Кристка не ответила, ей что-то словно глаза ослепило. Стоит над ней парень, да такой, будто с самого солнца сошел. Блестит у него бляха на груди, блестит застежка у пояса, блестит чупага в руке и кружки, приделанные к топорику, блестит белая чуха на плечах, блестят красные узоры на штанах, а из под черной шапки блестит румяное лицо, и глаза такие голубые, как цветки на росе.
Загляделась совсем Кристка; он это видит и улыбается:
- Что ты так глядишь на меня, а?
Кристка была бойкая девка; встрепенулась она от этого ослепленья.
- Испугал ты меня.
А он улыбается:
- Что же, урод я такой? - спрашивает он.
- Куда там! Загудел ты у меня над головой, вот я и испугалась.
Парень постоял минуту; Кристка, видно, ему понравилась. Она быстро глянула на него, прямо в глаза.
- Далеко идешь?
- Куда иду, туда иду… - а потом прибавил: - к Озерам… Там у меня есть овцы.
- А какое это перо у тебя? - говорит Кристка.
- Орлиное. Хочешь его?
- На что мне? Куда я его приколю? К платку?
- Сиди! - отвечал парень и провел рукой по ее груди.
- Ну-ну, тише!..
Она оттолкнула его локтем, так что у него рука назад отлетела и дрожь прошла по телу, а особенно по спине.
- Да ты Христова невеста, что ль?
Он старался не показывать виду, но был смущен. Кристка почувствовала себя совсем смелой. Хотела сказать ему что-нибудь такое, чтобы осмеять его, но, как взглянула на его румяное лицо под черной шляпой, на которой торчало длинное перо, переливавшее на ветру, так и не могла добыть из себя ни одного резкого слова. Он это заметил и снова улыбнулся:
- Можно подумать, что ты злая!
И сел с ней рядом на холмике.
- У меня есть время, - сказал он.
- Да ведь еще рано, - ответила Кристка, чувствуя, что тело у нее словно млеет.
- Что это ты пела, когда я сюда шел?
Кристка сама удивилась: она почувствовала вдруг, что ей стыдно, а этого с ней никогда еще не случалось.
- Да ведь ты слышал.
- Ну, так, как?
- Забыла!
- Как бы я тебе не напомнил!
- А как? - Кристка вспыхнула и отвела голову в сторону.
- Да вот так! - и парень схватил ее за полосатый платок и притянул к себе.
- Откуда ты? - спросила через минуту Кристка.
- Из Гроня.
- А какие овцы у тебя на Озерах?
И недоверие закралось в ее горскую голову.
- И, да я тебе только так сказал. Нет у меня там никаких овец! - сказал Ясек.
- А что?
- Я только пройду теми краями, по Лиловым.
- Куда?
- К Тиховерховью. Повидаться там кой с кем надо.
Глаза его хитро блеснули из-под ресниц. Поглядела на него Кристка: два ножа за поясом и пистолет.
- Э! - подумала она. - Да это разбойник!..
И сразу какое-то удивление и какой-то восторг наполнили ей сердце.
- А когда будешь возвращаться?
- Да так через недельку, иль дней через пять. Тут будешь пасти?
- Тут!
- А как тебя зовут?
- Кристка. А тебя?
- Ян. Поцелуешь?
Кристка сильно покраснела и опустила голову на грудь, потом улыбнулась и взглянула исподлобья.
- Поцелуешь?
Она тихо шепнула: "Поцелую!"
И Ясек обнял ее и поцеловал; сразу какая-то томность разлилась у нее по жилам.
А когда он пошел от нее к лесу, под гору, стройный, высокий, в белой блестящей чухе, с длинным пером на шляпе, отливавшим на ветру, что-то захватило у нее в груди и она бросила ему во весь голос:
Жаль тебя мне, жаль тебя мне,
мил-сердечный друг.
Не забуду, не забуду
никогда тебя.
А он ей ответил уже из лесу:
Не плачь, красотка, хоть на разбой иду,
Помолися Богу, к тебе навек приду…
И долго еще слышалась из лесу его песня - уходила все дальше, все тише становилась, пока не замолкла, не растаяла в глуши лесного мрака. Так и ушел он от нее куда-то в поседевшие от инея Татры - в мороз, в пустыню, в страшное одиночество осени - веселый, распевая песни, румяный, одетый, как в праздник, - с блестящим оружием, с блестящим поясом.
Вокруг Кристки все смолкло.
* * *
В знойный польский полдень шла Кристка под Волошином в сосновый лес, что рос на горах. Издали доносились медные колокольчики овец.
Шла Кристка и пела.
Ты, венок мой девичий,
с головы слетел, -
Тонешь в быстрой реченьке
и потонешь в ней…
- А я не жалею, - думает она в душе и поет.
Гей, вы добры молодцы,
Бога вы побойтесь:
Вы венок мой девичий
из реки достаньте…
- Как же, достанут! Чортовы дети! - говорит она вполголоса.
Прислушалась она минуту… вдали изредка тихо звенели колокольчики. И запела жалобно:
Яна очи синия
мне одна отрада, -
Яна ручки белые
работать не рады.
- И зачем ему? Мало ль серебра в моравских городах да в лавках?..
Эх, Боже! А блестело ж его перышко, блестело, как мы с ним первый раз на пастбище повстречались. Скоро уж три года тому будет, осенью…
Люби, добрый молодец,
как любил меня.
Hа других и издали
и глядеть не смей!
- Уж дала бы я им! Ведьмы чортовы! Тут и смерть вам!
Она топнула ногой, а потом опять запела от сладкой, безмерной тоски:
Приходи же, молодец,
иль приснись ты мне,
Не могу, сердечный другъ
позабыть тебя…
- Где же он? Господи, Господи!.. Где же он? Сегодня он должен быть у шалашей…
А из за горы, за скалами, в лесу, где овцы пасутся по утрам, послышался резкий мужской голос Яська:
Распеваю песни,
хоть, как сокол, гол,
Ведь поют же птички,
что бедней меня…
- Ясек! Ясь! - крикнула Кристка и, протянув руки, побежала под гору к скалам. А он, распевая, высокий, стройный, гордый собой, рослый вышел из соснового леса, - белый и блестящий с ног до головы.
- Ясек, Ясек мой! - шептала, запыхавшись, Кристка, бросаясь ему на шею. - Милый мой! Золотой!
- Как здоровье? - ответил Ясек. - Голоден я! Есть там что-нибудь поесть в шалаше?
* * *
Августовский вечер, тихий, безлунный, звездный. Под Волошином лес колышется мерными волнами; шумят сосны в стороне, словно их заворожили.
Взглянешь вверх: звезды на соснах, на ветках, как золотистые ночные бабочки, которых прогнали на эту землю из какого-то золотистого мира. Взглянешь выше с лесных полянок: звезды на скалах, словно горы заворожены и зацвели драгоценными камнями.
Идет Кристка лесом и заламывает руки.
Льются у нее слезы из глаз, и растрепанные косы упали у нее из под платка на плечи; идет и заламывает руки.
А когда сердце стало разрываться от боли, у нее что-то прорвалось в груди, словно плотина от речного разлива, и полилась оттуда жалобная песня. Зазвенел ее голос:
Сердце мое плачет, сердце разорвется,
Яська ожидаю, жду его напрасно…
Сердце мое плачет, чуть не замирает,
Красота моя напрасно погибает…
И неслося эхо. Кристка не знала, откуда берутся у нее эти слова, которых она никогда не слыхала. Села на камне, закрыла руками лицо и заплакала. А потом, когда у нее снова грудь стала чуть не разрываться, оттуда вырвался голос:
Не буду я, не буду постель широко стлать,
Не буду я напрасно Яська ожидать.
Сено на постели слезами б оросилось,
Счастье б, что отняли у меня, приснилось.
Отнятое счастье если б мне бы приснилось,
Я не дожила бы до утра, до свету…
Эхо неслось по лесу. Встала Кристка и пошла за ним. А в груди у нее поднялись ненависть и гнев, и запела она на весь лес:
Если бы я знала, что буду так страдать,
Я просила б Бога дать тебе пропасть;
Чтобы черти ночью путь перебежали,
Чтоб вороны в поле труп твой исклевали!
Если бы я знала, что изменишь мне,
Я сама веревку свила бы тебе.
Эхо стонало в лесу, а Кристка выла, как взбесившаяся сука. Сжала кулаки, и пошла дальше в лес, в лес!.. Мокрый папоротник бил ее по ногам, хворост и мох хрустели под ее ногами.
Эхо стонало от ее песни, а старый горец Михаил Вьюн, у которого все "барабанило" в ушах, так что он спать не мог ночью, поднял голову с подушки, стал прислушиваться и удивился:
- Что это черти так горланят в лесу? Наскучило им в пекле, что ли?
Тем временем Кристка возвращалась к шалашам под Волошиным. Рыдало у нее в груди горе, росло какое-то страшное упрямство. Она не шла, а летела по лесу вверх от Яворовой долины, куда она забрела. Сосновые ветви, которые она гнула грудью и руками, кустарник, на который она налегала бедрами - расступались перед ней с шелестом и свистом; иногда вода хлябала под ногой. Кой-где рогач прыгал, испугавшись, в чащу и исчезал в ней. Кристка, закусив губы зубами, шла лесом в горы.
Уже виднелся свет из шалашей, которые тонули в темноте, в грозном мраке стволов и нависших над землей широких ветвей. Собаки почуяли Кристку и подбежали к ней с веселым лаем, виляя хвостами; она так толкнула ногой одну из них, что та завыла и бросилась к шалашу, откуда сквозь щели в стенах пробивался свет.
- Есть тут кто? - крикнула она у дверей.
- Я тут, - ответил изнутри Ясек.