- Это все по рецептам моей бабушки, - скромно потупила глаза Вейга. - Она была личной кухаркой губернатора Виленского края. Я ее хорошо помню - жила у нее три года, пока училась в гимназии.
- Это была польская гимназия?
- Нет, русская.
- О, тогда вы, наверное, знаете русский язык!
- Немного знаю.
- Надо же! И я тоже немного знаю, - Лунь перешел на русский: - И суп, и пирожки, и салат выше всяких похвал!
- А на второе будут ваши любимые цеппелины!
Вейга говорила по-русски с сильным литовским акцентом, но Лунь был в тихом восторге от того, что слышит родную речь, да еще из уст Вейги. Хозяйка дома поставила на стол пузатенькую бутылку настоящего "Мерло", обернутую салфеткой. Лунь разлил вино по бокалам.
- У меня есть тост, - сообщил он.
- Пожалуйста.
- Я предлагаю выпить за ту чайку, которая нас познакомила. Ведь именно с ее ключей и началось наше знакомство.
- О, да! - засмеялась Вейга. - Наше знакомство было точно предрешено на небесах.
Потом настало время чая с тортом "Наполеон". Затем они листали семейный фотоальбом Вейги, сидя близко и тесно, соприкасаясь локтями, плечами, коленями… Вечер, как втайне и надеялся Лунь, закончился в спальне…
…Днем, в суете и делах, воспоминания об этой феерической ночи были затянуты плотной вуалью. И только вспышки, подобные фотоблицам, выхватывали из темноты то обнаженный купол груди с сургучно-красными, словно секретными печатями, сосками, то яростно закушенную губку в пароксизме страсти, то нежный живот с волнистым руном паха…
* * *
И началась новая, почти сказочная жизнь! Все было так, как это бывает у всех счастливых людей: каждый вечер Лунь возвращался домой к искусно накрытому столу, к Вейге, в ее объятия с невыразимо долгими и томительными поцелуями… Кто бы знал, что литовские бухгалтерины умеют быть сущими одалисками?! Единственное, что омрачало благоденствие, так это ощущение смутной тревоги. Вечной, неотступной тревоги, в которой живет всякий нелегал-разведчик. Увы, прошлое нельзя отсечь, как размотавшуюся ленту, оно тянется за тобой неотступным шлейфом, на котором ты всегда можешь споткнуться…
Лунь ясно ощущал всю эфемерность своего нового бытия, и потому каждый новый день, прожитый с Вейгой, был бесконечно дорог ему. У них не было рутины; каждая встреча посреди ли рабочего дня, вечером ли превращалась в праздник, и каждая ночь - в мистерию нежности и страсти.
Источало тревогу и само небо, ибо теперь каждую ночь мемельцы ждали налета британской авиации, и потому держали возле дверей чемоданчики с необходимыми вещами и продуктами. Оконные стекла заклеивали бумажными крестами, а во всех подвалах больших домов были поставлены скамьи и бачки с питьевой водой. Но англичан Мемель интересовал пока мало. Особенно после майского разгрома под Дюнкерком британского экспедиционного корпуса. Тем не менее война набирала обороты, и ателье Вейги перешло на пошив военной формы для вермахта. В один прекрасный день, и день этот был воистину прекрасным - солнечный апрельский день, когда ветер приносил с моря волнующие соленые запахи корабельной смолы, рыбацких сетей и сохнущих на прибойной полосе водорослей, - Лунь осторожно спросил Вейгу, представляла ли она когда-нибудь его в роли своего мужа. Подумав, Вейга твердо сказала:
- Да.
- А если бы ты была режиссером, утвердила бы меня в этой роли?
- Скорее "да", чем "нет", - не менее осторожно отвечала Вейга.
В этот день они решили связать свои жизни брачными узами. Тихую скромную свадьбу они сыграли в кафе "У Регины". Со стороны жениха был только один гость - отставной ротмистр с усами колечками Теодор Рейнхарт. Он преподнес молодоженам свой боевой трофей, взятый в боях под "русским Верденом" - местечком Сморгонью - хорошо начищенный самовар-вазон. Лунь тут же отметил про себя, что под Сморгонью они воевали в одно и то же время, но по разные линии фронта. О, судьба! Теперь они сидят за одним - да еще свадебным - столом!
Подруга невесты, хозяйка ателье Илона Жемайтис, подарила патефон с набором танцевальных пластинок. Именно под них и танцевали в кафе. А вот мама Вейги приехать не смогла. Она жила под Варшавой и пассажирские поезда оттуда в Кёнигсберг пока не ходили.
Лунь преподнес Вейге в качестве свадебного подарка картину Бёклина "Остров мертвых".
- Ну, уж совсем не свадебная тема! - озадачилась Вейга.
- В тему, в тему! - заверил ее Лунь. - Это символ того, что мы не расстанемся до самой смерти! И потом это очень ценная картина. Бёклин сделал семь авторских повторений. Мне удалось установить, что это его восьмая авторская копия. Ее стоимость равна стоимости "майбаха".
- Ну, хорошо, убедил! Подарок принят. Спасибо! Где мы повесим эту картину?
- Где скажешь. Можно в гостиной. Там есть место.
Так и сделали.
* * *
Первая угроза их благоденствию с Вейгой возникла в сентябре 1940 года, когда полицейский остановил мотоцикл Луня, на котором тот доставлял отрезы "фельдграу" в ателье. Внимательно изучив документы, блюститель порядка обнаружил, что в паспорте Луня нет отметки военного коменданта об освобождении от военной службы.
- У меня есть медицинское свидетельство! - убеждал полицейского Лунь. - Там ясно сказано, что я не годен к военной службе по причине эпилепсии.
Но страж порядка был неумолим и отконвоировал на своем "цундапе" мотоцикл Луня - вместе с отрезами - в управление военного коменданта.
- Вам что, неизвестно, что вот уже месяц идет мобилизация мужчин до сорока пяти лет? - орал помощник коменданта. - Я обязан предать вас суду военного трибунала как злостного уклониста!
- Поверьте мне, господин обер-лейтенант, - молитвенно складывал ладони Лунь. - Клянусь именем матери - мне ничего неизвестно о призыве моего возраста!
- Вы что, с Луны свалились? Вам сорок четыре года и вы обязаны быть в строю! Позор для мужчины - уклоняться от военной службы, когда вся страна воюет!
- Но у меня…
И тут Лунь мастерски изобразил припадок эпилепсии. Не зря же его учил этому доктор медицинских наук в разведшколе: Лунь рухнул на пол и стал корчиться в конвульсиях, пустив по губам пену. Помощник коменданта вызвал врача. Тот подтвердил диагноз. Но обер-лейтенант не собирался сдаваться. Его стараниями Луню определили-таки годность к нестроевой службе III категории и направили в школу военных поваров, что находилась в Кёнигсберге.
Вейга была в шоке, когда увидела мужа в немецкой военной форме, сидевшей на нем весьма мешковато.
- Боже, что они с тобой сделали? Совсем небравый солдат Швейк!
- И не говори! - горестно махнул рукой Лунь. Он никак не ожидал такого поворота судьбы. Единственное, что его утешало - легализация через военную службу обещала быть более надежной, чем через должность кладбищенского фотографа.