– А зачем тебе об этом говорить? – нисколько не удивился главный геолог. – Ты и сам всё узнал. Они искали древние россыпи золота в докембрийских конгломератах, а ты занимаешься зеленокаменными поясами. Да и вообще, зачем тебе на них равняться? Ты знаешь, какая у них была методика работ?
– Да, конечно. Кучеренко опробовал весь разрез секционными пробами. Кроме того, отобрал изменённые разности пород.
Закатов хорошо знал всё, что сделали его предшественники, и часто ставил себя на их место, но каждый раз сравнение оказывалось не в их пользу. "Они же стали первыми, поэтому им приходилось делать всё с нуля, а я уже стою на их плечах", – будто оправдывая предшественников, говорил он себе.
– И что, ты полностью согласен с этой методикой? – снимая очки, жёстко спросил Федотов. – Или, может, у тебя есть свои соображения по этому поводу? Давай высказывайся, я думаю, у тебя было достаточно времени, чтобы во всём разобраться. Тебе, кстати, скоро сдавать проект. Не забыл?
В последнее время проект ему стал даже сниться. Работа над ним шла медленно, но, как ни старался, изменить не мог. Главной проблемой оставалась нехватка материалов.
– Итак, я тебя слушаю. Методика – это основа, фундамент, на котором держится любая работа. Запомни, какую научную базу подведёшь под здание, такой получишь результат.
Фёдор молча уставился на стол Федотова, не зная, что ответить. В глаза бросились письма, отпечатанные на титульных бланках, и большая таблица, наполовину заполненная карандашом. Под стеклом виднелась фотография маленькой девочки с привлекательной молодой женщиной.
"Какой же подвох в той работе? – усиленно думал молодой геолог. – Вроде всё сделано по инструкции, ни к чему не подкопаешься. Но что-то, видно, здесь не так, иначе Федотов не стал бы докапываться. Может, размер секций не выдержали? Кстати, какими же секциями они опробовали? Ага, кажется, метровыми. Ну конечно – вот где собака зарыта! Но это же стандарт…"
– На мой взгляд, Кучеренко выполнил работу методически правильно, – взвесив все "за" и "против", начал Закатов. – Хромают только, как вы сами знаете, методы исследований проб. Работали с одной…
– Да ничего не правильно, – не выдержал Федотов. – Как же это правильно?! Ты подумай своей головой. Сплошными метровыми секциями они прогнали весь разрез пород. Заметь, разных пород, а мощность потенциально рудоносных горизонтов составляет первые сантиметры. Ты понимаешь, что это значит? Руду смешали с пустой породой. Перспективные горизонты следовало наметить отдельными пробами. Пусть их мощность будет первые сантиметры или даже пять миллиметров, но именно в них содержится то самое золото, которое мы ищем. Такие же пробы следовало отобрать и из всех других разностей пород. Теперь тебе понятно, почему у них ничего не получилось?
– А в инструкции об этом ни слова.
– Инструкции тоже люди пишут. И всего, как понимаешь, учесть невозможно – всё познаётся на собственном опыте. Пока не набьёшь себе шишек, ничему не научишься.
Открыв белую дверь встроенного в стену шкафа, Федотов вытащил тонкую папку со стопкой голубоватых машинописных листов, прошитых разогнутой канцелярской скрепкой. Полистав, он вставил несколько закладок.
– Вот, возьми почитай на досуге. Это сводка по зеленокаменным поясам мира. Таких материалов ты нигде не найдёшь. Мой друг Володя Ушаков отправил из Карелии, когда-то вместе работали. Всё, что тут написано по Канаде, я видел своими глазами, но если бы знал раньше, на пару месторождений у нас стало бы больше.
В сводке Ушакова, составленной по зарубежным источникам, Закатов нашёл именно то, чего ему не хватало. Благодаря этим материалам он быстро закончил проект и сдал в геологический отдел на экспертизу.
– Ну, теперь будем ждать, что оттуда прилетит, – сказал он Афанасию. – Я не удивлюсь, если нас прокатят – у чиновников всегда своё мнение по любой проблеме.
"У Брукса, наверное, всё получилось бы", – невольно подумал Фёдор.
В последнее время он часто ловил себя на мысли, что думает о Бруксе и сравнивает себя с ним.
Книга вторая. Экспедиция на Север
Глава 11. В Верхоянье
Пилота Сенькина и оставшихся в живых пассажиров потерпевшего катастрофу самолёта Ли-2 рыбак привёз на моторке в деревню Охотский Перевоз, стоявшую на берегу Алдана. Фельдшера в деревне не оказалось, и раненых лечили всем миром. Помучиться пришлось с переломанным Васильевым. На его перевязку собрали все имевшиеся бинты и даже марлю, но раненому это не принесло облегчения – требовались лекарства, которых тут не было. Ивану на руку наложили другой лубок, поверх которого намотали марлю. От этого в месте перелома рука стала круглой, как кочан капусты, что только усложнило жизнь.
После оказания медицинской помощи всех спасённых расселили по домам местных жителей. Иван попал к Марфе Тарасовой, жившей с двумя взрослыми дочерьми. Марфа Петровна, как представилась она при встрече, была статной, совсем ещё молодой женщиной, с большими голубыми глазами и каким-то неуловимым обаянием, притягивающим к себе внимание. Её муж не вернулся с войны, и теперь она одна тянула всё хозяйство, однако, судя по задору, жизненные невзгоды обходили её стороной. На вид Марфе было лет тридцать пять, однако от соседки Иван узнал, что ей намного больше.
Происходила Марфа из рода первых переселенцев, служивших на Охотском тракте. Ещё в начале XVIII века Витус Беринг отправил первый обоз из Якутска к берегам Тихого океана, где создавался плацдарм для освоения Камчатки и Америки, а спустя столетие по его пути решили пробить постоянно действующий тракт. Марфины далёкие предки оказались выходцами откуда-то из Забайкалья. Занимались охотой и сельским трудом, а сюда подались в надежде разбогатеть. По царскому указу переселенцам причиталась земля, а ещё им давали скот, большие подъёмные и даже в течение трёх первых лет обеспечивали бесплатным пропитанием. Взамен им следовало исправно нести почтовую службу, содержать станцию и свой отрезок тракта. Привольный край так приглянулся переселенцам, что они остались там навсегда.
Марфа Петровна взяла над Иваном персональное шефство. Кормила и поила, как самого дорогого и любимого мужчину. Взамен она не требовала ничего, только любовалась им, как красивой вещью, и тяжело вздыхала. Видно, дали знать о себе годы, прожитые без мужа. Ивану очень льстило, что такая видная женщина обратила на него внимание. Где-то глубоко в подсознании возникали шальные мысли, что неплохо бы остаться с ней наедине, но он понимал, что годится ей в сыновья, и это его останавливало.
Председатель сельского совета связался с руководством района, и через два дня из шахтёрского посёлка Джебарики-Хая в деревню пожаловала целая делегация во главе с начальником рудного района майором Сидоровым. Первым делом тот выяснил обстоятельства произошедшей авиакатастрофы, и только после этого всех потерпевших осмотрел дальстроевский врач Гаврилыч, отбывавший ссылку на Колыме. По сравнению с другими Иван оказался самым здоровым, но всё равно врач поставил ему какие-то уколы, а вместо неудобного лубка наложил на руку гипсовую повязку.
– Фу, наконец-то сняли эту чёртову колоду, – почувствовав заметное облегчение, произнёс он в сердцах.
Гаврилыч только усмехнулся.
– Если бы не эта колода, возможно, пришлось бы твою руку ломать снова. Так что скажи спасибо тем, кто её привязал.
Это сразу охладило пыл пострадавшего. Вспомнилось, как Сенькин принёс какие-то дощечки и, приложив к месту перелома, стал обматывать бинтом. Было холодно, пальцы пилота не слушались, но лубок он всё-таки приладил.
Раненого Васильева, в отличие от Ивана, загипсовали более основательно. Если бы не голова, где обошлось даже без бинтов, его могли бы принять за мумию. И всё же травмы Васильева поддавались лечению, а вот у майора Синицына обнаружились проблемы с головой. Тот заговаривался и, по словам Гаврилыча, ругал высоких партийных руководителей. Часами он вёл нескончаемый диалог с утонувшим подполковником Свиридовым и другими оппонентами в военных мундирах. Свиридов постоянно одерживал верх, и только однажды майор его победил. После этого он целый день говорил, что давно предсказывал крах великой империи – и вот наконец он случился.
– Как же мы теперь будем жить без нашего командира? – спрашивал он у всех с пристрастием, но ответа ни у кого не получил. Да и кто мог дать ему ответ на этот, казалось бы, простой вопрос.
Вместе со всеми в деревню приехали два чекиста. Не дожидаясь, пока доктор закончит с ранеными, они начали расследование крушения самолёта. Первым допрашивали Сенькина. О чём они говорили, для всех осталось тайной за семью печатями, но то, что ничего хорошего из этой встречи не вышло, стало видно по трясущимся рукам пилота. После допроса он даже отказался от еды, чего за ним не замечали, и впал в депрессию.
С Иваном тоже долго беседовали, расспрашивали о самой катастрофе и о действиях лётчиков во время полёта. В конце допроса его заставили написать подробную объяснительную со своими соображениями о случившейся катастрофе. Никаких соображений у Ивана не возникло, о чём он так и заявил. Чекисты пытались на него надавить, чтобы он хорошо подумал, но Иван остался непреклонен, хорошо понимая, что каждое слово, написанное в объяснительной, может обернуться против пилота Сенькина и него самого. О конфликте со Свиридовым, а тем более о ящике с золотом Иван промолчал, рассуждая так: что может знать пассажир о находившемся на борту спецгрузе?