Лучук задержался со сцепщиками, постоял, поговорил с ними. Пожилой достал зажигалку, закурил; молодой отказался от огня, заложил цигарку за ухо, объяснив, что выкурит ее потом.
Загудел маневровый паровоз, загрохотали на стрелках тяжелые вагоны. На площадке заднего стоял солдат с автоматом. Благодаря болтливому сцепщику Лучук знал, что тот охраняет снаряды. Вдруг Никита Степанович подумал, что этот молодой сцепщик настоящее трепло: ведь то, что вагоны загружены снарядами, - военная тайна, а он так легко выдал ее, правда, не кому-то постороннему - своему же брату-железнодорожнику, но, наверно, так же легко мог болтнуть и чужаку.
А если это было сказано не без умысла?
Вдруг Никита Степанович вспомнил, как молодой сцепщик заложил цигарку за ухо, отказался от огня и не закурил, а газету для самокрутки подал ему Иванцив. Лучук восстановил это в памяти до малейших деталей: машинист сам вытянул клочок газеты и насыпал махорки, а потом сердито взглянул на другого сцепщика, также потянувшегося к кисету.
Вагоны миновали стрелку, подкатились к эшелону, звякнули буферами. Молодой ловко накинул крюк, соединил тормозные шланги; выскочив из-под вагона, помахал флажком и свистнул пронзительно, давая сигнал, что можно трогаться.
Иванцив поправил фуражку, а может, просто издали подал сцепщику какой-то сигнал - по крайней мере именно так воспринял это теперь Никита Степанович. Он был почти уверен, что молодой сцепщик недаром попросил у Иванцива закурить и что машинист совсем не случайно передал ему клочок газеты, который тот использовал для цигарки. Вероятно, на этом газетном клочке была информация о прохождении военных поездов через Стрый или какое-то другое сообщение.
Прекрасный способ общения со связным, и надо иметь опытный глаз подпольщика, чтобы заподозрить машиниста...
Никита Степанович полез следом за Иванцивым на паровоз. Он дорого дал бы сейчас за цигарку, торчащую за ухом у молодого. Невольно оглянулся, но сцепщик с флажком стоял слишком далеко, чтобы Лучук что-то увидел. И невозможно связаться с комендатурой - Иванцив уже передвигает рычаги, и паровоз, громко пыхтя, трогается с места.
Они сдали назад, чтобы за стрелкой выехать на свободный путь, и Никита Степанович выглянул в окошечко, когда поравнялись со сцепщиками.
Пожилой уже докуривал цигарку, а у молодого за ухом цигарки не было, прибрал, подлец, газетку, спрятал, и, значит, его, Лучука, подозрения не лишены реального смысла.
Никита Степанович оторвался от оконца и смотрел, как ловко управляется с рычагами Иванцив. Ничего не скажешь, хороший специалист, и никогда в жизни даже тень подозрения не упала бы на него...
А оказывается, враг!
Лучук так и подумал - враг, потому что не привык кривить душой и всегда называл вещи своими именами. Враг есть враг, какую бы ни натянул личину. И первое, что он, Никита Степанович, сделает в Стрые, так это позвонит по названному подполковником телефону и расскажет обо всем, что случилось во Львове.
14
К костелу вели крутые каменные ступени. Они словно подчеркивали величие сооружения, возвышая его над всем земным, над мизерностью человеческой жизни. На нижних ступеньках сидели двое нищих, лениво переругиваясь, и смотрели, как спускается сверху монахиня: она шла медленно, смотрела куда-то вдаль и, кажется, ничего не видела вокруг, как будто ничто мирское не интересовало ее; но двигалась осторожно, нащупывая ступеньки; ее деревянные сандалии стучали громко, будто возвещая появление существа исключительного, перед которым должно преклоняться все земное. И это постукивание удивительно контрастировало с жалкими фигурами нищих, переставших браниться и протягивающих руки за милостыней. Но монахиня миновала их, даже не удостоив взглядом. Бобренок толкнул Павлова локтем:
- Она?
Старший лейтенант покачал головой и ответил уверенно:
- Нет. Эта старая, а там была молодица в соку.
Бобренок посмотрел монахине вслед и молвил осуждающе:
- Именуются босыми кармелитками, дали обет бедности, а она и не посмотрела на нищих.
Майор неодобрительно взглянул на мужчину в гражданском, стоявшего рядом с ним, как будто именно он должен был держать ответ за надменность кармелитки. Однако мужчина явно не принял это на свой счет, а сказал рассудительно:
- Ничего, теперь не пороскошествуют.
- Пошли, - предложил Бобренок и пропустил впереди себя человека в гражданском.
Тот двинулся к ступеням уверенно, как хозяин, до некоторой степени так и было - Ивана Михайловича Коротюка несколько недель назад назначили на должность уполномоченного по делам культов. Коротюк постучал массивным железным кольцом в обитые стальными полосами двери, подождал немного и постучал снова. Глазок в дверях наконец открылся, и внимательный зрачок придирчиво осмотрел их.
- Откройте! - сказал Коротюк. - Я - уполномоченный по делам культов.
- Сейчас позову игуменью, - глухо донеслось из-за дверей, и глазок закрылся.
Бобренок недовольно хмыкнул, подумав, что теперь в монастыре поднимется переполох, а он рассчитывал на внезапность, ведь, возможно, тут придется делать обыск. Однако его опасения не оправдались: чуть ли не сразу двери открылись. Высокая, пожилая и строгая монахиня предложила им войти в маленькую комнатку, где стоял грубый дощатый стол и такие же тяжелые и неуклюжие стулья.
Увидев кроме гражданского лица двух офицеров и военный патруль в монастырском саду, кармелитка стала еще суровее и спросила:
- Чем вызвано ваше появление, ваше вторжение в нашу тихую обитель?
- Мать Тереза, если не ошибаюсь? - бесцеремонно прервал ее Коротюк.
- Да, я игуменья босых кармелиток, - ответила та высокомерно.
- Вы нам и нужны..
- При чем же тут военные?
- Сейчас объясню. - Коротюк сел на неудобный стул, но, увидев, что никто не последовал его примеру, сразу поднялся и сказал строго: - Одна из ваших босых кармелиток замешана в нехороших делах, и мы...
Игуменья, не дослушав, возразила:
- Нет, никто из наших монахинь не сделает худого. Мы молимся богу и творим богоугодные дела.
- Сколько монахинь у вас в наличии? - спросил Коротюк, и Бобренок подумал, что, по-видимому, уважаемый уполномоченный по культам лишь недавно демобилизован, был в армии старшиной или служил интендантом. Не хватало только, чтоб приказал игуменье принести список личного состава монастыря.
Однако мать Тереза не усмотрела в вопросе Коротюка ничего необычного или сделала вид, что не усмотрела, потому что ответила ровно и просто:
- Живут тут сорок семь сестер.
- И все сейчас присутствуют?
- Нет, сестры Иванна и Анна в городе.
- Значит, сорок пять мы сможем увидеть?
- Но ведь это женский монастырь и мужчинам вход к нам запрещен.
Бобренок шагнул вперед, отодвинув Коротюка. Сказал строго и категорично:
- Прошу понять меня правильно. Время военное, и живем мы по его законам. А одна из ваших... - запнулся, потому что хотел сказать монашек, а сказал все же: - сестер... замешана в нехороших делах, и мы разыскиваем ее.
- Кто? - вырвалось у игуменьи.
Бобренок улыбнулся грустно.
- Это мы и выясняем.
Мать Тереза задумалась на несколько секунд.
- Хорошо, - ответила наконец она, - я вынуждена покориться. Сейчас все сестры соберутся в трапезной.
Она вышла, оставив непрошеных гостей в передней.
Коротюк хитро взглянул на офицеров.
- Вот вам и все проблемы, - сказал он уверенно, - сорок пять кармелиток как на ладони.
- А всего сорок семь, - возразил Бобренок задумчиво. - Две в городе, одну видели, а сестра Анна или Иванна, прослышав о нашем визите, никогда не возвратится в святую обитель.
- Один шанс из сорока пяти! - оптимистично воскликнул Павлов. - По теории вероятности...
Однако Бобренок не был настроен так бодро.
- Ну, ну... - пробурчал он. - Согласно вашей теории бутерброд должен падать на пол маслом хотя бы через раз, но ведь существует закон подлости...
- Существует, - неожиданно легко согласился Павлов. - Но ведь сегодня мне пофортунило, так должно везти и дальше.
Вернулась игуменья.
- Прошу, - сказала она и, не оглядываясь, пошла по узкому коридору, ведущему куда-то в глубь помещения.
Бобренок следовал за монахиней, замедлив шаг. Он чувствовал себя как-то смущенно, ведь впервые в жизни попал в монастырь, и все тут интересовало его. Но то, что увидел, несколько разочаровало майора. Обычный коридор с простым, покрашенным полом, с обеих сторон низенькие и узкие двери, вероятно, за ними были кельи. Ни одного светлого пятна, ни одного украшения - шеренга дверей, коричневый пол и побеленные стены, будто все тут вымерло. И только за поворотом в нише фигура какого-то святого, гипсовая фигура в половину человеческого роста; какая-то топорная и ярко размалеванная, она контрастировала с пуританской серостью всего помещения и, пожалуй, свидетельствовала о невзыскательности вкусов сестер-кармелиток.
Но к гипсовому святому тут, вероятно, привыкли. Мать Тереза, проходя мимо него, машинально перекрестилась.
Игуменья остановилась напротив больших, по сравнению с другими, дверей. Посмотрела на Бобренка, осуждающе закусив губу, немного подождала и решительно распахнула двери.
- Заходите, - сказала она громко, - и пусть господь поможет нам. - Она переступила порог и стала в стороне.