Между тем Жакемон, чей престиж возрос еще больше, прогуливается по столице Пенджаба и, чтобы избежать назойливого любопытства подданных раджи, одевается на индийский манер и восседает на слоне, чья масса и высота достаточно его изолируют от толпы.
Однако ему с трудом удается удовлетворять свой профессиональный интерес, поскольку дружеское расположение раджи порой становится прямо-таки тираническим. Раджа жалуется на все и на всех, даже на офицеров, которые стоят во главе его армий и дисциплинированы чересчур уж по-европейски. Иногда он готов подозревать их в тайном умысле, хотя за десять лет службы они доказали свою преданность и честность. Его фантазии доходят до того, что офицеры кажутся ему англичанами или русскими, и несчастные служаки, щедро оплачиваемые и весьма чтимые, невзирая на крайнюю подозрительность властелина, вынуждены вести себя чрезвычайно осмотрительно, чтобы сохранить его доверие.
Сам Жакемон, будучи французом, не забывает ни на минуту о своей "английскости" перед Ранджитом Сингхом. Изо всех его личин эта - наилучшая для восприятия и понимания царьков вроде лахорского раджи. Исследователь расхваливает силу, лояльность, мирную политику правительства Калькутты, и, когда его красноречие иссякает, Ранджит высокопарно замечает, что генерал-губернатор и он - это два сердца в едином теле.
"В конце концов, - пишет Жакемон, - он мне чертовски нравится, а в мое отсутствие он расхваливает меня вовсю, не жалея самых пышных эпитетов. Вчера, например, я не был при дворе, и мне передали, что он назвал меня полубогом, да еще поиздевался над одним из своих придворных, который хотел вручить мне какое-то особое лекарство от простуды. Она терзает меня настолько часто, что голова моя просто раскалывается".
Этот варварский монарх очень наблюдателен и способен на удивительно тонкие суждения. Нет ничего забавного в городских сплетнях о его беседах с Жакемоном. Но он находит нужным проинформировать об этом гостя и первый смеется вместе с ним, хотя, без сомнения, в душе сам считает его английским шпионом. Что касается национальности Жакемона, то здесь раджа, по-видимому, спокоен. Когда французский натуралист расстался с ним после первой аудиенции, раджа воскликнул, что тот, конечно же, не англичанин. "Англичанин, - заявил он, - не переходил бы двадцать раз с места на место, он никогда не стал бы жестикулировать во время беседы, не повышал бы и не понижал тона, не смеялся бы так заразительно над шутками…" Короче, целая цепочка весьма справедливых и точных наблюдений.
Говоря, что раджа ему очень нравится, Жакемон выносит о Ранджите Сингхе глубоко мотивированное суждение, не оставляющее никаких иллюзий насчет нравственности азиатского владыки. Он далеко не святой; для него не существует ни закона, ни веры, если его личный интерес не повелевает ему быть верным и справедливым; однако он не жесток. Совершившим тяжкие преступления раджа велит отрезать нос, или уши, или кисть, но никогда не лишает их жизни. Он питает пламенную страсть к лошадям, доходящую до безумия; он затевает самые кровопролитные и дорогостоящие войны, чтобы захватить в соседнем государстве коня, которого ему отказались продать или подарить. Храбрость его беспредельна - редкое качество среди восточных владык. И хотя он всегда добивается успеха в своих военных делах лишь путем сложных политических интриг, хитроумных соглашений и переговоров, простой сельский дворянин превратился в абсолютного монарха всего Пенджаба, Кашмира и пр. Самый набожный среди своих подданных, как никто из императоров во времена их наибольшего могущества, сикх по своему облику и скептик по существу, он отправляется ежегодно для поклонения святыням в Амритсар и, что самое удивительное, к могилам разных мусульманских святых; и эти паломничества не вызывают недовольства у его пуританствующих единоверцев.
Вскоре он покинет Лахор; он пошлет в Мултан генерала Вентуру с десятью тысячами людей и тридцатью пушками; а для генерала Алара, без сомнения, найдется вслед за Вентурой такое же дельце. Это перемещение войск имеет единственной целью выбивание налогов из самых отдаленных провинций империи: важнейший вопрос, тут уже Ранджиту Сингху не до шуток. Раджа и для себя найдет какое-нибудь занятие в том же роде. Ведь он ужасно любит командовать военными экспедициями, воображая, что походит на Бонапарта, своего любимого героя.
Дни бегут, и Жакемон при поддержке своего любезного покровителя готовится к отъезду в почти неисследованные районы Кашмира. Ранджит Сингх дает ему прощальную аудиенцию, проводит два долгих часа в дружеской беседе с гостем и на прощанье дарит ему халат, почетное одеяние, причем высочайшего качества. Халат стоит пять тысяч рупий, то есть тысячу двести франков. Затем следует великолепная пара кашмирских бордовых шалей в сочетании с двумя другими, тоже кашмирскими, но менее роскошными; Жакемону дарят семь отрезов шелковых или муслиновых тканей исключительной красоты. В общей сложности - одиннадцать предметов, самое почитаемое из чисел. Его одаривают, согласно традиции страны, богатым украшением из драгоценных камней и напоследок - кошельком, заключающим тысячу сто рупий. Все это вместе взятое стоит две тысячи четыреста франков - больше, чем годовая стипендия Ботанического сада. Жакемон дает себе слово использовать полученные средства для основательных и плодотворных научных изысканий.
Но это еще не все. Ранджит предоставит своему другу, французскому сахибу, пеших и конных солдат с целью обеспечить его безопасность, одного из своих секретарей на тот случай, когда Жакемону придется ему написать, верблюдов, чтобы везти палатки и весь багаж до подножия гор, и, наконец, носильщиков, чтобы заменить вьючных животных, когда эти последние не в состоянии будут продвигаться дальше. Наконец на "соляных копях", куда он прибудет через десять дней пути, Жакемон получит новый кошелек с пятьюстами рупиями, а в Кашмире - еще один, с двумя тысячами рупий. Раджа желает, чтобы он ни в чем не испытывал недостатка.
Снабженный, таким образом, в избытке всем необходимым, одаренный щедростью французских генералов, в частности, храброго Алара, который, со своей стороны, обеспечивает Жакемону в Кашмире неограниченный денежный кредит, исследователь отбывает в конце марта в Кашмир.
После пятидневного марша он прибыл на берега Гидаспы, во владения Пинде-Даден-Хана, где раджа Гуляб Сингх принял его от имени Ранджита Сингха, которому подчинялся. Гуляб Сингх, чье имя означает "кроткий лев", изо всех сил старался услужить гостю, осыпал его подарками и вызывался сопровождать его в глубь соляных копей, хотя это и не приличествовало радже. Жакемон охотно избавил бы его от унизительного бремени. Однако "кроткий лев" настолько боялся, как бы чего не случилось с другом Ранджита, за которого он отвечал головой, что предпочел следовать за Жакемоном по пятам и подвергнуться тем же опасностям, ибо шахты славились частыми обвалами.
Исследователь трогается в путь в северо-восточном направлении, и некоторое время еще проходит без инцидентов. Но в один прекрасный день отлично отрегулированная машина, которая сглаживала и устраняла перед ним все трудности, вдруг дает сбои. Жакемон, любивший повторять, что он нигде не чувствует себя в такой полнейшей безопасности, как в Индии, что драматические происшествия есть плод воображения путешественников, желающих приукрасить свои писания и рассказы, сам вдруг попадает в неприятнейшие переделки.
В маленьком городке Шукшенепуре, принадлежавшем одному из сыновей короля, местный повелитель отказался повиноваться распоряжениям Ранджита Сингха о снабжении путников провиантом. Он укрылся в своем глиняном укреплении с несколькими негодяями, вооруженными фитильными ружьями, и угрожал открыть огонь по охранникам Жакемона, если тот будет настаивать на своем. Жакемон отправил жалобу королю в Амритсар, а его всадники рессеялись по окрестностям и занялись грабежами. И, как всегда, бедным крестьянам пришлось отдуваться и платить разбитыми горшками.
После первой стычки Жакемон вступил в Гималаи и разбил лагерь в Мирпуре, где, согласно приказу раджи, должны были находиться пятьдесят мулов для замены верблюдов, непригодных для дальнейшей транспортировки багажа экспедиции.
Но вместо мулов он встретил сотню негодяев с фитильными ружьями, засевших в земляном укреплении, вполне безразличных к приказам раджи, нисколько не обеспокоенных реквизициями шейха Боддер-Боша, мехмандара Жакемона. Этот гигант превращался в трусишку и плаксу, как только его фанфаронские речи переставали достигать цели.
За неимением пристанища Жакемону довелось ночевать под открытым небом, под дождем, перешедшим в яростную бурю. Буря же рассеяла охранников и помешала мехмандару, который отправился добывать продукты, присоединиться к основной части отряда. Наутро налетел новый ураган, новая нехватка продуктов и носильщиков и новые реквизиции с последующим дезертирством.