– Разве это возможно? Ведь уже состоялся трибунал, и он приговорен… Да что же мы здесь стоим! Входите! – И, заметив нерешительность гостьи, Таня успокаивающе сказала: – Папы нет дома, и, кажется, он придет не скоро. А если и придет внезапно, я скажу, что вы – моя подруга. Как мне вас называть?
– Наташей.
– Я очень рада, Наташа! Идемте! – Таня взяла ее за руку, провела в гостиную, усадила в глубокое мягкое кресло. – Рассказывайте!
– Павлу еще можно помочь, – повторила Наташа.
– Господи, я уже начала смиряться с тем, что больше никогда, никогда не увижу его. И вот вы… Вы, должно быть, не знаете, что такое Севастопольская крепость, если верите в невозможное!..
Наташа видела, какое отчаяние жило в сердце Тани. Оно было сейчас в пригашенном, угнетенном состоянии, словно тлеющие угли. Но Таня боялась даже не слабого ветерка надежды, который может заставить угли вспыхнуть вновь, сколько нового мучительного разочарования, которое с еще большей силой потом охватит ее.
– Я такой себе вас и представляла… по рассказам Павла, – сказала Наташа.
– Вы его хорошо знали?
– Да. И он мне очень часто рассказывал о вас… о том, как он любит вас…
– Вы – из Харькова? – осенило Таню. – Вы не бойтесь! Я никому не скажу. Все, что касается Павла, для меня свято.
– Да, я была в Харькове. Хотя родом отсюда, из Севастополя. Здесь я училась, в шестой гимназии…
– Но зачем мне эти подробности?
– Не знаю. Возможно, чтобы вы полностью доверяли мне.
– В этой ситуации важнее, чтобы вы верили мне. Ведь я – дочь Щукина.
– Я вам верю. Собственно, поэтому я и решилась обратиться к вам, не опасаясь… – она поискала подходящее слово, но в спешке так и не нашла его, – предательства.
– Ну зачем же вы так? – оскорбилась Таня. – Да и о чем мы? Вы сказали, что Павлу еще можно помочь. Это правда? Как? Каким образом?
– Вы еще можете его спасти, – отчетливо, выделив последнее слово, сказала Наташа.
– Спасти?! Вы говорите – спасти?!
– Да, Таня! – Наташа извлекла из бокового кармана жакетки письмо, задержала его в руке. – Если бы барон Врангель еще сегодня прочитал это письмо, можно было бы надеяться, что его не расстреляют.
– Врангель? – с отчаянием спросила Таня. – Но как же я попаду к нему?
– Вы можете попросить встречи у епископа Вениамина. Передайте письмо через него. – Наташа протянула письмо.
Таня какое-то время колебалась, она словно боялась взять в свои руки всю ответственность за судьбу Павла. Затем решительно взяла его, положила в книгу.
– Я сейчас… я только переоденусь, – заторопилась Таня и пошла в глубь гостиной, к двери, ведущей в спальню. На пороге обернулась, спросила: – Как я дам вам знать?
– Я сама попытаюсь увидеть вас, – пообещала Наташа и, прежде чем Таня скрылась в своей спальне, добавила: – Но помните, Таня: только сегодня! Завтра может быть поздно!
Епархиальная канцелярия епископа Таврического Вениамина размещалась в трехэтажном особняке на углу Нахимовского проспекта и Большой Морской улицы. В прохладных полутемных коридорах с высокими потолками бесшумными черными тенями сновали послушники, смущенно озираясь по сторонам, проходили приехавшие из крымских уездов благочинные, деловито прохаживались уверенные в себе полковые священники. На втором этаже особняка, в просторной приемной, на стенах которой висели выполненные в масле картины на библейские сюжеты, молодой секретарь в шелковой рясе на все вопросы о епископе отвечал с одинаковой твердостью:
– Сегодня владыка не принимает!
Обычно в дни светлых праздников преосвященный Вениамин после обедни отдыхал и уж, во всяком случае, не позволял себе делать никакую работу, считая это делом греховным. Сегодня же он нарушил заведенное правило ради богоугодного дела – решил вчерне набросать положение о новом ордене Святителя Николая Чудотворца. По заведенному правилу, в праздничные вечера барон Врангель, несколько самых приближенных к нему генералов и епископ Вениамин встречались за совместным ужином, и преосвященному хотелось вручить барону наметку статуса ордена, а быть может, если выдастся подходящее время, и посоветоваться о некоторых деталях, кое-что уточнить.
"Воздаяние отменных воинских подвигов храбрости и мужества и беззаветного самоотвержения, – размашисто писал преосвященный, – проявленных в боях за освобождение Родины от врагов ее, учреждается орден Святителя Николая Чудотворца, как постоянного молитвенника о земле Русской…"
Написав это, епископ отложил перо и задумался. Чем-то не нравилось ему такое начало. Быть может, следовало бы вступительную часть усилить упоминанием о нынешнем положении армии. Но сказать об этом в оптимистических тонах: "Тяжкая борьба за освобождение Родины от захвативших власть насильников продолжается. В этой борьбе доблестные воины вооруженных сил Юга России проявляют исключительные подвиги храбрости, и мужества, и беззаветного самоотвержения…"
Подумав немного, епископ поставил запятую и продолжил: "…памятуя, что "Верой спасется Россия". Но потом он перечеркнул последние слова. Они ему понравились, они могут быть девизом ордена. Обмакнув перо, он вывел: "Девиз ордена: "Верой спасется Россия…" По положению, орден Святителя Николая Чудотворца приравнивается к Георгиевской награде".
Перо замерло на бумаге. Писалось не так, как ему хотелось, в голову шли не те слова. Надо более серьезно, весомо обосновать необходимость ордена. А как? В армии после ухода Деникина провозглашен строгий порядок. Название "Добровольческая" барон заменил на "Русская". Заменил для того, чтобы покончить с внутренним разладом, как ржавчина, разъедавшим армию изнутри: корниловцы, дроздовцы, марковцы, алексеевцы, красновцы, положившие начало Добровольческой армии "ледяным походом", относились с презрительным высокомерием к недобровольцам. Отныне все войска составляют единую армию – Русскую. Подчиненную одному вождю – Врангелю.
Пожалуй, так следует сказать: "Боевые награды во все времена и у всех народов являлись одним из стимулов, побуждающих воинов к подвигам. В вооруженных силах Юга России принят принцип о невозможности награждения старыми русскими орденами за отличие в боях русских против русских…" Впрочем, эти слова лучше передать Верховному, пусть они прозвучат в его приказе. Вениамин откинулся на спинку кресла, облегченно вздохнул и вызвал секретаря.
– Распорядитесь, – попросил епископ, – стаканчик чайку – крепкого, горяченького, с лимоном.
Исполнив просьбу Вениамина, секретарь не уходил. Епископ с удивлением взглянул на него:
– Вы что-то хотите сказать?
– Я бы не решился тревожить ваше преосвященство, – тихо произнес секретарь, – но…
– Чай-то получился отменный! – благодушно кивнул епископ. – Так что там у вас?
– В приемной молодая женщина. Говорит, ей совершенно необходимо видеть вас… – Секретарь увидел, как, недоумевая, епископ пожал плечами, и торопливо добавил: – Я предупредил ее, что сегодня вы не сможете ее принять, но она настаивает… Она утверждает, что вы ее давно и хорошо знаете. Однако фамилию назвать отказалась.
– Вот как? – Вениамин вновь удивленно пожал плечами. Молча допив чай, испытующе поглядел на почтительно склонившего голову секретаря. – Она не назвала себя. Но вы-то знаете ее?
– Знаю. Она просила сохранить ее визит к вам в абсолютной тайне. Я пообещал. Это – Татьяна Николаевна Щукина, дочь известного вам полковника из контрразведки.
– Могли бы и не держать ее в приемной, – насупился епископ. – Дочь полковника Щукина с пустячным делом ко мне не пришла бы. – И, пригладив холеную черную бороду, сказал секретарю: – Пригласите!..
Поклонившись, секретарь бесшумно вышел.
Таня Щукина поразила епископа: он не ожидал увидеть столь красивую женщину. На ней был модный костюм, но выглядел он скромно и непритязательно, под стать случаю.
Он помнил ее по Петербургу, потом по Петрограду. Точнее, знал ее отца. Ее же несколько раз видел мельком – это был тогда эдакий угловатый гадкий утенок.
– Здравствуйте, владыка! – Таня подошла к епископу и, преклонив колени, поцеловала его руку.
Епископ поднял ее, бережно усадил в кресло.
– Прошу… садитесь… Позвольте на правах старого знакомого сделать вам комплимент: вы слегка повзрослели и несказанно похорошели.
– Благодарю вас, владыка. – Таня оглянулась на плотно закрытую дверь, торопливо заговорила: – Ради бога, простите меня за столь неожиданный визит. Поверьте, только исключительные обстоятельства заставили меня прибегнуть к вашей помощи.
Владыка удивленно посмотрел на Таню:
– Вы нуждаетесь в моей… или же в Божьей помощи?
– В вашей, владыка. Я пришла с мирским делом.
– Я слушаю вас.
– Вы сегодня будете видеть Петра Николаевича Врангеля… – начала Таня. – То есть я хотела сказать, что обычно в дни светлых праздников…
– Сегодня это не входило в мои планы, – решил схитрить епископ Вениамин.
– А если я вас очень попрошу повидаться сегодня с Петром Николаевичем?
Епископ слушал Таню и исподволь изучал ее. Он отметил, что в ее характере появилось кокетство, впрочем, как правило, почти всегда сопутствующее красоте, и совсем уж не свойственная прежней ее воспитанной мягкости жесткая деловитость. Деловитость и кокетство сочетались самым неожиданным образом. Владыка, всегда считавший себя знатоком души, удивился, что в человеке за столь короткий срок могут произойти такие большие перемены. "Впрочем, в наш век…"
– Если в этом будет большая необходимость, – глядя Тане в лицо, ответил владыка. – И потом, почему вы не обратились с этой просьбой к своему папе?