Послышалось чье-то легкое топотание, из двери выбежала маленькая девочка. Лет трех, разряженная донельзя — в белые с розовыми и оранжевыми оборочками, кружевами, блузку и штанишки, с огромным бантом в виде розы в трогательных легких темных волосах. Застенчиво поглядела на меня, вскарабкалась на руки бабушке и спрятала лицо у нее на груди.
— Ну, Лиль, ты чего? — Ирна попыталась оторвать девочку от себя, — Это хороший дядя. Его зовут Ландзо.
Повернулась ко мне.
— Наша баловница... У нас было трое сыновей. Старших двух уже нет, а у младшего — тоже одни мальчики, трое. И вот последняя у них получилась только девочка. Как ждали... — Ирна с любовью погладила девочку по голове.
— И у Лина был сын, — грустно добавил Геррин. Налил мне чаю в высокий бокал, — вы пейте, Ландзо.
Девочка что-то зашептала бабушке на ухо. Та встала с ней на руках, вышла, пояснив на ходу.
— Хочет, чтобы я ей игру достала.
Игру... я подумал, что рассказать им что-либо будет невозможно. Очень милые люди, хорошие люди. Любят детей. А могут ли они представить ребенка, который вообще никогда не имел игрушек? Которому объясняли, что играть — это глупо и недостойно общинника? То есть игры, конечно, терпели, но именно только терпели.
— Лин... отец Таро, — заговорил Геррин, — наш старший сын. Старше других на шесть лет. И он единственный из нашей семьи, кто не пошел в науку. Мы-то с Ирной все еще работаем, хотя теперь уже только на земле.
— Я думал, вы... как это у вас называется? На положении ветеранов, — брякнул я.
— Мы на пенсии, — подтвердил Геррин, — но скучно же не работать. Мы физики. Ирна вот в этом году прошла в комиссию по разработкам, по плазме. И сыновья у нас... младший занимается физикой подпространства. Второй был планетологом... он и погиб на Изеле. А Лин вот... сначала работал в полиции, потом в какую-то суперсекретную службу перешел... потом решил на Анзоре остаться.
Надо же... физики. Я украдкой огляделся. Живут, как в сказке: жили-были дед да баба... и занималась баба физикой плазмы.
Ирна вернулась, села за стол.
— Ну, старый, что ты тут наплел? — спросила она у мужа, — Ландзо, так вы хорошо знали Таро? Ведь мы его никогда не видели. Лин все хотел привезти его сюда...
— Я его знал с двенадцати лет, — я опустил глаза. Чудовищная несправедливость...
Это я должен был умереть, а не Таро. Его ждали, его так хотели увидеть. Для него здесь — дом, бабушка с дедушкой, дядя, племянники. Этот мир — для него. Но он — не дошел, а дошел я, чужой этому миру и не нужный... только для того, чтобы рассказать о Таро?
— Вы знаете что-нибудь об Анзоре? О нашей жизни? — спросил я, — иначе мне будет сложно рассказывать.
— Конечно, знаем, — ответила Ирна, — для нас это было очень важно... мы узнали все, что можно узнать. Даже язык, — добавила она на лервени. Не так чисто, как Дэцин, но все же... Я посмотрел на нее.
— Вы говорите по-лервенски?
— Не очень хорошо, — ответила она, — мы уже забыли язык, а Гер его и не знал хорошо.
— Я не очень способен к языкам.
— Прошло много лет... — сказала Ирна на линкосе, словно извиняясь, — мы не пользовались языком, и он забылся.
— Номер Таро, — сказал я, — был двести двадцать первый. Я много лет даже не знал, что у него есть фамилия...
Я начал рассказывать. С самого начала. С того момента, как Таро пришел в нашу школьную общину. Как мы долго не общались с ним, и потом он отметелил парней, напавших на Арни. Как с этого момента мы подружились... Когда мне не хватало слов на линкосе, я без колебаний переходил на родной язык, и квиринцы понимали меня. Я рассказал о нашей дружбе. Но больше старался говорить о Таро, хотя об Арни тоже получалось... Каким Таро был сильным. Сильнее всех. Позже он рассказал, что отец научил его приемам рэстана и вообще сделал сильным.