Человек в сером костюме, приблизившись к скамье, остановился и с интересом посмотрел на Штуня.
Юрко недовольно заерзал, поднял глаза и вздрогнул от неожиданности: человек, снявший шляпу и вытиравший пот со лба, был удивительно похож на его бывшего куренного Сороку.
Неужели, подумал юноша, это все явь и сбылись надежды майора Бобренка - почему-то тот был убежден: если Сорока во Львове и нуждается в помощниках, обязательно захочет увидеться со Штунем. Старые кадры, как правило, ценятся высоко - для чего рисковать и налаживать новые связи, если есть преданные и проверенные люди?
Но Штунь ничем не выдал своего смятения, это, видно, понравилось Сороке. Он аккуратно сложил носовой платок, спрятал в карман и только затем произнес условленное:
- Добрый день, молодой человек. Хорошо тут в парке: тихо и цветами пахнет.
Юрко сказал в ответ свою часть пароля. Сорока, подтянув отутюженные брюки, опустился на скамью и сказал удовлетворенно:
- В самом деле, здо́рово, Гимназист, что встретились, ты мне нужен, и отец Василий снова тебя рекомендовал.
Штунь хотел ответить, что ему в сто раз приятнее, и это было бы чистой правдой, но почувствовал: надо быть сдержаннее. Уставился на Сороку умильными глазами и сказал проникновенно:
- Мне было хорошо с вами, друже куренной, надеюсь, что и теперь не прогадаю.
Сорока тревожно оглянулся. Потом, придвинувшись вплотную к юноше, прошептал:
- Ты это, хлопец, брось: никаких куренных даже в воспоминаниях. Я сейчас Афанасий Михайлович Палкив, понял?
На лбу у него снова выступили маленькие капельки пота, и Штуню стало ясно: Сорока боится и волнуется. Он стал теперь совсем другим, бывший полновластный куренной, это читалось даже в его глазах, где притаились напряжение и стремление понять больше, чем он мог. Раньше, когда командовал людьми, все было просто: приказал - исполняй, и зачем знать, о чем думает подчиненный в это время.
Теперь же судьба бывшего куренного могла зависеть от находчивости и преданности других, хотя бы этого юноши в мешковатом пиджаке, и Сорока хотел знать меру этой преданности. Видел ее в глазах Юрка, но врожденные хитрость и подозрительность не позволяли ему поверить в искренность парня.
И все же Сороке стало легче, когда Штунь ответил несколько велеречиво, но, как ему показалось, честно:
- Я стану звать вас, как прикажете, но ведь вы, пан Палкив, всегда останетесь для меня куренным, потому что именно тогда вы смогли проявить свои способности и таланты. Я говорю об этом искренне и откровенно, ибо только так можно охарактеризовать вашу бывшую деятельность.
Штунь знал, что делает: такое словоблудие импонирует ограниченному уму, бил в "десятку" и попал - последняя тень сомнения исчезла с лица Сороки, он покровительственно улыбнулся.
- Хорошо, - сказал мягко, - хорошо, хлопче, а как ты теперь зовешься? Святой отец достал тебе документы?
- Говорит, неподдельные, и я теперь Владимир Захарович Ящук, освобожденный от призыва в армию по болезни сердца.
Сорока оживился.
- Значит, - констатировал он, - можешь устроиться на какую-либо работу? Здесь, в городе?
- Туда, куда вам потребуется, уважаемый пан Афанасий. Я буду счастлив работать с вами, - солгал он бесстыдно, однако достаточно убедительно. - Я не мог и мечтать об этом, направляясь во Львов: думал, вы остались там, в лесах или где-то на хуторе...
- Наше начальство умеет ценить людей и использовать их наилучшим образом. - Теперь бесстыдно врал Сорока. Разница состояла лишь в том, что Сорока поверил Штуню, а Юрко знал истинную цену заверениям шефа. - Нам с тобой придется выполнять задание нашего главного штаба, я бы сказал, персональное задание. Уверен: ты сможешь осознать всю важность этого.
Штунь знал, что остатки куреня Сороки попали в засаду и были уничтожены. Сороке с несколькими боевиками чудом удалось спастись. Во Львов он пробрался с чужими документами и, скорее всего, выполняет рядовые задания гитлеровского резидента. Но он не лишился былой чванливости. Правда, Штунь может ошибаться и Сорока действительно не связан непосредственно с гитлеровскими агентами. В конце концов, работал ли он прямо на немцев или через представителей главного штаба, это не имело существенного значения. Основное - изобличить бывшего куренного и его помощников, возможно, через него и выйти на гитлеровских агентов.
- Я с удовольствием буду выполнять все ваши приказы, - пообещал Юрко.
- Не сомневаюсь, и отец Василий о тебе хорошего мнения. А святой отец не может ошибаться.
Штунь знал, в чем причина влияния отца Василия на Сороку. Они росли в одном селе. Василий Загуменный - сын местного священника - был заводилой среди сельских мальчишек. На несколько лет старше Сороки, он был для него неоспоримым авторитетом и, как свидетельствовали факты, не утратил этого влияния и до нынешнего дня.
- У отца Василия светлая голова, - подтвердил Юрко. - Кроме того, он всегда поражал меня своей образованностью.
- Да, - довольно бросил Сорока, - поручительства достаточно, и я беру тебя.
- Спасибо.
- Не за что, по лезвию бритвы ходить будешь.
- Но ведь у меня появится какое-то дело.
- Не какое-то, а весьма важное.
- Тем более спасибо. А то там, - неопределенно махнул рукой, - варил кашу для других, а повар я никудышный.
Напоминание о совместной деятельности Штуня с Мухой снова насторожило Сороку. Юрий понял это, увидев, как вдруг сузились у него зрачки. Сорока подозрительно уставился на юношу и спросил:
- А когда в последний раз ты видел Муху?
Штунь беззвучно пошевелил губами, будто подсчитывая, и ответил уверенно:
- Давненько. Две недели назад.
- Сколько же дней шел сюда?
- Пять с половиной.
- Быстро дошел.
- Быстро, - согласился Юрко, - ведь спешил.
- А зачем так?
- Из полка же я удрал.
- А-а... - прикинулся, что только сейчас вспомнил, Сорока. - Святой отец рассказывал... - Однако смотрел испытующе и хитро, все ему было уже известно, а стремился-таки подловить Юрка на какой-то неточности. - И что ж велел передать мне Муха?
Юрко в душе посмеялся над грубо поставленной ловушкой. Ответил:
- Откуда же сотник мог знать, что я увижусь с вами? Я рассказывал святому отцу: меня схватили "ястребки", слава богу, отделался легким испугом и затем попал в войско.
- А Муха остался с теми людьми?
- Да, как и было приказано в шифровке. С немецкими агентами.
Говоря это, Штунь не сводил глаз с Сороки, хотел проверить, как среагирует, но шеф не встревожился ни на мгновение. Пошевелился, удобнее устраиваясь на скамейке, осмотрелся и, убедившись, что вокруг никого нет, приказал:
- Сейчас пойдешь со мной. Поживешь пока у меня. - Критически оглядел Штуня и добавил: - Дам тебе денег, завтра пойдешь на базар и купишь что-нибудь из одежды. А то выглядишь бродягой каким-то, а мы с тобой серьезными делами займемся, это понимать надо!
Юрий хотел сказать, что серьезные дела можно вершить и в мешковатом пиджаке. И убедительнейший тому пример - их нынешняя ситуация, но, решив промолчать, согласился:
- Как прикажете.
- Купишь одежду, потом я скажу, что делать. Попробуем устроить тебя на железную дорогу, жаль, не умеешь слесарить.
- Не умею, - вздохнул Юрий.
- А хотя бы и чернорабочим... Пусть тебя не волнует - кем, даже если и на побегушках у всех, лишь бы где-то в депо крутился, ведь именно там нужны люди, и шеф... - запнулся, но тут же поправился, - то есть я стану требовать от тебя, чтобы все видел и запоминал.
- Зачем? - спросил Штунь наивно.
- Неужели не понимаешь?
- Догадываюсь.
- А если догадываешься, молчи. У нас с тобой теперь золотое правило: молчать.
Штунь подумал: шеф ему попался в самом деле уникальный - призывает к молчанию и бдительности, а сам разболтал все, что мог, - по крайней мере Юрко уже знал, что полковник Карий и его помощники не ошиблись в своих предположениях и он попал именно туда, куда планировали в Смерше. И теперь все зависит от его ума, сообразительности и хватки, а прямой выход на гитлеровскую резидентуру обеспечен.
Штунь обрадовался так, что даже весьма несимпатичная и самоуверенная физиономия Сороки показалась ему не такой уж непривлекательной, едва сдержался, чтобы не сказать это шефу, но в последний момент одернул себя, сделал постное лицо и заявил:
- Молчать я умею, пан Афанасий.
- Вот и хорошо! - похвалил Сорока и добавил: - Будешь моим племянником. Из села Дунаевцы за Золочевым. Документы дам настоящие. - Он коснулся полей шляпы, будто собирался снять ее. - Да... мой племянник подорвался на мине. А в селе об этом не знают. Необязательно людям знать обо всем, особенно теперь. А документы попа спрячем до худших времен, впрочем, надеюсь, они не понадобятся. - Он впервые назвал их общего знакомого не отцом Василием и не святым отцом, а попом, очевидно, это должно было свидетельствовать о силе и значительности обыкновенного, ничем неприметного гражданина Афанасия Михайловича Палкива.
Что ж, такое положение новоиспеченного "дяди" могло бы только радовать, и Штунь согласился с энтузиазмом:
- С удовольствием стану вашим племянником. Это вы хорошо придумали - можно даже прописаться и вообще чувствовать себя спокойно.
Сорока поднялся важно, одернул немного измятые брюки, поправил шляпу и приказал: