- Лапин, тебя зовут поиграть в карты!
В то же время он запоминал убранство небольшой комнатки сторожа: несмятое покрывало на кровати, голубая скатерть на столе, хлебница из желтой пластмассы. Прямо против окна у самой двери чернел выключатель, и лебедчик понимал, что свет зажегся без выключателя, каким‑то не известным ему способом. Иначе бы он заметил сторожа, будь он даже быстрее стрижа. Не успел Дьяков закончить осмотр, как невидимая рука, не прикасаясь к выключателю, погасила свет. На этот раз лебедчик был настолько поражен, что медленно сполз с подоконника, прямо на своего помощника. Придя в себя и быстро заровняв следы на песке, Дьяков кинулся к Бутову. Молодой рабочий сидел на крыльце и, напевая себе что‑то под нос, стерег выход из коридора.
- Витей, - едва переводя дыхание, спросил его машинист, - не выходил?
- Не–е.
- И в комнате его уже нет!
Бутов недоверчиво посмотрел на бледное лицо Дьякова и свистнул.
До полуночи все трое порознь обходили клуб, сад, дорожки, общежитие и зону копей, но сторож бесследно исчез, хотя вахтер проходной и заверял, что ни Лапин, и ни кто другой в этот вечер не оставляли Амака.
22. Шерлок Холмс
Рано утром Дьяков, полный сомнений и тревоги, сев на автобус, отправился в Сверкальск к майору Демину. Из Управления госбезопасности он вернулся только после обеда. В конце рабочего дня, собрав у лебедочной Ганшина и Бутова, машинист рассказал им о своем визите в Управление и о встрече с вежливым майором.
- "Передайте вашим товарищам, - пересказывал Дьяков слова офицера, - наше спасибо. Будьте бдительны всегда и везде. В этом наша сила".
- А еще что говорил майор? - спросил Ганшин.
- А еще говорил : "Если заметите что, сразу нам сообщайте!"
- А фамилия майора?
- Фамилию вот не спросил.
- Один в кабинете сидел или еще кто был? - вмешался Бутов.
- Еще человек сидел - худенький, молодой. Все бумаги читал.
- Какие?
- Не глядел. В папках они - в белых, желтых. Потом майор и говорит: "Меры примем, только вы не пугайте птичку". Так и сказал: "Не пугайте птичку".
После ужина Дьяков сидел на траве у холма из руды и напряженно думал, стараясь понять, что произошло накануне. Непонятное исчезновение сторожа и самозажигающийся свет не давали ему покоя.
И чем больше размышлял Дьяков, тем тяжелее становилась его голова. "Все же удрал Лапин, - наконец решил машинист, - и не иначе удрал, как через коридор". "Каков человек, - рассуждал он дальше, - трех вокруг пальца обвел. А если не трех?$1 - вдруг мелькнуло у него в голове. Последующая мысль, пробежавшая в его утомленном мозгу, настолько испугала лебедчика, что, вскочив, он бросился к колонке. Сбросив с себя пиджак, Дьяков подставил голову под кран и долго лил на нее холодную воду.
Еще не упала из чугунной трубы последняя капля, как машинист уже сформулировал донельзя простое положение: "Кто караулил коридор? Бутов. Лапин ушел? Ушел. Не через окно? Нет. Значит - через коридор. Но там был Бутов. Стало быть, его пропустил Бутов. Выходит, он с ним заодно".
После ледяного душа мысли Дьякова текли быстрее и легче. Уже через некоторое время Дьяков стыдил себя за подозрения на Бутова, руки которого сплошь в мозолях. "Чуть голова не сварила, и уж на своего же парня напраслину возводишь. А вопросы какие он задавал?$1 - оправдывал себя лебедчик.
Дьяков лег спать с чувством неуверенности в Бутове и с сознанием своей неспособности разбираться в поступках людей. Все же одно было ему ясно - впереди наблюдение не только за Лапиным, но и за молодым горняком. К утру следующего дня Дьяков твердо решил: "Когда на твоих копях убивают инженера, всякое подозрение надо проверить".
Проходя мимо конторы, лебедчик увидел, что Лапин там и читает какую‑то книгу. Во время отдыха Дьяков прошел мимо еще раз. Сторож все еще просматривал ту же книгу в темном переплете. Он часто снимал очки, протирал их платком, смотрел вдаль и затем опять углублялся в чтение. "Уж и в контору протерся, - недовольно подумал Дьяков. - Обещали за ним наблюдать", и машинисту казалось, что никто не следит за охранником, никому нет до него дела.
Вечером прямо с работы Дьяков отправился в общежитие к Бутову. Горняк лежал на кровати в носках, в новом костюме, румяный и побрившийся. На его лоб большими прядями падали черные волосы. Добродушные голубые глаза смотрели весело и открыто. Стараясь казаться равнодушным, машинист в то же время анализировал лицо своего помощника, силясь угадать по нему, что за человек Бутов. "Банда - не банда?$1 - мучительно спрашивал он себя. "Волосы не вьются, простые, - отмечал он, - значит парень, как парень. Уши вон какие! - словно топором кто их вырубил. А брови! Не нашенские - и тонки и длинны. А нос! Словно по угольнику ровный. Не рабочий нос". Но тут же он оправдывал горняка: "На губы погляди! Что два вареника сляпаны. Как есть рабочие губы."
- Что вы на меня так глядите? - перебил его мысли Бутов. - Точно я ваша невеста, - и горняк расхохотался.
- Вот смотрю на тебя, Витей, и думаю: за что девчата тебя балуют.
Бутов благодарно улыбнулся. Всякое внимание к его особе трогало молодого рабочего.
- Влюбился я, - неожиданно понизив голос, сказал он, глядя Дьякову прямо в глаза. - Она из универмага, из отдела шерстяных тканей. Если согласится, ей–богу, женюсь, - и Бутов поправил волосы, упавшие на лоб.
- Это хорошо, - одобрительно кивнул головой машинист, не переставая изучать горняка. Но чем больше он смотрел на него, тем больше убеждался, что в Бутове нет ничего необычного.
Прошло еще несколько дней. Дьяков, хотя и чувствовал, что, быть может, ошибся, все же не отставал от Бутова.
В пятницу вечером Бутов отправился в город. Встретив у лебедочной Ганшина, он бросил ему:
- Съезжу в Сверкальск. Часика на два.
Вслед за Бутовым в город поехал и Дьяков. Уже стемнело, когда горняк спрыгнул с автобуса и, не оглядываясь, кинулся прямо по Садовой. Смешавшись с толпой, за ним следом двинулся и Дьяков. На случай если б он был замечен, машинист решил превратить свое преследование в шутку.
На углу Березовской Бутов круто свернул и через несколько кварталов вошел в подъезд трехэтажного дома. Выждав немного, лебедчик тоже вошел в подъезд и, убедившись, что второго выхода нет, вернулся на улицу. Сев на скамью близ дома, Дьяков принялся ждать. Вскоре совершенно стемнело и над подъездом зажглась лампа. В дом вошла женщина, за ней - две дочки. Чей‑то голос из окна второго этажа долго кричал: "Геночка! Гена! Генка! Генка - черт!$1 - пока на улице не показался резвый мальчик с колесом в руках.
Бутов все не выходил из дому.
"Надолго засел Витя Бутов, - думал машинист, - а хотел на пару часов." Около полуночи Дьяков встал со скамейки, прошелся перед домом, вытягивая онемевшие от долгого сидения ноги. Радио проиграло гимн, в окнах погасли огни. Стало прохладнее. Но никто не выходил из подъезда.
В три часа ночи Дьяков опять встал со скамьи и, чтобы согреться, сделал несколько резких движений руками. Затем он застегнул пиджак на все пуговицы и прошелся по улице, не теряя из виду освещенный лампою вход. В пятом часу стало светать, померкли звезды. Лампочка из белой и колющей глаза стала тускло–желтой. Бутов все не выходил. В шесть часов показался дворник и, недоверчиво поглядывая на Дьякова, стал мести тротуар. В начале седьмого хозяйки пошли на базар. Но Бутов словно под землю исчез. "Ему к восьми на работу$1 - недоумевал машинист и, полный новых подозрений, оставил свой пост. Взяв такси, он помчался на Амак, чтобы успеть к утренней смене. На обеденном перерыве, лебедчик, вытирая платком красные от бессонница глаза, подсел к Спасскому, товарищу Бутова по комнате, и будто нечаянно спросил:
- Как Витей, сегодня дома ночевал?
- А где ж ему быть! - удивился Спасский. - До двенадцати резался в карты, а потом на боковую.
За последние дни лебедчик привык к неожиданностям, но сейчас он был потрясен не меньше, чем когда услышал за своей спиной насмешливый голос Лапина. С трудом овладев собой, Дьяков спросил:
- Стало быть, Витей рано вернулся?
- Часов в десять, может и раньше.
От этих слов машинист окончательно растерялся. Из дому на Березовской был только один выход, который он стерег всю ночь. И никто лучше его не мог знать, что Бутов не выходил из подъезда. И все же горняк в десять был в Амаке! Злость и досада овладели вдруг машинистом: Бутов ловко провел его, отлично выспался, а он остался в дураках, продежурил ночь невесть зачем, и вдобавок в глазах его резь, будто от толченого стекла.
В тот же вечер Дьяков опять отправился в КГБ за советом.