Я назвал свое имя. Я знал уже, что здесь принято так знакомиться, и после знакомства уже не называют друг друга «сэн» и по фамилии, а только по имени.
— Ландзо, рука ваша, конечно, нуждается в лечении. Но у вас и весь организм не здоров. Вы говорите — жалоб больше нет. А вот как вы переносите полеты, скажем?
— Тошнит, — признался я.
— Так вот это у нас уже считается жалобой, — объяснил Ингор, — И выглядите вы не лучшим образом. Ландзо, давайте всерьез займемся вашим здоровьем.
И мы занялись всерьез. Врач заставил меня раздеться и тем же сканером тщательно обследовал все мое тело. При этом он что-то вполголоса диктовал циллосу, и тот, видимо, запоминал, записывал в свою память. Потом я встал, Ингор попросил меня присесть, сделать несколько движений руками. Потом зашел ко мне за спину и остановился.
— Так... а это что такое у вас?
И он ткнул пальцем прямо в болевую точку — надо сказать, точки после качалки остаются очень надолго, такие маленькие черные пятнышки, и болезненные — жуть. Но только если прямо в них ткнуть. Я, конечно, взлетел на полметра.
— Больно?
Я отдышался и объяснил ему все про качалку. Ингор снова зашел за спину. Мне даже страшновато стало — что, если опять ткнет. Но он больше меня не трогал, только осмотрел эти точки тщательно.
— Одевайтесь, Ландзо... в принципе, уже все ясно.
Он сел за монитор и что-то там забормотал. Я оделся. Ингор оторвался от монитора и посмотрел на меня внимательно.
— Вам нужно будет, во-первых, привести биохимию в соответствие с нормой. Для этого я приготовлю вам индивидуальные капсулы... их нужно будет принимать довольно долго. И не пропускать! Во-вторых, ваша рука, рубцы на легких, очень серьезные, и опять же внутренние швы после операции, кроме того, нарушения мозгового кровообращения. Голова болит иногда?
— Раньше да, болела. Да это же мелочи...
— Ну, не такие уж и мелочи. Вам придется какое-то время ходить ко мне на процедуры. А вот эти ваши... точки на спине. Если это то, что я думаю — мы пока ничего не сможем с ними сделать.
— Да они сами пройдут через несколько лет... а что это такое? — спохватился я.
— Пока я не могу сказать точно, — Ингор покачал головой, — позже. В следующий раз.
О насечках на запястье он больше не упоминал.
Я полюбил бродить по Набережной днем.
Делать-то особенно нечего. Ну, позанимаешься по программе, с мнемоизлучателем и без него — часа четыре, больше все равно невозможно. Врач дал мне еще комплекс лечебных упражнений каких-то, довольно дурацких. Их надо два раза в день делать. Перед этим выпиваешь капсулу еще специальную, ускоряющую рост мышц и нервные процессы в несколько раз. Но это тоже — ну, утром полчаса, вечером полчаса. По дому — никаких забот. Деньги сами на счет поступают... короче говоря, заняться нечем.
И — все время один. Все время. Как-то мне Рица позвонила, поинтересовалась, как и что... но и я, и она почувствовали — не о чем говорить. Она явно куда-то рвалась, торопилась уйти. Рассказать о своей жизни не могла — слишком уж все это мне чуждо, непонятно. Так, обменялись новостями — и разбежались.
Сэйн звонила два раза. С тем же эффектом. Спросила, как дела, не нужно ли чего... убедилась, что все в порядке, и... о чем еще говорить-то?
Никого у меня не было на этой планете. Все хорошо, еда, деньги, развлечения — сколько угодно. Образование — такого ни в одном Магистерии не получишь. Только вот нет никого рядом. Все время один. И часто возникает такое чувство, что все это — вкусная еда, фильмы, книги — нужно только для того, чтобы отвлечься, забыться... забыть что-то главное, тревожащее, мучащее. Как будто внутри рана открытая, неизлечимая, и все время стараешься чем-нибудь заняться, чтобы не думать о ней, не замечать боли.
Я начал просто гулять.