Глава третья
Фронт был еще сравнительно далеко, когда пришло указание о начале эвакуации. На восток потянулись эшелоны с оборудованием размонтированных заводов. Отправляли все, что можно было вывезти. Грузили зерно, скот и другое имущество. В строжайшей тайне создавались секретные базы с продовольствием, оружием, обмундированием, медикаментами. Область готовилась к борьбе. Здесь же в городе из числа партийного и советского актива, а также из колхозников близлежащих деревень был сформирован крупный партизанский отряд.
Для работы непосредственно в городе создавалась система боевых групп. При этом соблюдалась строжайшая конспирация. Общее руководство возлагалось на подпольный центр. Сюда подбирались наиболее стойкие и опытные коммунисты. В числе первых были предложены кандидатуры директора сельскохозяйственного техникума Андрея Михайловича Самойленко и бухгалтера техникума Витковского.
- Боюсь, не подойдут, - возразил секретарь обкома Ломов. - Слишком уж известны они в городе. Пользуются большим авторитетом. Правда, это и хорошо. Человек с плохой репутацией сюда тоже не подойдет. Нужно подумать о их конспирации.
…Через две недели после заседания бюро обкома партии поздней ночью на конспиративной квартире собрались члены будущего подпольного центра по борьбе с оккупантами. Андрей Михайлович Самойленко пришел немногим раньше и о чем-то оживленно беседовал с хозяином квартиры. Высокий, сухопарый, чуть сутуловатый, он выглядел несколько старше своих сорока трех лет. Густые каштановые волосы были зачесаны гладко назад. И только глаза, темные, живые, молодили его лицо.
Глеб Феликсович Витковский был маленьким, подвижным. Он ни минуты не мог усидеть на месте, все время двигался по комнате, заговаривал то с одним, то с другим. По всей вероятности, здесь сказывались последствия многолетней бухгалтерской работы, когда человеку после утомительного сидения за столом хочется побыть в движении.
Заседание открыл секретарь обкома партии Ломов.
Повестка дня была всем известна, и он приступил прямо к делу.
- Товарищи! От имени областного комитета партии рекомендую избрать руководителем будущего подпольного центра Андрея Мйхайловича Самойленко. Его заместителем обком рекомендует избрать товарища Вит-ковского. Эти кандидатуры были подвергнуты самому тщательному обсуждению на заседании бюро обкома. Сложность заключается в том, что мы до сих пор не решили, как законспирировать этих товарищей. Давайте подумаем вместе.
Долго думали, предлагая то один, то другой вариант. И каждый из них отвергался. Решение вопроса неожиданно нашел сам Самойленко.
- А зачем, собственно, нам конспирироваться? Останемся самими собой. Наверное, немногие из вас, товарищи, знают, что моя жена была немка из колонистов. И к тому же немка из весьма зажиточной семьи. Я когда-то работал там агрономом. Немцы меня очень уважали. У меня имеется много фотографий, подаренных ими. Разве не естественно, что за те годы, а потом и за совместную жизнь с женой я полюбил немцев, полюбил
Германию. И ничего удивительного нет в том, что я сейчас решил поработать с ними. Ну, а о том, что Глеб Феликсович мой друг, ни для кого не секрет. Мог же я уговорить его не рваться никуда на старости лет и найти возможность остаться в городе?
После тщательного обсуждения такого варианта конспирирования он был утвержден. С этого момента подпольный центр приступил к работе.
Война давно перестала быть для немцев парадным маршем под звуки фанфар и барабанов.
Немцы заметно утратили свое высокомерие. Получив первые, весьма чувствительные удары под Тихвином и Москвой и на юге под Ростовом, гитлеровцы поняли, что расчеты на "блиц-криг" провалились. По всей советской земле, временно захваченной фашистами, разгоралось пламя партизанской войны. Летели под откос воинские эшелоны, взлетали в воздух склады с боеприпасами. Так было повсюду. И только в этом большом приморском городе пока было спокойно. Ни одного диверсионного акта, ни одного покушения на немецких военнослужащих. Офицеры гестапо, встречаясь со своими коллегами из соседних городов, подсмеивались над ними.
- Не умеете работать! Вам бы такого начальника гестапо, как наш оберст Говивиан. Он бы у вас быстро навел тишину.
Но оберст фон Говивиан был достаточно опытным работником, чтобы не верить этой тишине. Он невольно вспоминал случай, который произошел с ним во Франции, в небольшом зеленом городке недалеко от Парижа. Казалось, французы были в восторге от того, что в их городок вошли немцы. На улицах гуляли принаряженные обыватели, француженки одаривали немецких офицеров ослепительными, многообещающими улыбками. И всюду цветы. Их бросали под колеса немецких автомашин, под гусеницы танков. В комендатуру шли делегации от горожан, от интеллигенции и бог знает еще от кого. И тоже несли цветы. Вскоре половина большого кабинета фон Говивиана была похожа на цветочный магазин.
Часов около шести, за несколько минут до начала совместного служебного совещания гестапо и работников комендатуры, Говивиан вышел по какому-то делу из здания, и в это время раздался страшный взрыв. Из-под обломков особняка неслись стоны раненых.
Позже выяснилось, что в одну из корзин с цветами была вложена мина.
С тех пор он перестал верить и женщинам, и их улыбкам. Он пришел к выводу, что можно верить только в самого себя, в деньги и связи.
Расчет фон Говивиана оказался верным. Он сделал действительно блестящую карьеру, уверенно шагая по служебной лестнице, оставляя далеко внизу своих бывших товарищей. За плечами у оберста большая, трудная школа. Чехословакия, Польша, Франция. Ему скоро сорок, но он выглядит моложе. Подтянутый, с прекрасной выправкой, которая свойственна только кадровым офицерам. Правильные черты лица портил квадратный, слегка выдвинутый вперед подбородок. Серые, с холодком глаза смотрят презрительно и надменно.
Сейчас фон Говивиан стоит, заложив руки за спину, и внимательно рассматривает план города, разложенный на столе в его кабинете. Да, он был достаточно опытен, чтобы не поверить в это мнимое спокойствие.
Рассматривая план города, он призывал на помощь весь свой опыт, всю природную смекалку, стараясь проникнуть в замысел русских. Ведь не может быть, чтобы в этом большом промышленном городе с крупным железнодорожным узлом и морским портом не было подпольного очага сопротивления. По опыту фон Говивиан знал, что русские готовили такие очаги заранее, хорошо их конспирировали, ставили к руководству опытных коммунистов. Если они до сих пор не дают знать о себе, значит, готовятся к крупным ударам по наиболее важным объектам. Конечно, идеально было бы раскрыть и уничтожить этот очаг еще до того, как он начнет действовать.
Но как это сделать?
В отличие от многих своих коллег, фон Говивиан не полагался только на свои личные способности. Он весьма охотно выслушивал по тому или иному вопросу мнение своих подчиненных, их советы. И если эти советы оказывались дельными, использовал их, выдавая, разумеется, за свои. На сей раз, видимо, придется обдумывать все самому.
Сегодняшнее совещание офицеров гестапо совместно с офицерами комендатуры, по существу, ничего путного не дало. С мнением оберста фон Говивиана почти все согласились. Но ни одной дельной мысли, ни одной догадки о том, как распутать клубок. А некоторые офицеры в своих выступлениях довольно прозрачно намекали, что подпольный центр - это миф, что существует он только в воображении оберста.
Думать так о противнике, который дает непобедимой армии фюрера столь чувствительные пощечины, могут только ослы и недотепы, какими являются, видимо, его, фон Говивиана, подчиненные. Невеселые мысли оберста прервал адъютант. Он появился бесшумно и, вытянувшись, застыл, как манекен.
Говивиан взглянул на часы и улыбнулся. Ровно девять, адъютант всегда точен до минуты.
Герр оберст, будете ужинать?
- Да, пусть подает.
Через минуту дверь кабинета распахнулась и на пороге появилась хорошенькая горничная. Ее коротенькое платье с белым передником едва прикрывало колени. Впереди себя она катила накрытый к ужину столик.
Горничной он был обязан адъютанту. Эту красавицу он раздобыл во Франции, в каком-то частном учебном заведении для девиц из богатых сословий. Но хитрая девица быстро смекнула, что милости оберста фон Говивиана будут гораздо щедрей, и сменила покровителя. Ненависти своей к подлой девчонке адъютант не скрывал, но она только смеялась. Что ей до чьей-то там ненависти. Господин полковник в обиду не даст.
- Подвинь стол поближе к дивану.
Говивиан с улыбкой наблюдал, как хлопочет красивая француженка, поправляя и переставляя посуду. Подойдя к дивану, он ласково поцеловал ее в шею. Девушка на миг прижалась к нему и, сделав реверанс, пошла к двери.
- Уберешь через час, - и нажал кнопку звонка.
- Сегодня вы мне больше не понадобитесь, - бросил он адъютанту, заправляя салфетку за ворот мундира.
Хороший ужин, приправленный несколькими стопками доброго французского коньяка, значительно улучшил настроение оберста. Сбросив мундир, он удобно развалился на диване, покуривая дорогую сигару. Ровно в десять в комнате появилась горничная и начала убирать посуду. Фон Говивиан обнял девушку и усадил рядом с собой…
…Ровно в десять утра оберст фон Говивиан был в своем служебном кабинете. В приемной навстречу ему поднялся стройный капитан в безукоризненно подогнанном обмундировании и выбросил руку в приветствии. Холодно ответив на приветствие, оберст прошел в кабинет и занялся утренней почтой.
В дверях появился адъютант.
- Герр оберст, по вашему приказанию от майора Краузе прибыл командир батальона охраны капитан Вольф.
- Пусть войдет.