Балкон у нас общий, тянется через весь этаж, огромный, широченный, и на нем местами газоны устроены, пальмы растут, собаки выбегают свои дела сделать. Я подошел к борту. Флаер уже висел на временной стоянке, приветливо раскрыв колпак. Высота здесь довольно приличная, внизу деревья — хвойный лес — выглядят как густой зеленый мох. Я раскрыл стояночную дверцу, сел в машину.
Автопилоты всегда летают на определенной высоте (а именно — 3 километра), которая для других запрещена. Опасность столкновений и прочего возникает только на взлете и посадке. Поэтому поднимается автопилот всегда строго вертикально. При гравидвигателе с этим никаких проблем нет.
Честно говоря, поначалу было страшновато так летать... Теперь уже как-то приспособился.
Только по-прежнему подташнивает. Поэтому с высоты стараюсь не смотреть.
— Рука? — врач посмотрел на меня задумчиво. Молодой врач, даже кажется — не намного старше меня. Волосы убраны под светло-голубую шапочку.
— Садитесь, пожалуйста. Положите руку на стол, вот так. Рукав закатайте.
Он осмотрел белый страшненький шрам на предплечье, насечки номера, потом провел над моей рукой какой-то штукой, подозрительно похожей на сканер.
Это, наверное, и есть сканер. Только другой. Врач смотрел на экран перед собой. Там сначала появились кости — лучевая и локтевая, это я понял, а потом что-то не совсем понятное. Когда сканер подполз к номерным насечкам, на экране замелькали какие-то помехи.
Врач посмотрел на меня внимательно. Положил сканер. Я думал, он спросит о номере, что это такое и вообще... здесь-то у них никаких номеров нет. Но он сказал другое.
— У вас небольшой свежий нарост на кости. После ранения. Это бывает. Нужно будет несколько сеансов облучения, тогда боль пройдет. Сэн Энгиро... — он помолчал, — Вы с с какого мира? С Анзоры?
Вы хотите остаться жить на Квирине?
— Да.
— Вы употребляли... э... наркотики?
Я послушно рассказал про сенку. Интересно, откуда он знает?
— Чем вы болели? С детства, я имею в виду.
— Воспалением легких — два раза, — стал я вспоминать, — потом, этой... я не знаю, как это на линкосе. Черной сыпью. Ну там, простуды... Один раз руку ломал.
— Правую?
— Да. Один раз было сотрясение мозга... потом еще у нас почти каждое лето инфекционный понос... я не знаю, как это по-вашему называется. Еще мне в двенадцать лет аппендицит вырезали.
Врач кивнул.
— Все это можно понять по картине вашей крови... я посмотрел биохимию. А... вот эти белые шрамы — что это?
— А это не шрамы, — объяснил я, — это нам в детстве всем делают... ну, у нас в стране, в Лервене. Это личный номер, он у нас — как у вас фамилия. Без номера у нас нельзя, по номеру еду выдают и место в общине, и все. Считывается сканером специальным. Раньше просто цифры выкалывали.
Врач опустил глаза.
— Мы можем просто удалить этот участок кожи, — сказал он тихо, — это очень простая операция. Хоть прямо сейчас — хотите? Ведь теперь вам не нужен этот... номер.
Я молчал. Да, можно удалить. Очень просто, я знал уже, что это и не больно совсем — у них тут очень надежные обезболивающие средства. Но вот так — прямо сейчас?
Ведь это не прыщик удалить какой-нибудь. Надо же! Ведь живешь и совершенно не замечаешь этих насечек, никогда о них и не думаешь. И вдруг, когда тебе предлагают с ними расстаться — так страшно становится! Я даже не понимаю, что со мной произошло вдруг... Какой-то страх охватил, похожий на головокружение. Если словами это сформулировать, получится — ведь без этих насечек я стану совершенно другим человеком. Совсем другим! Хотя логически рассуждая, конечно, это не так — на что мне теперь этот номер? На Анзору я все равно уже не вернусь, да меня там и с номером расстреляют за милую душу. А здесь он ни к чему не нужен. Но страх — все равно...
Врач, видимо, понял мое состояние и сказал мягче:
— Ничего, это не к спеху. Меня зовут Ингор, — и протянул мне руку.