Анна Брэдстрит - Поэзия США стр 91.

ИГРА В ЗАЛЬЦБУРГЕ
© Перевод А. Кистяковский

Немцы и австрийцы часто играют с маленькими детьми в эту неприхотливую игру - ребенок, обращаясь к взрослому, повторяет немного тревожным, как бы вопрошающим тоном: "Вот я", а взрослый, словно бы успокаивая ребенка, подтверждает: "Ты здесь". Мне кажется, что если б состоялся разговор мира с Богом, он прозвучал бы именно так.

За мячами бегает девчушка в лохмотьях;
Партнер по теннису - он в форменных шортах,
с полустертой надписью ВП на рубахе -
Бывший офицер Африканского корпуса.
(Мне помнятся его отрывистые слова:
Aber, в Колорадо отправленным быть для военнопленного
привилегия есть.)

Аккуратные аллеи, карусели, киоски,
В отдалении - серебристо-зеленая речка,
Вечнозеленые склоны холмов и заснеженные горы,
замкнувшие горизонт, -
Военный лагерь перемещенных лиц
В старинном парке Франца-Иосифа.

Горы скрываются за серыми облаками, наползает сумрак,
И начинается дождь.
На просторной веранде виллы Romana
Трехлетняя девочка слизывает шербет
С деревянной ложки.
Я съел свою порцию,
И она говорит мне шепотом: Hier bin i.
Da bist du, - отвечаю девочке я.

Я неспешно еду на велосипеде по улицам:
Девичьи косы, накидки - мимо,
Принимаю ванну, спускаюсь вниз - четыре марша
мраморной лестницы:
Сани Марии-Терезии - мимо,

Колокольчики вьюнков на доме садовника,
Тропка в саду, я бреду вдоль озера,
С озера летит невесомая стрекоза,
Тяжко ворочаясь, воркуют голуби,
Липовая листва шелестит под ногами,
А сверху смотрят темноликие нимфы
В драных саванах мохнатого мха,
Как тонет в трясине каменный конь.

Но вот из туч выкатывается солнце,
И, словно бы возникая впервые, небо
Вспыхивает на миг ослепительной синевой,
И я, невольно опустивши взгляд,
Вижу - сквозь опавшие листья, сквозь руки
Разбитых статуй - животворные капли,
И солнце их пьет, как живинки росы.

В страданиях, в покорно радостном ожидании
Мир шепчет встревоженно: Hier bin i.

ПОЛЮС
© Перевод А. Кистяковский

Я карабкался на кровать, словно белый медведь
На льдину; земля раскручивалась, как глобус,
Серебрился иней у меня в бороде -
Я карабкался по глобусным склонам на Полюс.

Детская ночь не боялась потерь -
Кружили снежинки, наш караван засыпая…
Неужели нас всех похоронит метель? -
Бормотал я во тьме, окончательно засыпая.

Вот взреял флаг над сиянием льда:
Я стою на Полюсе, и ничто не утрачено.
Победно чернеет моя борода…
Ну и что же теперь?
А пора поворачивать.

С Полюса все дороги - назад, на юг:
Здесь мир - мой мир - вековечно кружит
В стуже несчастий, ненастий и вьюг…
Неужели весь путь был бессмысленен и ненужен?

Похоже, что так. В той детской стране,
Где люди мучительно пробиваются к цели,
Венчающей тяжкие испытанья, - во сне,
Лишь в детском сне я достиг своей цели,

И она была мне нужна.
А здесь,
Где жизнь решительно ничего не значит,
А значит, ничего не значит и смерть,
Хотя мы все пробиваемся наудачу

Именно к ней, ибо только она
Выводит нас всех, одинаково одиноких
Из мучительно долгого, но случайного сна
Бессмысленной жизни, -
на исходе дороги

Я сумел осознать, что веленья ума
Так же пусты, как невольное обученье
Жизненной мудрости: черная тьма
Рождает лишь черную пустоту - мученье.

ВОСЬМАЯ ВОЗДУШНАЯ АРМИЯ
© Перевод А. Кистяковский

Когда в углу казармы, кончив бриться,
Хмельной сержант поет О райский брег
И кто-то дал щенку испить водицы,
Готов ли я сказать, что человек -
Не волк, не лютый зверь, но человек?

Тот спит. А тем троим не спится:
Играют у стены в "пристенок". А один
Считает, сколько вылетов ему
До отпуска: один… Еще один… -
Таков удел убийц! Наш мир един,

Особенно в войну:
убийцы
Убиты, сгинули навек,
А я хоть жил их жизнью, но не умер,
И мне дано судьбой твердить весь век
Про каждого из них - Се человек!

Меня измучила его судьба убийцы.
Я лгу - но что есть ложь? - такой-то (имярек),
Не умывавший руки кровью,
Не увидавший райский брег, -
Спаситель мира, человек.

ЗАКЛЮЧЕННЫЕ
© Перевод А. Кистяковский

Перед началом войны знак ЗК на казенной рубахе у американских заключенных заменили белым кругом, напоминающим "яблочко" мишени, - чтобы солдатам военной полиции было удобней целиться при попытке заключенного к бегству.

За колючей проволокой зоны, в пропотевших голубых казёнках,
Трое заключенных (белый круг, заменивший знак ЗК на спинах,
Посылает, словно Полюс чуткой стрелке
Компаса, сигналы черной мушке и глазам охранника) весь день,
Месяц, год, весь долгий срок их срока
Трудятся, вздыхая, будто дети, а вернее, звери - от отчаянья,
От необоримого терпенья, - и глядят, не ожидая ничего,
На охранника, на степь за зоной, на солдат в их пропотевшей форме,
Отбывающих свой трудный срок ученья.
Заключенные, охранники, солдаты - все они проходят обученье:
Старый мир, извечно повторяясь, образует в обученье новый.

ПОЧЕМУ, СКАЖИ…
© Перевод А. Кистяковский

Лето нехотя устилало листвою
Бурое поле. Ребенок видел -
Юркие самолетики раскатились что камушки…
Грузные гиганты исчезли, поднявшись
Над узкой тропкой с трупами муравьишек.

- Мам, смотри, он как кукла-клоун:
Красный и белый… - Но матери нет.
- Я не плачу, мамочка! Я не плачу! Кто он?.. -
Самолеты в небе - что стая воронов.
Люди карают людей - за что?

Он даст ответ. Над его рассказом -
Как реплики над героями комиксов, - ангелы.
Ребенок всё, кроме собственной гибели,
Превращает в детскую веселую сказку…
Почему я под камнем лежу, скажи!

ПОТЕРИ
© Перевод А. Сергеев

Нет, то не смерть: ведь умирают все.
Нет, то не смерть: мы умирали раньше,
Во время тренировочных полетов;
Мы разбивались, и аэродром,
Найдя бумаги, сообщал родным;
Росли налоги - тоже из-за нас.
Мы погибали не на том листке
Календаря, врезались в горы, в сено;
Мы полыхали над учебной целью,
Дрались с товарищами, погибали,
Как муравьи, собаки и чужие.
(Ведь, кроме них, никто не умирал,
Когда мы были в средней школе! С чьей же
Теперь сравнить мы можем нашу смерть?)

На новых самолетах мы бомбили
Объекты на пустынном побережье,
Вели учебные бой, стреляли
И ждали результатов. Так мы стали
Резервом, и одним прекрасным утром
Мы пробудились на войне в Европе.

Все было так же. Только гибли мы
Не по оплошности, а по ошибке
(Которую так просто совершить).
Читали почту, вылеты считали
И называли именами женщин
Бомбардировщики, в которых жгли
Изученные в школе города, -
Покуда наши трупы не лежали
Среди убитых нами незнакомцев.
Когда мы жили чуть подольше, нам
Давали ордена; когда мы гибли,
Считалось, что потери небольшие.
Нам говорили: "Здесь, на карте", мы же
Сжигали города.

Нет, то не смерть,
Совсем не смерть. Когда меня подбили,
Я вдруг увидел сон, что я погиб,
И города, разрушенные мною,
Шептали: "Почему ты умираешь?
Мы, впрочем, рады, что и ты погиб".
Но почему я должен был погибнуть?

СВИДЕТЕЛЬСТВА
© Перевод А. Кистяковский

Биркенау, Одесса, - говорят поочередно дети.

Мы ехали в поезде. Мы плыли на барже,
И народу там было - ну просто не продохнуть.
А когда мы приехали, нас отправили мыться -
по-моему, на завод, - я увидел трубу,
И мама нагнулась и взяла меня на руки,
и я разглядел впереди пароход
И дым из трубы. И дым из трубы.

Мама несла меня мыться и говорила:
"Не бойся", а я и не думал бояться -
Я просто устал. И Одессы не стало,
А только вода - холодная-прехолодная.
Там сверху вода - как дождик, но теплая.

Я пригрелся у мамы на руках и уснул,
А вода подступала все ближе и ближе.
Я помылся, и мама меня обняла,
И мне вдруг почудилось, что запахло сеном, -
А это ты умер. А это ты умер.

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ ЖИЗНИ
© Перевод А. Кистяковский

Повседневность жизни (как скажет женщина,
Почитающая тысячу дел за одно,
А тебя - лишь подсобным способом способа
Сделать все ее дела - заодно, -
"Раз уж ты взялся…") однажды окажется
Живою водой из глубинных источников
Мира, - ты трудишься, обливаешься потом,
Каторжно понукаешь изработавшийся насос
Жизни, тебе вспоминается белка,
Бегущая в скрипучем колесе никуда…
Но вот, совсем обессилев, ты чувствуешь
Животворно чистые, восхитительно ледяные
Капли влаги на растрескавшихся губах -
И пьешь чудесную повседневность жизни.