Лепестки и осколки
Разлетались над нами
И ложились окрест.
Это было в июне.
Это было над Бугом.
Это было под городом
С гордым именем Брест…
Стихи, конечно же, предназначались Ирине. И он, разумеется, ей все передаст - и часы, и фотокарточку и эту страничку из "Полевой книжки"…
После отбитого штурма подсчитали потери. У Лобова во взводе оставалось семь штыков - и в прямом, и в фигуральном смысле слова: на семь винтовок пять патронов. Да у него в нагане - на три выстрела. В кармане у красноармейца Киселева чудом сохранилась "лимонка".
- Ну, где же наши? - спросил он у Лобова голосом упрямого ребенка, который никак не хочет понять, что чудес не бывает. Вместо ответа Сергей посмотрел на него тяжелым мутным взглядом…
- Когда придут - не знаю. Но придут обязательно.
Чей-то голос из полумрака ехидно хмыкнул:
- Ну, да… Придут, когда нас сгребут!
Теперь по боевому заместительству в командование остатками трех взводов вступил майор Северьянов.
Первым делом он созвал всех уцелевших командиров. На военный совет собрались пятеро: кроме Северьянова с Лобовым были еще моряк-старшина и два сержанта с "мишенями" в малиновых петлицах.
- В общем так, хлопцы, обстановка такая, что надо вырываться из этого мешка любой ценой. Вырываться и прорываться.
- А раненые как же? - спросил востроносый белесый сержантик с красными от недосыпа и сора глазами.
- Те, кто смогут, пойдут с нами, - вздохнул майор. Он и сам не знал толком, что делать с ранеными. - Тяжелых нам не унести. Придется оставить их на милость судьбы. Немцы все же Гаагскую конвенцию подписали. Должны им помощь оказать.
- Пожалел волк кобылу… - недоверчиво усмехнулся второй сержант в рыжих кудрях.
- Будем надеяться! - жестко отрезал Северьянов, давая понять, что проблема раненых закрыта. - Наша задача: разбиться на три группы и ночью, не поднимая шума до тех пор, пока это возможно, бежать к реке. Если повезет и ракет не будет, в воду не бросаться, а входить без брызг и плеска. Плыть как можно бесшумнее…
- А если не повезет? - уточнил моряк. - Пустят осветительную ракету?
- Если они обнаружат нас до реки, открываем огонь с ходу и бросаемся в воду кто как может. Тут уж не до плеска. Кстати, плавать все умеют? Кто не умеет?
- Я не умею, - не без стыда признался Лобов. - В северных краях жил, не научили…
Северьянов озадаченно потер лоб:
- Так… Пловцы помогают тем, кто не плавают. Для этого разобьемся на пары. Форсируем Мухавец в трех местах. И сразу же к внешнему валу - по трем направлениям - кому как повезет.
Разбились на группы по шесть-семь человек в каждой. Проверили оружие и снаряжение. Майор велел всем разуться. Бежать босиком - оно и тише будет и в реке плыть легче.
Впервые за последние дни чувство отупения и безразличия к своей жизни сменились желанием уцелеть, вырваться, выжить… Сергей завернул кассету в кусок промасленной бумаги из гранатного ящика. Пленка не должна была пострадать ни от воды, ни от света.
К Лобову подсел белокурый сержантик и вполголоса сообщил:
- Товарищ командир, а у этого, который как бы майор, сапоги немецкие и брюки не наши…
- Ну и что? Снял сапоги с убитого… Ты видел, как он в бою действовал?
- Видел. Но чудно как-то. И брюки тоже с убитого снял?
- Ладно. Благодарю за бдительность. Но больше об этом не распространяйся.
Сергей присмотрелся к новому командиру: он был одет в солдатскую ватную фуфайку, брюки - серые, явно не армейские, а сапоги точно - немецкие с короткими голенищами. Ну и что? Мало ли где он их добыл?
- Штыком и гранатой пробились ребята, - напевал себе под нос моряк-старшина, - остался в степи Железняк.
Возбуждение нарастало с каждым часом, приближавшим срок прорыва. Одну группу возглавил сам майор, другую должен был вести Лобов, а третью - моряк, которого уже успели прозвать Железняком.
Как всегда, перестрелка затихла ближе к полуночи. Прошел еще час и все три группы сгрудились у назначенных им окон. Майор подозвал Сергея и передал ему записку:
- Если не прорвусь, перешли в любой разведорган - но не ниже армейского. Тут мои данные. Прочти и запомни, если записку потеряешь. Дату поставишь сам. Если понадобится…
Сергей прочел: "Майор Юрий Иванович Северьянов (Лунь) погиб при защите Крепости в Бресте…… 1941 года. Сообщить в РУ РККА".
- Хорошо. Тогда и вы в редакцию передайте, если я не смогу.
Лобов показал сверточек с кассетой.
- Добро! Ну, давай обнимемся, что ли…
Они обнялись и разошлись к своим окнам.
Сергей еще раз оглядел своих подопечных. Их было пятеро. Кого-то из них он видит в последний раз. Да и они, быть может, видят его напоследок. Сердце заколотилось, как перед прыжком в бездну. Ну, же!.. Не тяни, майор! Вот уже последняя ракета - дальше должна быть хорошая пауза. Ракета снижалась, и тени от деревьев побежали быстро-быстро, как в стробоскопе. Все. Снова тьма - почти непроглядная после яркого света.
- Вперед! - крикнул Лунь, и все посыпались из окон. Сергей метнулся впереди своей группы. Своих он не видел, только слышал глухой топот босых ног. С наганом в руке, с сапогами, прихваченными поясом, он мчался к заветной реке.
Все окружающее пространство стало вдруг угрожающим и смертельно опасным. Из любой его точки могла ударить пуля, а то и целая очередь, прилететь мина, граната, снаряд…
За несколько метров до уреза воды взлетела очередная ракета. Несколько секунд немцы как бы присматривались к внезапно изменившейся обстановке. А потом ударили сразу из двух пулеметов. Тут же из разных мест повзлетали другие ракеты. Зыбкий свет заливал оба берега реки. Откуда-то из-за Бригидского моста шарахнули минометы. Группы сразу же поредели.
Бросились в Мухавец! Уже никто не заботился о бесшумном входе. Плыли и пили, жадно хватая пересохшими ртами взмутненную взрывами речную воду. Но и это было наслаждением - и наслаждением почему-то запретным. За эту обыденную в мирной жизни плотскую радость приходилось расплачиваться жизнями - пулей в лоб, в грудь, в шею… Но плыли и пили, оставляя порой за собой кровянистый след. А некоторых уже просто относило течением к Бугу или прибивало под прибрежные кусты…
Сергей, с трудом вытаскивал ноги из топкого ила, путаясь в крепких стеблях водяных лилий, с трудом выкарабкался на берег. Краем глаза он увидел, как Лунь выполз из воды и быстро-быстро, почти на четвереньках перебрался под широкий куст бересклета. Лобов тут же последовал его примеру. Вокруг по-прежнему все гремело, рвалось, свистело. Осколки мин рвали крону куста. Сергей уткнулся носом в срезанные веточки.
"Волчеягодник, дафна, - почти автоматически отметил он, - род растений семейства волчниковых. Народное название "Волчье лыко".
Майор одышливо хватал воздух ртом. Сидение в подвале здоровья не прибавило. Лежали молча, прижавшись щеками к спасительной земле. Спасет ли она от шальной мины? Пальба вскоре закончилась. Лишь редкие очереди вспарывали воду и прибрежный дерн. Сколько осталось лежать, скольких унесла река, скольким удалось прорваться - оставалось только гадать. Через какое-то время немцы стали прочесывать берег. Они шли вдоль вала, почти не опасаясь огня из опустевшей казармы. Сергей видел, как трое солдат направились к их кусту и покрепче сжал мокрый наган. Северьянов тоже взвел курок. Шагов за двадцать один из немцев полоснул по кустам короткой очередью.
Сергей дернулся, едва удержав вскрик: что-то горячее и острое впилось в левую лодыжку. Северьянов же разразился громкой немецкой фразой, из которой Сергей понял лишь первые три слова: "Шайзе! Нихт шиссен!!!", а из второй части только слово "арш" - задница. Солдаты взгоготнули и пошли дальше, обсуждая своего соплеменника, который не вовремя решил справить в кустах большую нужду. Путь ко рву был открыт. Это было последнее препятствие, которое надо было преодолеть, чтобы покинуть наконец территорию крепости-западни. Но каждый шаг отзывался в раненой ноге горячей болью. Морщась и стиснув зубы, Сергей с трудом поспевал за майором.
- Ранен? - обернулся тот на ходу.
- Зацепило…
- Потерпи. Через ров перемахнем… А там…
Ров перешли по пояс в воде, по колено в густом слое ила. Выбрались, будто Стикс перешли - из того света в этот, живой, настоящий. Сквозь ряску и черный ил, облепивший ноги, на правой лодыжке Лобова пробивалась струйка крови. Ремешком от фотоаппарата он сделал стяжку под коленом.
- Вперед, вперед! - торопил его Северьянов. Сам он мог давно уже скрыться в предутренней мгле, но не бросал ковыляющего, почти совершенно незнакомого ему политрука.
Иногда они припадали к земле, и тогда в мучениях Сергея наступала легкая передышка. Но потом снова надо было подниматься и волочить прострелянную ногу, опираясь на плечо майора. Так добрались они до ближайших строений городской окраины. Через пролом в заборе пролезли на чей-то участок и забрались в незакрытый сарайчик. Дверь в него подпирал кол, кол отбросили, и тут же поганая собачонка зашлась в заливистом лае. Лунь, высунув руку из-за двери, сумел вернуть кол на прежнее место. На собачий брех вышел хозяин. Осмотрев с высоты крыльца двор и не найдя ничего подозрительного, он сонно зевнул и пожурил пса:
- Каб цябе Пярун забиу! Разбрахауся, дармоед!
В сарайчике хранилось сено и хозяйственная рухлядь. Лунь нашел в сарайчике какую-то тряпку и первым делом протер оружие.
То ли от мокрой одежды, то ли от раны Сергея колотил нешуточный озноб. Пытаясь унять крупную дрожь, он стянул гимнастерку и галифе. Лунь последовал его примеру. Обмундирование развесили на просушку на жерди, перекинутые вместо потолка.
- Покажи ногу!