничижения, когда "отдельный человек робеет, видя эту чудовищную машинерию, и покоряется ей"? Искусственный интеллект то ли приближает, то ли отдаляет становление человека как абсолютного существа (именно в этой ипостаси его иногда описывает художественная литература) с его lа machinerie complexe de changement de "moi", "машинерией изменения себя" (М. Мамардашвили). Уже Декарт проводил четкое различие между онтологией человека и онтологией машины. "Поскольку, однако, не все, – писал он, – это как следует понимают и мы не можем припомнить, чтобы когда-то мы получили идею Бога от него самого – ввиду того, что мы всегда обладали ею (не так, как мы обладаем идеей какой-нибудь хитроумной машины, относительно которой нам обычно известно, откуда мы ее взяли), – нам надлежит еще исследовать, кто сотворил нас, носящих в себе идею высших божественных совершенств. Ведь естественный свет весьма достоверно свидетельствует, что вещь, коей ведомо нечто более совершенное, чем она сама, произошла не от себя, ибо в этом последнем случае она придала бы себе все совершенства, идеей которых она обладает; таким образом, она не может происходить и от того, кто не имеет в себе этих совершенств, т. е. не является Богом".
Artificial intelligence – не гомункул, и нет оснований приписывать ему свойства самозарождения, его можно представить в виде вывернутой поверхности разума, построение которой начинается с акта, в котором что-то множит в самом сознании, с создания платоновского наброска моделей, предполагающих определенное социальное количество, даже знание того, "какое число и какие свойства числа всего удобнее для любых государств" ("Законы" 738 а, пер. А. Н. Егунова), разума, как бы извлекающего механический элемент из собственных глубин. Но сможет ли цивилизация с его помощью противостоять тому, что Ницше называл оцепенением уровня развития человека, довольством в самом измельчании человека: как только в ситуации всемирного управления социальными процессами "человечество сможет обрести свой высший смысл в роли его служебного механизма: оно станет тогда одной чудовищной машиной, состоящей из все более мелких, все лучше "прилаженных" колесиков; властвующие и командующие будут все более становиться излишними частями. Оно станет наделенным чудовищной силою целым, отдельными факторами коего будут минимальные силы, минимальные величины. Как противовес этому измельчению и прилаживанию человека ко все более специализированной полезности потребуется обратное движение – создание человека синтезирующего, суммирующего, оправдывающего, предусловием существования коего, платформой, стоя на которой он сможет изобрести для себя более высокую форму бытия, будет машинизация человечества".