Соблюдение меры эстетического и рационального предполагает, что то и другое развертывается по непрерывно варьирующейся матрице, которая в современной западной литературе изучается в основном в историко-эстетическом ключе. Так, рассматривая эпистемологию вне постмодернистских рамок и подвергая критике структуры инструментальной рациональности, выявляя воздействие релятивизма на реалистические теории знания, Кр. Баки-Глюксманн стремится обнаружить истоки современной эстетической теории в рационализме Просвещения и нарисовать картину ее развития в концепциях ряда влиятельных фигур (от Ницше до Барта), представления которых образовывают причудливую парадигму, которая объединяла их аллегорическим стилем, сплавом эстетики и этики. Д. Тригг, применяя критику рациональности к анализу современной ситуации, пытается построить модель пострациональной эстетики, а другой исследователь показывает, как в философии Хабермаса идея коммуникативной эстетики выстраивается в терминах теории рациональности, какое место эстетическая рациональность занимает в системе коммуникативной рациональности. В современном анализе самой эстетической герменевтики познания набирает силу идея теории поэзии знания и дискурса, такие исследования ведутся в различных направлениях – от поэтики знания Ж. Рансьера и поэтологии знания Й. Фогля до эстетизации дискурса, развиваемой в работах В. В. Бычкова, Н. Б. Маньковской, В. В. Иванова, и метапоэтики способности воображения, выстраиваемой В. Ю. Дунаевым. В них создаются синтетические конструкции, в которых ощущается напряжение, не всегда явное, концептуально-логических и эстетических форм видения мира и действия в нем. Как справедливо подчеркивает Ю. В. Дунаев, "по всей вероятности, спор о том, что более адекватно передает целое в единстве его конкретности и отвлеченности – эйдос или эйкон, понятие или метафора, определение или аллюзия, – не поддается однозначному решению в форме исключающей дизъюнкции".
При масштабном картографировании территории познания с помощью эстетических понятий выявляется зависимость его результатов от отпечатков творческой деятельности исследователя, его личностных характеристик, от ситуации в культурном пространстве. Тем самым эстетика по-своему интерпретирует философское произведение/текст, обогащая саму метафизику познания.
У всякой философии, как считал Ж. Делёз, есть своя основополагающая аффективная тональность, с которой как раз и соотносится эстетика. И философски рассмотреть территорию познания единым эстетическим взглядом – значит постигнуть эстетическую организацию философского опыта познания, выявить разночтения в правилах доказательства мыслимого в эпистемологии, виртуозные приемы построения форм гносеологического мышления, стиль гносеологического письма, архитектурные очертания границ смысловых структур познавательного отношения, предписанных нам природой субъективности, его интеллектуальных символов, определить тембр звучания эпистемологического инструментария, обертоновую окраску голоса познания. И пока не будет выяснено, как создается и конструируется система познания, невозможно будет ее понять. Познание – бесконечный процесс, но как возможна архитектура бесконечного? Отвечая на вопрос о такой возможности невозможного, вопрос, за решение которого снова и снова берется и художник ("я опять взялся за невозможное", писал Клод Моне), важно не утратить значение риторики текста, раскрыть очарование скептицизма, понять, как складывается весь пафос выполняемого в научном исследовании синтеза, как новое знание рождается на обломках старого, обрастая структурами авторизации для просмотра страниц сайта деятельности по его получению. Возможна даже пейзажная живопись самой гносеологии, и этот жанр нередко представляют в самых различных эстетических формах, например в форме комического. Как писал Ф. Ницше, "наши философы требуют, чтобы философия начиналась с критики познавательной способности, и это чуть ли не смешно: разве не маловероятно в весьма высокой степени то, что орган познания в состоянии "критиковать" себя самого, раз в отношении достигнутых результатов познания возникло недоверие? Сведение философии к "стремлению построить теорию познания" выглядит комично. Как будто таким путем можно обеспечить себе достоверность!". Но в какой бы эстетической форме мы ни представляли познание, она всегда будет связана с пониманием его как способа извлечь дух из себя.
§ 2. Искусственный интеллект как эстетическое произведение
Типичный пример современного произведения познания – искусственный интеллект, который заменяет жизнь нашего ума ее имитацией, он представляет собой искусно сделанное произведение культуры, а не природы, являясь интеллектуальным воспроизведением чего-то в нас, в нашем социальном составе; само искусственное становится здесь интеллектуальным, но не интеллигибельным. Уже существует целый массив научной литературы, посвященный проблематике технологической деятельности, которая выстраивается вокруг образа интеллектуального развития. Но пока невозможно найти в этом массиве труды, прорабатывающие саму идею искусственного интеллекта, дополненной реальности – хотя бы на том уровне, на котором в свое время прорабатывали идею машины Декарт или Ницше. Логика развития этой идеи движется у Картезия по территории понятий объективного совершенства и совершенной причины: "…если кто-либо обладает идеей какой-то весьма искусной машины, он с полным правом может себя спросить, по какой именно причине он таковой обладает: видел ли он где-нибудь такую машину, созданную кем-то другим, или он очень прилежно изучал науку механики, или, наконец, обладает такой силой таланта, что сумел изобрести ее сам, нигде и никогда раньше не видев? Ибо все то искусство, что заложено в вышеупомянутой идее лишь объективно или репрезентативно, должно содержаться в ее причине – какой бы эта причина ни была – не только объективно или репрезентативно (по крайней мере в первой и главной ее причине), но поистине формально (formaliter) или отчетливо (eminenter)". Следовательно, само идея машины внутренне связана с представлением о мастерстве изобретения, которое сразу выводит нас на тематику эстетического видения механики: "…требуется много искусства и опыта, чтобы построить и наладить описываемые мной машины так, чтобы не упустить ничего существенного; я был бы не менее удивлен, если бы это удалось им сразу, как если бы удалось кому-нибудь в один день выучиться отлично играть на лютне только потому, что у него хорошая партитура". Но может ли мыслящая машина играть на лютне или писать романы? Какова интеллектуальная партитура компьютерной программы, станет ли она основной формой записи произведения искусственного разума? На наш взгляд, отношения художника-программиста и самой программы в чем-то напоминают отношения соавторства, структуры общения писателя и читателя, а это уже вводит сложнейший философский мотив в виде извивающейся ленты производящего произведения.
Эстетический подход к аналитике искусственного интеллекта должен вести к пониманию последнего как того, что представляет собой нечто вроде художественной мультипликации разума (включая компьютерную графику и анимацию), в которой, во-первых, нарисованный персонаж замещен созданным человеком разумом, как сказано у Гете:
…С годами мозг мыслителя искусный
Мыслителя искусственно создаст.