"…Это пир мертвецов, притворяющихся живыми…"
…Это пир мертвецов, притворяющихся живыми.
Это пустые глаза и орущие рты.
Это тело, еще откликающееся на имя,
но уже не ведающее запретной черты,
(ибо оно бредет по нескончаемой свалке,
где обломки прекрасных иллюзий, обрывки идей,
непонятного цвета лохмотья на палке,
разбитые памятники когда-то великих людей…)
Ржавая цепь названивает обрывки чудных мелодий.
Это какая эпоха? Какая страна?
…Увы, заблудшее тело – подобно пустой колоде,
где жили некогда пчелы. Смешались все времена.
И не запомнить Слова. Не отыскать дорогу.
Ах, позабытое слово – сосущая смыслы пчела!
Пчелы мои – вы улетели к Богу,
оставив свои невесомые хитиновые тела…
конец 1970-х
Бег трусцой
Не накопив здоровья на сберкнижке,
опомнился. Хочу дышать легко.
Хочу бежать, не ведая одышки,
пространства пить парное молоко.
Сначала вовсе незаметна трата
беспечных сил. Но путь еще далек.
И воздухом божественно-крылатым
наполню грудь, чтоб выполнить урок.
Глубокий вдох, чтоб стало невесомо
всё то, что остаётся за спиной,
чтобы всё дальше от родного дома
бежал, не мучим никакой виной.
Фонарный столб. Канава. Дом без крыши.
Как рыба, выпрыгнувшая из вод -
лечу! Хочу, чтоб дали – стали ближе.
Еще фонарь. Витрина. Поворот.
И вот она, блаженнейшая легкость!
Уже не я бегу, а всё ко мне
бежит навстречу, одолев далекость,
в своей, уже не скрытой, новизне.
И эта ночь, и город – не напрасны.
И пусть уже захватывает дух -
хочу быть словом на устах пространства,
легчайшим словом, высказанным вслух.
О, если б только без конца дорога!
Но я остаток сил не сберегу.
Еще мне эта легкость – вместо Бога…
Взамен всего… еще бегу. Бегу.
Воспоминание о великом оледенении
Сперва шёл снег.
Потом шёл дождь.
Потом шёл снегодождь.
Всё это – без малейшего перерыва,
шурша, шумя, обволакивая, прилипая…
(Мы и не заметили, как это произошло -
оледенение!)
В капсуле льда – провода,
железные поручни лестниц,
водопроводный кран во дворе.
Что-то пошло вкривь и вкось -
и в щели вползает стихия.
День – не хочет светить. Лёд не хочет растаять.
Будто бы окаменевшая мысль
налегла, навалилась, согнула…
Рвутся провода. Не выдерживают деревья -
вырванные с корнем, ложатся поперёк дороги.
Днём и ночью, не переставая,
что-то шуршит, шелестит, звенит, рушится,
как будто сыплется песок
в простенках разваливающегося дома.
Мой сын поднимает ледышку,
кричит: посмотри, сосулька!
А внутри – замерзшая ветка.
Время
1.
Я хотел бы быть со всеми,
не пропасть во тьме навеки.
Но в лицо не смотрит время.
Поднимите веку веки!
Мне во сне кошмарном снится
пустота в его глазницах.
Взгляд – не добро и не зло -
сквозь меня, как сквозь стекло.
1970-е
2.
А время шуршит, словно листья сухие,
как ветер шумит и как дождь моросит,
и мимо идёт с равнодушьем стихии,
как будто бы нам и не принадлежит.
Безжалостна осень. Чертою итога,
последним спокойствием – сводит с ума.
И кажется – это навеки без срока.
Вчера или завтра – всё шум водостока
и новой страницей не ляжет зима.
3.
Время выронит нас из объятий,
не заметив потери своей.
Неужели мы всех виноватей
из его незаконных детей?
…Лишь дыра, из которой дует,
безвременья кромешный стыд.
Нас в грядущем не существует.
Нас прошедшее – не вместит.
Как в кино на экране – тенью
мельтеши, отдаваясь мгновенью
до того, как выключат свет.
Век мой умер. И времени – нет.
25.04.95
"Ехать спокойно…"
Ехать спокойно
вслед за теми по той дороге,
где взгляд ржавеет, слух наполняется шумом.
Не ведать, что заблудился
внутри огромного механизма,
кружа в его коридорах, попадая в какие-то залы,
где разные судьбы наматывают
на общее колесо.
Умирая от скуки,
в цветной телевизор уставясь,
(ибо краски живого мира тебе уже недоступны)
ехать спокойно.
И жирные похвалы "нашей прекрасной системе"
будут чадить, как свечи за упокой души.
Неописуемые дни (Цикл стихотворений)
"Пришли неописуемые дни…"
Пришли неописуемые дни.
Враг за врагом идут – не друг за другом!
И, окружённый этим страшным кругом,
шершавый воздух глубоко вдохни.
У нас, чтобы сказать о них – ни слова.
Дни – на одно лицо, и вовсе без лица.
Зачем ты, жизнь, и где твоя основа?
Пуста ли ты, как скорлупа яйца?
Безмолвный воздух глубоко вдохни.
Пришли неописуемые дни.
Дыханье задержи и запечатай рот,
побереги последний кислород.
Ведь знал: тюрьма возможна и сума,
и даже жизнь, сошедшая с ума.
22.04.95
"Надоели, как пища без соли…"
Надоели, как пища без соли,
дни без цвета, без солнца, без воли.
Как устали, отчаялись мы
от бессовестно долгой зимы!
Порыжелая зелень сосны
за кладбищенскою стеною.
Прорасти бы сквозь будни травою.
До чего же мы жаждем весны!
И грохочет трамвай по кривой.
И в окне неумытом трамвая
отражается столб световой.
Ах, куда ты вывозишь, кривая,
что за даль там и ширь мировая,
и откуда он – свет даровой?
17.03.96
"Несправедлива судьбы кривизна…"
Несправедлива судьбы кривизна
и непосильна ноша земная.
Господи, жив? Неужели – весна?
В небо гляжу и Гомера читаю.
Ты неизбывно, безумие жить.
Дионисийская суть мирозданья!
Деревом стать бы. Плоть обновить.
Пить бы и пить – до потери сознанья -
свет, что с подземной смешается тьмой,
тьму, что с небесным смешается светом.
Этот напиток – священный, хмельной,
что иногда достаётся поэтам.
8.03.95
Все стихи Мандельштама – написаны мной
1.
Все стихи Мандельштама – написаны мной.
Я – безумец, ещё недобитый,
что стоит перед той же китайской стеной,
и терзается той же обидой.
Изменяются даты, ну а времена
лишь прикидываются иными.
Но беспамятства чашу – выпей до дна,
заодно – позабудь своё имя.
Слово – в дьявольской ступе толкут в порошок,
(истолкли – и перетолковали!)
…Всей-то жизни – на выдох и вдох, на стишок.
Отличаются только детали.
20.05.95
2.
Я опять читаю Мандельштама.
Страшно, ибо знаешь наперед,
Что ведет строка кривая – прямо
И никто от смерти не уйдет.
Да хоть заговаривайся, хоть
Уцепись за собственную строчку -
Не обманешь знающую плоть,
Смертную не сбросишь оболочку.
Прыгнуть из судьбы, как из окна,
К воздуху приклеиться, прилипнуть?
Снова клятвы раздает весна -
Но нельзя в итоге не погибнуть.
26.05.96
"В зеркале видишь нечто вроде доноса…"
В зеркале видишь нечто вроде доноса:
всклокочены волосы, да и взгляд диковат,
седины, морщины – словом, житейская проза
плоская. Что же ещё зеркала отразят!
Всё же вгляжусь в это стекло ледяное.
Что там за даль? Это окно за спиною…
Зыблется что-то без края – вода или свет?
Что там такое, чему и названия нет?
Там серебрится, едва различимо в сиянье,
облако светлое. Может быть, это душа
лепит себя, постигая уроки ваянья?
Боже ты мой, как и вправду она хороша!
Свет беззаботный, свободный, сияющий праздно,
свет из глубин – серебрится, мерцает, течёт.
О, этот луч, расправляющий складки пространства!
О, этот миг, отменяющий времени счёт!
Будни вернутся – но что-то и вправду ведь было.
Бедное зеркало – душу мою отразило?
…Ну а теперь – на стекло натыкается взгляд.
Вот и гляди на себя, будто в чём-то и впрямь виноват.
11.11.96
"В этой пресной воде повседневных забот…"
В этой пресной воде повседневных забот
я давно онемел уже – рот открываю как рыба.
Мне бы несколько слов настоящих! Мне бы несколько нот
среди скрипа и хрипа.
Что в трамвае твержу сам себе посреди толкотни? -
"Не позабыть бы, купить бы хлеба…"
Неохота вам в спину глядеть, уходящие дни.
Мне бы музыки! Неба!
Вот, просыпаясь, одолевая дремоту,
не в силах глаза открыть – открываю рот.
Только бы взять начальную верную ноту,
"Слава Богу" сказать. А дальше, быть может, пойдет…
И начнется мелодия дня, хоть споткнется сто раз,
оборвется и снова начнется… О, Господи, дальше!
Ибо жизнь – это, может, всего только несколько фраз,
произнесенных без фальши.
31.05.95
"И чай наливающий в чашку…"
И чай наливающий в чашку
подумает вдруг: ерунда!
Исписана эта бумажка,
нельзя перечесть без стыда.
Жизнь – глупое очень занятье,
но смерти оно не глупей.
Какие нас держат объятья -
не те же, что и голубей,
деревья и камни? Не те ли?
И не надоело творцу?
Присутствуй, душа моя, в теле,
шепчи свою тайну лицу.
Понять бы, в чём жизни основа,
и правду сказать невзначай.
Ещё бы мне слово, полслова -
пока допиваю свой чай…
23.06.96