* * *
Школа военных поваров размещалась в одной из казарм редута "Крон-принц" на Литовском валу. Больше всего Лунь опасался, чтобы кто-то из бывших знакомых не узнал его в Кёнигсберге, поэтому он сам напрашивался на всякие наряды и дежурства - лишь бы не выходить в город. За такое служебное рвение его уже через месяц произвели в "ефрейторы".
"Ефрейтор-майор, - невесело подтрунивал над собой Лунь. - Такого чина еще не было за всю историю военного дела".
Вейга несколько раз приезжала к нему в Кёнигсберг, привозя мужу его любимые домашние рыбные котлеты, которые ей удавались особенно хорошо. Заодно она снабжала будущего повара рецептами разных блюд, доставшимися ей от бабушки-кулинарши.
Они бродили по гребню Литовского вала и целовались в укромных уголках этого и без того малолюдного места.
В декабре 1940 года ефрейтор Швальбе сварил свой зачетный гороховый суп с клецками и свиной рулькой, и был аттестован военным поваром 2-й категории. К величайшей своей радости, он получил назначение - о, судьба-рулетка! - на ту самую береговую зенитную батарею в Мемеле, которую скрытно фотографировал полтора года тому назад. Служить неподалеку от своего дома - да об этом даже и не мечталось!
Новый повар был представлен старшему офицеру батареи, и началась его нелегкая служба под началом помощника командира батареи по хозяйственной части лейтенанта Ланге. Двадцатитрехлетний юнец годился ему в сыновья. Поначалу он вел себя очень заносчиво и официально. Но Лунь сумел подобрать к нему ключик, точнее, ключики - это были пончики с яблочным повидлом - вот, что любил лейтенант-сладкоежка после плаумкухен, пирожков со сливами. И то, и другое новый повар готовил ему персонально. Вообще, Лунь старался готовить на батарее вкусно, чтобы - не дай бог - его не перевели в другую часть, в другой город. Его усердие было отмечено повышением в чине. Теперь он носил нашивки обер-ефрейтора, а самое главное, его иногда отпускали на ночевку домой. И он приходил к Вейге с пакетом свежих пончиков или пирожков с ливером, чтобы было весьма кстати, так как с января 1941 года все продукты в Мемеле вздорожали почти в два раза, а многие и вовсе исчезли из магазинов. Шел третий год, хоть и успешной, но довольно затяжной войны.
Лунь старательно вживался в роль простого служаки-повара, запретив себе вспоминать прошлую жизнь. У него не было прошлого. И если что-то наплывало из глубин памяти, он умело отстраивался от ненужных ему воспоминаний. Они были опасны, поскольку могли выбить его из выбранной роли. Он отмерил себе безопасную границу памяти - с того дня, когда он впервые приехал в Мемель и увидел на площади красивую женщину, к ногам которой чайка бросила мешочек с ключами. Это были ключи от его московско-кёнигсбергской жизни, и он наглухо запер все ходы, ведущие туда. Он никогда не был офицером русской армии, никогда не был майором Разведупра, кенигсбергским нелегалом-антикваром. Отныне и навсегда он - обычный мемельский бюргер, который бережет свой дом, свою крепость. Так повелел ему инстинкт самосохранения.
Глава третья
Роковая дата
Ко дню рождения фюрера обер-ефрейтор Швальбе был произведен в фельдфебели. Этому способствовало еще и то, что Вейга бесплатно шила в своем ателье платья и прочие наряды жене командира батареи, с которой нечаянно, но весьма кстати познакомилась в кафе "Толстая утка". Возможно, по ее протекции обер-фельдфебель Швальбе получил краткосрочный десятисуточный отпуск в разгар лета, а не слякотной осенью. Да еще тогда, когда многим военным отпуска попридержали по случаю особой обстановки. Но Швальбе дали, правда, с оговоркой, что в любой момент его могут отозвать в часть.
Вейга уговорила мужа съездить к маме, которая жила в генерал-губернаторстве - в ста километрах от Варшавы: в местечке Седльце. Собрав баулы с подарками и нарядами, супруги отправились на Зюйдбанхоф, где очень удобно разместились в вагоне 2-го класса ночного экспресса. Утром, позавтракав домашними пирожками и неостывшим в термосе кофе, в прекрасном расположении духа они вышли на вокзале Варшава-Центральная. И тут благодушная жизнь была взорвана в мгновение ока: на перроне Лунь нос к носу столкнулся с капитаном Опитцем. Разыграть сцену "Вы, наверное, ошиблись, господин капитан" не удалось. Капитан на радостях схватил его за плечи и поволок в вокзальный буфет. Лунь сделал знак Вейге - я скоро вернусь - и положился на волю рока. По пути капитан засыпал его вопросами:
- Куда же ты делся? Я тебя так искал! Ты был так нужен! У меня для тебя крайне важная информация.
Поблизости никого не было, если не считать троих весьма шумных в дорожном подпитии летчиков. Капитан заказал по кружке пива. Со стороны казалось, что встретились два фронтовых товарища и вспоминают былые дни. Почти так все и было, за исключением той новости, которая - обухом по голове - ошеломила Луня.
- Гитлер собирается напасть на СССР 20 июня, - глядя в пивную кружку, сообщил Турман. - Сведения получены из очень надежных источников.
Сказав все это, капитан Опитц большими глотками допил пиво. Таить такой секрет в себе ему было просто мучительно, и теперь он наконец смог сбросить с души тяжелый груз.
- Войска потоком идут на восток. Ты сам видишь. Вся Варшава забита танками, техникой. Авиация сосредотачивается на полевых аэродромах. Фюрер сошел с ума - это война!
Капитан торопился. Они обменялись крепким рукопожатием и бесследно растворились в серо-зеленом воинском половодье.
Лунь лихорадочно соображал, кому и как передать эту архиважную жизнесущую для страны информацию? Собственно, ради этого сообщения и создавалась вся кенигсбергская сеть. Да только ли кенигсбергская? Это был триумф всей военной разведки - назвать точную дату нападения противника! Лунь безоговорочно доверял капитану Опитцу и ничуть не сомневался в верности его сведений. 20 июня! До вторжения оставалось всего семь дней, или еще неделя - как посмотреть. За это время можно успеть изготовиться и встретить войну в поле, во всеоружии. Но как передать эту весть в Москву? Ах, как поспешили там расправиться с таким кадрами, как Орлан! Что же теперь делать? Прийти в советское консульство в Кёнигсберге? Подбросить письмо в почтовый ящик? Но от чьего имени? От имени "Турмана"? Но он же человек Луня, ему тоже нет доверия…
Лунь оборвал все связи со своим ведомством. Значит, надо действовать по-другому…
Немецкому фельдфебелю Швальбе сегодня поверят больше, чем своему, кадровому, разведчику - майору Северьянову. Это факт. "Немцу поверят, а мне нет!" Эта мысль просто убивала, но она же и подсказывала план действий. Надо перейти границу и под видом немецкого патриота, бывшего коммуниста, передать дату вторжения… Но откуда у заурядного фельдфебеля сведения такой важности? Обязательно спросят и наверняка не поверят. Тут нужна дополнительная легенда. И очень убедительная…
"Мой старший брат служит в люфтваффе и общается с крупными бонзами на аэродроме Растенбург…" Пусть не поверят до конца, но ведь должны же насторожиться. Ведь наверняка и по другим каналам поступают подобные сведения… А если не поступают? А вдруг он один обладает точной датой начала войны?
А Вейга? А что сказать Вейге? Ну, да - война, перевели в другую часть. А потом сообщат - пропал без вести. Для нее это будет ударом и каким…
А что будет с ним на той стороне? Наверняка профильтруют и поймут, что за птица этот псевдофельдфебель Швальбе! Но это будет потом, позже. Главное - успеть предупредить. И даже если разберутся и выяснят что к чему, - так, может, простят и оценят, какую информацию он передал? А если все-таки капитан ошибся? Тогда точно голову на плаху - как провокатора фашистской разведки, перевербованного абвером. О, формулировки там найдутся - каленые, рубленые, убийственные…
Ладно… Это все шкурные интересы. Главное - передать, а там видно будет. Как говаривал бравый солдат Швейк: "Пусть будет, как будет, ведь как-нибудь да будет, ведь никогда не было, чтобы никак не было!" Или как повторял дед при сложном выборе: "Бог не без милости, казак не без удачи!"
Вейге надо будет сообщить, что его переводят к новому месту службы. А там - война, и никаких вопросов.
Но неужели война? Неужели Гитлер решится воевать на два фронта? Правда, никакого фронта в Европе нет. Есть Англия, загнанная на свой остров, как крыса в угол. Бои идут где-то в Северной Африки да на морях. А вот в Европе руки у Гитлера практически развязаны… Понимают ли это в Москве? Наверняка понимают. Наверняка готовятся к отпору. И тут так важно - жизненно важно знать эту точную дату - 20 июня 1941 года! Всего лишь два слова. Но как? Как их передать?
Лунь бродил по варшавскому вокзалу, как сомнамбула. Надо было на что-то решаться. Вдруг накатило сомнение: а нужна ли вся эта суета? Ведь если эта дата известна всего-навсего капитану люфтваффе, наверняка берлинская агентура выведала ее у более высокопоставленных фигурантов. Лунь почти согласился с этим выводом и даже успокоился. Он вернулся к Вейге, но какой-то червячок тревожно точил душу. Вейга тоже встревожилась:
- Что случилось? На тебе лица нет!
- Встретил сослуживца. Он сказал, что всех отзывают из отпусков. Надвигаются серьезные дела…
- Ты что-то скрываешь от меня…
- Нет. Будет еще одна война. Здесь, на востоке. Тебе надо немедленно увозить маму в Мемель! Здесь будет опасно.
- И тебе тоже надо срочно возвращаться?
- Да, но сначала я провожу тебя к маме.
Вейга расстроилась, но не раскисла.
- Я вернусь вместе с тобой. Мы соберем маму в один день и уедем все вместе.
- Посмотрим, как пойдет дальше… - сказал Лунь.