- Ну не сожрать же они нас собираются, в самом деле? - говорю я не слишком уверенно.
- Это вряд ли, - подтверждает Гошка. - Мы же не англичане.
Непонятно, чего от нас хотят, а тут и Джексон, как назло, куда-то запропастился! Остальные пленники выглядят не лучше нас. Их гиды тоже исчезли. Вскоре, впрочем, Джексон с коллегами появляются, и каждый разъясняет своим подопечным, что происходит.
- У местных жителей есть поверье, что фотография укорачивает жизнь того, кого снимают, - говорит Джексон.
- На сколько укорачивает? - деловито спрашивает Гошка.
- Они хотят по сорок рупий за снимок. - На абстрактный вопрос гид дает конкретный ответ.
- По доллару, значит! - задумчиво, как бы сам себе, поясняет мой спутник. Я чувствую, что он готов взорваться, и, пытаясь предупредить конфликт, заявляю, что не успел сделать ни одного снимка.
- Тогда вы должны всего сорок рупий, - подводит итог гид после переговоров с вождем.
- Так я же не снимал! - пытаюсь спорить я.
- Надо было снимать! - Джексон суров и непреклонен. - У донгария это основной вид заработка. Считайте, что вы помогли им на шаг приблизиться к цивилизованному миру.
- Нет уж, я лучше буду считать, что заплатил за билет в театр, - бурчу я, отдавая деньги рэкетирам.
На наших глазах только что казавшиеся такими воинственными туземцы превращаются в обычных торговцев. Почти такие же смуглые дети гор, разве что одетые иначе, еще совсем недавно встречались на наших рынках.
- Вах, дарагой! Сма-атри какой ма-андарын кра-асивай! - говорили они и давали попробовать в самом деле замечательный мандарин. А сейчас, черт их дери, сплошь перекупщики!
С такими мыслями я покупаю пол-литра мутноватого напитка, который Джексон называет пивом. По мне он больше напоминает легкую бражку. Несмотря на кажущуюся слабость, действовать пойло начинает немедленно. Оставшееся время я хожу по рынку с блуждающей улыбкой и в ответ получаю такие же улыбки от кажущихся мне теперь очень милыми донгария.
- У племени бонда лучше всего покупать луки, - советует Джексон на подъезде к Анкадели, куда мы попадаем на следующий день. - Только осторожней - они совсем дикие!
- Более дикие, чем донгария? - спрашиваю я и по выражению лица нашего гида понимаю, что сморозил глупость. Донгария, судя по всему, здесь считаются интеллектуалами.
По мне так все наоборот! Бонда отличаются от донгария, как римляне от гуннов. Женщины - все, как одна, высокие и изящные, ходят с бритыми, как у Гошки, головами. Единственной одеждой служит крошечный кусочек ткани на бедрах, а вместо кофточек, маечек и бюстгальтеров - бусы.
- Просто праздник какой-то! - говорит Гошка, делая вид, что рассматривает разложенный перед юной красоткой товар. Он перебирает бронзовые фигурки, изображающие туземных богов и богинь и в конце концов останавливает свой выбор на паре, напоминающей "Рабочего и колхозницу" скульптора Мухиной. Я покупаю похожую вещицу. А кроме того, набираю украшений - медных цепочек, ожерелий из самоцветов, металлических браслетов. Самые примечательные, конечно, бронзовые нашейные кольца! Но их, похоже, не купить: они намертво сидят на шеях своих хозяек. Женщины носят их по десятку, а то и больше. Кольца делают их и без того длинные шеи еще длиннее. При ходьбе украшения ритмично позвякивают. Вкупе с крошечными юбочками на плавно покачивающихся бедрах, они создают эффект куда более смертельный, чем луки, которыми забавляются местные мужчины и до которых мы с Гошкой никак не можем добраться.
Меня окружает толпа местных барышень. Почувствовав настоящего покупателя, они пытаются впарить мне горы залежалого товара. При этом все, как одна, напирают подвижными под бусами грудями и обворожительно улыбаются! На помощь приходит Гошка. Он за руку выволакивает меня из толпы, и следом ему несутся проклятия моментально впавших в ярость торговок.
Кроме нас, по рядам бродят еще человек пятьдесят белых. Некоторых я уже видел в плену у донгария, других встречаю впервые, они едут в обратном направлении - от конца маршрута к началу. За белыми людьми наблюдать не менее интересно, чем за туземцами. Мое внимание привлекает толстенная итальянка. Она ходит переваливаясь, как утка, и в машине наверняка целиком занимает заднее сиденье. Глядя на нее, я вспоминаю, как Джексон расписывал "путешествие, доступное лишь самым отважным и сильным". Все-таки, чтобы стать успешным продавцом, надо обладать особыми качествами! А толстуха тем временем повторяет ту же ошибку, что и я несколькими минутами раньше: она собирает вокруг себя толпу дикарок, хватая то одно, то другое украшение. А кроме того, пытается торговаться с ними по-итальянски.
- Смотри, она покупает нашейное кольцо. - Гошка показывает на итальянку, за которой я и сам наблюдаю. - Оно ей как раз на палец!
Две подруги удачливой торговки, упираясь коленками ей в бока, растягивают кольцо и с трудом стаскивают его с хозяйки. На шее у девушки остается глубокая царапина.
- Двести рупий - хорошая цена, - говорит успевший все разузнать Джексон. - Сейчас из бронзы не делают…
Итальянка вертит в руках покупку, потом лезет в кошелек и дает продавщице две бумажки по пятьдесят рупий. При этом она с недовольным видом показывает на вмятину на украшении. Продавщица еще не до конца понимает, что ее надули, и продолжает стоять с протянутой рукой. Я успеваю сделать отличный кадр: прекрасная дикарка застыла перед белой уродиной и просит денег. Следующий кадр выходит тоже очень выразительным: недовольная итальянка, выставив живот, наступает на хрупкую продавщицу - так она объясняет, что бракованный товар большего и не стоит. Через месяц в Варкале оба эти снимка вместе с третьим, где девушка из племени бонда яростно вцепилась в волосы лукавой покупательнице, пропадут вместе с испустившим дух ноутбуком. Пропадут и еще сотни других фотографий, сделанных в Пондичерри, Тируччираппалли, Мадурае… Но это все потом, а пока рядом с нами завязывается драка: итальянский гид бьет дикарку и пытается оторвать ее от отчаянно орущей толстухи. Мое внимание настолько занято происходящим, что я пропускаю момент, когда Джексон как кошка прыгает в сторону и всем телом наваливается на юного бонда. Юноша, совсем еще мальчик, прежде чем упасть, успевает выпустить стрелу из лука, который только что пытался продать. Стрела пролетает в полуметре от головы итальянского гида. На помощь Джексону бросаются еще несколько турагентов, а племя моментально сжимается и, пятясь, обступает до этого державшегося в стороне высокого старика.
Толстуха, заварившая всю кашу, с воем отползает в сторону. Я не без злорадства замечаю, что все лицо у нее исцарапано. Вождь делает знак, и гиды быстро уводят туристов к машинам.
На заднем сиденье у нас лежат два лука - Джексон позаботился и купил их, пока мы с Гошкой занимались разглядыванием безделушек.
- Такое часто случается? - спрашиваю я после того, как все немного успокоились.
- Нет, - отвечает Джексон. - При мне это в третий раз.
Он сидит глубоко погруженный в свои мысли, куда-то напрочь исчезла его обычная суетливость. Я вдруг отчетливо представляю, что он до сих пор переживает случившееся.
- А кто был тот мальчик с луком? - задаю я вопрос, чуть коснувшись его плеча.
- Наверное, муж. Бонда рано женятся.
И Джексон, отвлекшись от своих мыслей, рассказывает нам об удивительном свадебном обряде дикого племени. Раз в году в земле вырывается яма, куда прячутся все невесты. Юноши спускаются в яму ночью и остаются там до утра с девушками. Уходя, они оставляют избранницам свои бронзовые браслеты.
На следующий день девушки ведут юношей в лес, разжигают костер и кладут горящие головешки на ягодицы женихов. Если те выдерживают пытку молча, считаются мужьями, нет - ждут еще год, пока повзрослеют.
Мы едем к месту нашей последней ночевки, в Джейпор. Смеркается, и я уже начинаю клевать носом, когда Джексон неожиданно поворачивается к нам и говорит:
- А того мальчика посадят в тюрьму… У них полплемени сидит. Бонда все же очень дикие!
Видно, что Джексон мучается тем, что невольно поспособствовал заключению юноши.
"И впрямь интеллигент, пусть и в первом поколении. Вон как рефлектирует!" - с этой мыслью и неожиданно возникшей симпатией к гиду я и засыпаю на неровной дороге.
Меня будит Гошка. У него круглые от ужаса глаза.
- Слушай, я, кажется, Джексона прикончил, - говорит он и показывает на лежащее на земле тело гида. В горле у того торчит стрела. Странное дело, в этот момент я думаю не о Гошке и бедняге Джексоне - перед глазами возникает лицо Гошкиной мамы, Нонны Георгиевны. "Не уберег!" - говорит она.
Я пытаюсь вспомнить, есть в Индии смертная казнь или нет. Есть… Или нет… По идее, не должно быть: индийцы в большинстве своем вегетарианцы, а значит, не желают ничьей смерти. "Но срок ему дадут по самое не могу, конечно!" - думаю я, глядя на Гошку.
Гошка стоит со склоненной головой. Что-то в его позе мне не нравится. Я вглядываюсь в его лицо и понимаю, что он смеется. А тут и Джексон с хохотом вскакивает с земли:
- Нет смертной казни! И смерти нету! - кричит он почему-то по-русски. А Нонна Георгиевна исчезает, тает в воздухе, успев напоследок послать мне воздушный поцелуй.
- Мы просто играем в дикарей, - говорит Гошка и, скорчив рожу, неожиданно резко хлопает меня по животу.
Боль остается и после того, как я просыпаюсь уже по-настоящему. Мне не сразу удается разобраться, где реальность, где сон. Тело сотрясается в ознобе, и, несмотря на вечернюю духоту, я чувствую холод.