Сестре двенадцать. Ангел писаный, она
Сидит с уродцем этим кротко, как святая.
Он ручкой машет: Ciao, Ciao! - повторяя
По-итальянски. А она, как день, ясна.И от мадонны этой злость кипит моя.
Дуреха, знает ли, что все не так-то просто,
Чтоб оправдать или не оправдать уродства:
Маразм судьбы или паскудство бытия?!И что: петля иль воля эта красота?
Благословенье ли? - Доверимся надежде,
Что и прекрасного коснется мудрость - прежде,
Чем в щель засвищет мировая пустота.Пусть венчик радости твоей - ориентир
Там, где империи крошатся и светила.
Я улыбаюсь: - Ciao, Ciao! - через силу
И говорю, махнув рукою: - Это мир.
ЧТО ОБЕЩАЛОСЬ, ЧТО УЛЫБАЛОСЬ ВЕЧЕРОМ С КЛЕНА?
© Перевод О. Чухонцев
Что обещалось, что улыбалось, вызлатив крону,
Вечером с клена? Что там за говор листьев-цикад?
Вот уж отцы возвращаются, глухо стуча по бетону,
Каждый влачит свое личное бремя, косясь на закат.
В сумерках первых тает гортензий призрачный дым.
Первый светляк пышет светом холодным, и угомону
Вечеру нет, когда первые звезды всходят над ним.Что обещалось, когда на заре стрижи шелестели,
С шумом носились в ярких лучах среди темноты?
Ружья подростков дружно гремят по стремительной цели.
Дети кричат, когда падает стриж с золотой высоты. -
Мал еще, чтобы стрелять, - так что годик, дружок, погоди.
Лучше бери свою птичку - (глаза ее остекленели) -
Можешь кричать: это кровь, - твое сердце трепещет в груди.Что обещалось, когда уже к ночи дети сцепили
В длинный состав обувные коробки, и паровоз
Двинул - тук-тук - вагоны - тук-тук, - и окна поплыли,
В каждом свеча, и гудок разносился - у-у - в такт колес?
Ты убегал и, спрятавшись, слушал где-то в углу,
Как тебя звали через пустырь, где в веере пыли
Маленький поезд грустно мерцал и звал тебя - у-у.
Что обещалось, когда уже умерло все и потухло,
Словно бумага, вспыхнув впотьмах, - на тьму долгих лет,
И молчаливо съежился дом, и крона пожухла?
Воспоминанья свежи: сквозняком обдувает хребет.
Что там за скрежет: дверь распахнется настежь -
и хлоп?!
Да, что-то мы потеряли давно, простыл уж и след.
Спишь, а во сне открывается дверь, скрип - и озноб.Много спустя стоял я один в знобящих потемках
Там, где ушли они в сон и фермы с лесами ушли.
Серо, и сердцу пусто в этих местах негромких.
Вдруг подо мною земля стекленеет и из земли,
Из глубины, где покоятся бренные их тела, -
Кости мерцают в фосфоре славы, светятся и -
Роберт и Руфь открылись… Но тьма, тьма свое взяла.Что же, земля есть земля, и свет тот погас, и молча
Взгляд свой я поднял на мир, где были мы плотью, одной,
Роскошь лесов, неохватность полей и отблески ночи -
Рельсы вон там, и угольный скат, и город ночной.
И ее голос спокойный сказал: - Дитя, улыбнись. -
Так и его спокойный, как звезды над тишиной:
- Мы для того и ушли, чтобы все обещанья сбылись.
ПОСТИГАЯ ОТЦОВ, СТИЛЬ XIX СТОЛЕТИЯ, ЮГО-ВОСТОК США
© Перевод О. Чухонцев
Были они людьми, страдали, ходили в длинных глухих
сюртуках с золотой цепочкой и при часах.
С дагерротипов глядят они пристально взглядом сурового
осужденья
Или с картин, написанных маслом, и, кто мог знать,
сколько боли в глазах,
Которые строго теперь отмечают наши печальные
заблужденья.Некоторые составляли петиции, слог Джефферсона:
призыв и протест.
И патриота знавали позу: левая за спину или опущена
долу,
Правая к негодованию Господа громко взывала,
подъемля перст.
Был всегда дедушка-просветитель, приверженный
истинному глаголу.Некоторые отдавались учебе, греков читали, отправясь
в лес,
Или живого искали эпоса в собственных подвигах
и морали,
Будь это Нестор, в свино-таверне погром учинивший, как
Ахиллес.
Когда Сэм Хаустон умер, на перстне одно лишь слово:
- Честь - прочитали.Их чада, рассеиваясь, летели, как зерна проса в сырую
прель.
Жены их, выброшенные, как ветошь, в дальних углах
умирали где-то.
Говорили "Мистер" невесты-жены, не понимали, что
значит постель,
Утром стыдились, шелк обожали, носили ключи
от буфета.- Умрем в окопах, если потребуется, - Бауи из Аламо
сказал.
И умер, левой стопой вперед - еще в броске,
в продолженье жеста:
Голова запрокинута, глаза сужены, палец на лезвии,
вниз кинжал.
- Великий джентльмен, - сказал Генри Клей. Смотри
портрет Бенжамина Веста.Или возьмите тех безымянных, от которых вообще
ни портретов нет,
Никаких медальонов, ни перстней с печатью, хотя
поломанный и заржавелый,
На чердаке или так, на земле, длинный Дечерд валяется
много лет;
Или желтая Библия, Слово Божье, им служившая
правдой и верой.С ангелами боролись иные - и пали возле амбара
с зерном.
Бились со зверем в себе и обманом, зная, что путь
к торжеству заказан.
И также пали, кто с пеной кровавой у рта, со сломанным
кто ребром.
Как сладко слезы текли! Бродили по темной стране
со старым рассказом.Некоторые процветали, имели черных рабов и акры и ели
на серебре,
Но помнили крик совы, вспоминали, как в сумерках
пахнет паленым медведем.
Любили семью и друзей и терпели так долго, как можно
в этой дыре, -
- Но деньги и женщины - разорение, махнем
в Арканзас? - Ну что же, едем!Один из моих был земельной акулой или как пухлый
какой фолиант
С подмоченной славой. "Большой и бесформенный, как
мешок с картошкой или фасолью,
Перекинутый через седло. Знает мало,
но проницательный", - говорят.
Так из истории он выезжает с толстой шеей и тонкой
ролью.А этот с Шилохом воевал, стал странен, как он, ночами
скрипку терзал.
Ребята Техасом его изводили. - Будь проклят он, нет
ничего там! - но, вздорный,
В фургоне умчал, чтоб всем доказать, и, если хотите,
свое доказал,
Когда через год - Будь проклят Техас! - опять вернулся
к блевотине чернойИ умер, и умерли все, и мертвы, и голоса их звенят
из тьмы,
Как последний сверчок морозной ночью, в траве
затерянный, и едва ли
Нам о выборе нашем они расскажут, умоляя лишь об
одном: чтоб мы
Их старую, их прожитую жизнь - хоть словом одним
оправдали.Склоним же над прахом их в поздний час уши сердец
своих
И, чему хотят они нас научить, постараемся научиться,
И великодушно простим недостатки и даже величие их,
Ибо дети мы их в человеческом свете и под сенью
хранящей Господней десницы.
ЛИСТ ОРЕХА
© Перевод В. Тихомиров
За ночь померкли рощи.
И будто забылась боль,
Что прочь тебя гнала.
Но оживляется болью боль.
И забывается - через боль.Опавший лист ореха
В дымке скользит золотой.
Мальчишки в той роще рыщут,
Кричат, шуршат золотой листвой.
Эхо в роще полусквозной.Опавший лист ореха.
Мальчишки ушли. Во мгле
Ни звука, и только белка
Ворошится в листве на пустынной земле.
Или тень это ходит во мгле.Граненая головка -
Изумрудная змея
Весной оживет, услышит:
Там поступь на тропке лесной - не твоя.
А все-таки ждет змея.В траве забвенья глуше
Твои шаги из года в год.
Пришел - убил - и дальше.
Змея там другого убитая ждет.
Придет - убьет - уйдет.За ночь померкли рощи.
Не ты ли стоишь во мгле
И молча ждешь, когда же
Белый цветок опадет во мгле.
Помни об этой земле.
"Когда мир будто ось в колесе, - недвижимее нет…"
© Перевод В. Тихомиров
Когда мир будто ось в колесе, - недвижимее нет,
Когда ветер, что снасти нам рвал полстолетья, стихает,
Когда воздух безвольно, отчасти притворно, вздыхает,
Перепутав, где север, где юг, - появился на свет.Ты явился в наш век, где с нервическим тиком часов
Сердце, такая, спорит о тактике силы всевластной,
Ты в столетье вошел в час едва ли, не самый злосчастный
И с улыбкой глядишь, как хиреет старик-филосо́ф.В час, когда на блевотину пес возвращается смрадный,
Страх во тьме компромиссов раскрыл свой цветок белобедрый,
Когда Зло и Добро вершатся с улыбкою бодрой,
Слившись в рукопожатье навек на картине парадной.Ты вошел в этот год, когда все обещания лгут,
И цветам не цвести, и померзнуть плодам недозревшим,
Нет пути молодым, и всеобщий отбой - устаревшим,
И куда, невозможно понять, и откуда бегут.Но куда и откуда бежать нам сегодня, когда ты,
Как по камню, по сердцу ступаешь впервые, шажками
Подвигаясь вперед, научаясь владычить веками,
Наши дни и наш труд попирающий, розовопятый,Чтобы гордым сознаньем созреть, как настанет пора
Над разломом столетий шагнуть из минувшего века, -
И уверенным взглядом и сердцем прозреть человека
В перспективе столетий, в веках совершенья добра.