- Ну вот и есть коллежский регистратор, Я тоже полтора месяца сидел на этом увлекательном деле. - Незнакомец протянул руку: - Поль Велуа.
Михаил удивился - Поль совсем не походил на француза. Собственно, представление о внешности французов Михаил почерпнул из рождественских открыток, на которых изображался сладколицый молодой брюнет с безукоризненным пробором и во фраке. Поль же был скуластый, неширокий в плечах, но крепко сбитый парень с глубоко посаженными серыми глазами и прямым, чисто славянским носом, какой нередко встречается у жителей северных областей Европейской России. Прямые русые волосы, обветренное лицо... Сними с него кожанку, обуй в лапти - вылитый сельский пастух.
Михаил пожал суховатую ладонь.
- Донцов... Михаил.
- Донцов Михаил - повелитель чернил, - продекламировал Поль. - Ну, ну, не хмурься, все мы такие. - Новый знакомый уселся на угол стола, рассеянно взял карандаш, поставил острием на палец и некоторое время удерживал в равновесии, продолжая беседу. - Сколько тебе лет? Семнадцать? А мне девятнадцатый. Все мы одинаковы. Приходим сюда, чтобы грудью защитить Советскую власть, а она, приняв облик товарища Холодкова. сажает нас вот на этот регистраторский стул. - Он бросил карандаш. - Стрелял когда из револьвера?
Михаил медлил с ответом. Соврать, что стрелял, не повертывался язык.
- Понятно - не знаешь, за какой конец его держать, - деловито констатировал Поль и соскочил со стула. - Айда, поучу? - Он задержал на Михаиле выжидающий взгляд, добыл из кармана тужурки новенький черный наган, подбросил и ловко поймал. - Пулемет есть, тир у нас в подвале, а ключ - у дежурного. Айда, что ли?
Михаил ушам своим не верил. Пострелять из нагана - кто же откажется... И так буднично - "айда". Будто в столовку. И револьвер у него выглядит детским мячиком. Боясь, как бы Поль не передумал, сгреб письма, попросил:
- Подожди, только в экспедицию снесу.
- Айда вместе.
Тир - подвальное помещение шагов в сорок длиной - был освещен единственной тусклой лампочкой. На дальней стене белела газетная полоса с начерченными на ней углем концентрическими кругами. Продырявленная во многих местах газета разлохматилась и вряд ли могла служить мишенью.
Впрочем, Поль даже взглядом ее не удостоил. Остановился под лампочкой, вынул из кармана наган.
- Слушай лекцию, Донцов, - будешь первым из стрельцов.
Михаил засмеялся, что же касается Поля, то, скорее всего, он даже не заметил свою шутку. Чуть хмурясь, начал "лекцию".
- Перед тобою револьвер-самовзвод системы наган семизарядный, так называемый офицерский. Есть еще солдатский наган. Но у того курок для выстрела надо каждый раз взводить пальцем. Теперь наблюдай. Чтобы разрядить эту штуку, я отодвигаю щечку и... раз... раз... раз...
Поль легонько покрутил барабан, и на его ладонь высыпалось семь золотистых патронов с округлыми пулевыми головками.
- Теперь заряжаю, наблюдай. Отодвигаю щечку... раз...
Поворачивая барабан, Поль просунул в отверстие сверху все семь патронов.
- Наган заряжен. Взгляни на барабан спереди, видишь - пули на месте. Теперь ставлю на боевой взвод. Оружие к стрельбе готово.
Начиная испытывать нетерпение, Михаил протянул руку за наганом.
- Подожди, - остановил Поль. - Хочешь стрелять - сам разряди и заряди.
"Ученик" без особых усилий повторил все манипуляции "учителя".
- Молодец, Донец!
Поль порылся в карманах, вынул пустой спичечный коробок, установил на выступе стены над газетным листом.
- Целиться умеешь?
- Умею.
- Под нижний обрез. Не торопись. Спуск не рви, нажимай плавно. На все про все дается тебе семь патронов. Коллега имеет привычку выговаривать за перерасход.
Михаил с удовольствием ощутил в ладони рубчатую тяжесть оружия. Целился тщательно и долго. Выстрел оглушил, и наган едва не вывернулся из пятерни. Пуля выбила на серой стене щербинку в вершке над коробком.
- Так стрелять - не надо и целиться, - заметил Поль.
Остальные шесть выстрелов принесли больше успеха. Коробок, правда, не пострадал, но пули вокруг него легли кучно.
- Для первого раза неплохо, - утешил "учитель", забирая у Михаила наган. Заново зарядил, как бы по рассеянности вскинул, выстрелил. От коробка полетели щепки.
Михаил смотрел на него разинув рот, как на чудотворца.
- Да ведь ты не целился!
- Целился, только рукой, а не глазом, - улыбнулся Поль.
- ?!
- Ну, как тебе объяснить, - я вроде бы вижу рукой... - Беззаботно - брось, мол, ломать голову над чепухой! - хлопнул Михаила по спине. - Словом - мистика. Айда лучше по домам - успокоим пап и мам.
С каждой минутой, проведенной в обществе этого парня, интерес Михаила к нему возрастал.
Вместе вышли на улицу, не сговариваясь, свернули направо.
- Почему тебя целыми днями не видать? - спросил Михаил.
- В конторе-то? Участвую в розыске иголки в стоге сена. Ужасно скучаю по злоязычной Симе и прочей интеллигенции.
- Слушай-ка, Поль... Ты вот часто говоришь стихами - это само собою получается? Или сочиняешь?
- Тренируюсь, - серьезно сказал Поль. - Всякое дело требует тренировки. А я люблю стихи...
- И сам сочиняешь?
- Ага.
Михаил не знал: верить, нет ли. Люди, сочинявшие стихи, представлялись ему небожителями, недосягаемыми для простых смертных. К тому же, поскольку его знание поэзии ограничивалось стихами из старых хрестоматий, то большинство поэтов не вызывали у него интереса. Стихи были только частью учебной программы, которую следовало вызубрить, чтобы не получить двойку. Иного значения в его жизни они не имели.
И вдруг на тебе... Свой в доску парень, да мало того - чекист... сочиняет стихи!
Поль был в сапогах, и шаги его гулко бухали на пустой, слабо освещенной фонарями улице. В такт шагам он начал произносить какие-то слова. Михаил не разбирал их смысла, но звучали они резко, дробно, как барабанный бой. Невольно шаг его приноровился к этому рвущему, толкающему ритму, и вот уже оба не шли, а маршировали по гулкой улице, и Михаилу неожиданно стал доступен смысл барабанных слов. Это, как ни странно, были стихи...
Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
У мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
Поль кончил декламировать, а в ушах Михаила все еще звучало: "Левой! Левой! Левой!" и ноги шагали, подчиняясь колдовскому ритму.
- Нравится?
Поль замедлил шаги. Колдовство нарушилось, распался ритм. Михаил перевел дух. Испытывая чувство, близкое к благоговению, проговорил:
- Здо-орово... Неужто?.. Поль, неужто это ты сам?..
- Ну да, сам... Это Маяковский написал. Настоящий поэт.
- Он еще что-нибудь сочинил?
- А-а-а, забрало! - почему-то обрадовался Поль за Маяковского. - Слушай еще.
Остановился под фонарем и, раскинув руки, будто собираясь обнять небо, на всю улицу возвестил:
В сто сорок со-олнц закат пылал,
В ию-юль катилось лето,
была жара-а,
жара плыла-а... -
Поль не говорил стихи, а пел. Пел, запамятовав, должно быть, что на дворе два часа ночи, что находится на улице.
Из-за угла вывернулся чоновский патруль - трое парней с винтовками, по виду - одногодки Михаила.
- Граждане, предъявите документы, - хмуро попросил старший.
...само
раскинув луч-шаги-и,
шагает со-олнце в поле... -
продолжал Поль, одновременно запуская руку в карман за пропуском. Но вместо пропуска в руке у него оказался наган. Чоновцы отпрянули, старший вскинул винтовку, крикнул срывающимся мальчишеским дискантом:
- Бросай оружие!!
- Вы что, очумели?! - заорал Михаил, размахивая пропуском перед дулом винтовки. - Мы из Чека!!
Хочу испу-уг не показать -
и ретиру-у-юсь задом... -
безмятежно выпевал Поль, сунув наган под мышку и роясь по карманам. Наконец, протянул ощетинившимся чоновцам красную книжечку.
Те в замешательстве переглянулись, старший миролюбиво бросил Донцову: "Ладно, валяйте" и своим: "Пошли, братва".
Ты зва-ал меня?
Чаи гони,
Гони, поэт, варенье... -
донеслось им вслед, и все трое дружно оглянулись. "Черт те что о нас подумают", - обеспокоился Михаил, однако прервать вошедшего в раж чтеца не решился.
Домой пришел около четырех утра. Чуть ли не до Санбунчинского вокзала проводил своего нового товарища.
Михаилу нравилась его простота, какая-то органическая щедрость. Поль сыпал остроумными репликами, но, казалось, не замечал их, не старался непременно вызвать у собеседника смех. Для него важнее всего было ловко выразить мысль.
Коротко рассказал о себе. Никакой он не француз. Настоящее имя Павел, фамилия Кузовлев. Родители, известные цирковые жонглеры, в детстве называли его Полем. Позднее, готовясь к цирковой карьере, он взял артистическую фамилию родителей - Велуа. Так и в паспорт записали. Революция и гражданская война вытеснили мечты о цирке. Вступил в комсомол и так же, как Михаил, был направлен на работу в Чека.
Стихи он читал безотказно. Готовность Михаила слушать вызывала у него по-детски простодушную радость.
Михаил такие стихи слышал впервые. Он впитывал их, как сухая губка воду. Стихи эти соответствовали его душевному настрою, они без усилий входили в сердце и отпечатывались в мозгу. Повторив иную строчку, он вдруг начинал испытывать удовольствие, о возможности которого еще вчера не подозревал.