Из книги "Миг", "Картя молдовняскэ" Кишинёв, 1975
"Кто-то скачет на коне…"
Кто-то скачет на коне.
Кто-то за конём – бежит.
Жизнь уходит, а на дне
строчка грустная лежит.
По дороге молодцом
кто-то скачет – пыль в глаза.
С запрокинутым лицом
кто-то смотрит в небеса.
Кто-то скачет – конь горяч!
…Не ловить бы мне удач.
Просто – жить под небесами.
Хочешь – смейся. Хочешь – плачь.
Сон
И каждому был дан свой час.
Свой трезвый час средь дня иль ночи.
И странно открывались очи,
и свет, и тьму сосредоточив
в себе. И мир был без прикрас.
Всё – словно в первый день творенья,
без глянца. Разворот работ.
И совесть строгий счёт ведёт
приметам едким запустенья.
Счёт недоделок и пустот.
Как бы вращались жернова
из очень твёрдого металла,
и оправданий не хватало,
и обращались в прах слова,
и суть от формы отлетала.
Всё было неприкрыто, голо,
всё беспощадно, как во сне.
Ты всё, душа, перемолола?
И правда грубого помола -
лишь горсть одна – на самом дне…
"Открыть себя – как в мир открыть окно…"
Открыть себя – как в мир открыть окно.
И это в детстве было: не уменье,
а первый дар – быть с жизнью заодно
и повторять в себе её движенье.
Но как же уберечь нам этот дар
от взрослой недоверчивости нашей?
Кто детство потерял – тот слишком стар.
Его душа содержится под стражей.
Не может он – рассудку вопреки -
летать во сне и наяву решиться
вдруг уподобить крыльям две руки,
чтоб к небесам, как птица, причаститься…
Но человек касается небес
ладонью, от земных работ шершавой,
и все не верит мысли слишком здравой.
И всё шумит, шумит в нём детства лес…
Эхо света
Как тонкой нити звука нет конца -
есть эхо, отзвук и преображенье,
так солнца луч, коснувшийся лица,
во мне самом отыщет продолженье.
Ты, эхо света, помысел ли, звук
нечаянно сорвавшегося слова?
Ты – тайны и признания испуг
перед определённостью земного
существованья. Бродишь в глубине
под оболочкой каждого предмета,
глухим волненьем отзовясь во мне,
как жажда продолженья, эхо света!
Трудись, душа, стремясь соединить
всё то, что жизнь дала и обещала,
держа в руках существованья нить,
тот лучик без конца и без начала.
"Мне этот город преподал урок…"
Мне этот город преподал урок.
Самим собой быть – вовсе не заслуга!
Сам по себе небесный свод глубок
и солнце – ярко, и листва упруга.
Сама собою южная весна
вошла в деревья, переулки, лица…
В ее щедротах мне не заблудиться.
Она – и небо, и земля – она.
Как разобрать мне этот росчерк в небе
ветвей, летящих смело в вышину?
Как суть понять? Я сам – зеленый стебель,
вдруг ощутивший тяжесть и длину.
И как весна, как этот город жаркий,
– пишу себя, порвав черновики.
Правдиво. Безоглядно. Без помарки.
Еще не зная будущей строки.
"Весна еще гадает – снег ли, дождик…"
Весна еще гадает – снег ли, дождик
наслать, иль солнцем подсветить слегка.
Она еще в раздумье – как художник
перед холстом, не начатым пока.
Неверный март. Невнятно, зыбко, странно…
Какой-то шорох, шепот, тайный сдвиг.
И всё же – чудо, как весна нежданно!
Того ли ждал? Опять врасплох застиг
взмах этой шири, рвущейся из плена,
(сверх наших мер, над нашей прозой – взмах!)
Переворот, внезапно и мгновенно
свершенный в небесах, сердцах, умах.
И взгляд уже уносят облака,
а между ними – синие провалы.
Такая синь, какой и не бывало
до сей поры, – безмерно глубока…
"И, наконец, увидеть этот сад…"
И, наконец, увидеть этот сад,
усыпанный, как снегом, лепестками.
Мы с ним одни. Наощупь, наугад
идет неслышный разговор меж нами.
Прожилки листьев, полдень и лазурь,
и белизна цветов, и зелень, зелень…
Прими меня к себе и образумь,
и опусти, как лепесток, на землю.
И не от мудрости – от простоты
своей – пойму высокое молчанье.
И сгусток тишины возьму, а ты
махни легонько веткой на прощанье…
"Спокойно как!.. Ни дел, ни мыслей нет…"
Спокойно как!.. Ни дел, ни мыслей нет.
Всё схлынуло, а будущее – где-то
за горизонтом. И струится свет
безмерного, медлительного лета.
И я уже включен в круговорот
природы – как травинка или капля
дождя… Как будто скрепы дней ослабли
и выпал я… Куда меня несет?
"Дождь кончился, но не ушел еще…"
Дождь кончился, но не ушел еще.
Он – в сумраке над крышами и садом.
Он, близостью недавнею смущен,
еще неловко бродит где-то рядом.
Он к телеграфному столбу припал
всем облаком, без молний и без грома.
…Прощанья молчаливый ритуал.
Как мне все это самому знакомо.
"Мне больно видеть это южный снег…"
Мне больно видеть это южный снег.
Какая жалость – он сейчас растает!
Зачем он в этом воздухе блуждает?
Зачем бесцельно коротает век?
Снег – для того, чтоб землю обновить,
чтобы внезапно – завтра наступило.
Припорошит всё то, что прежде было -
и заново, как в детстве, можно жить.
Но беспощадна юга благодать.
И на лице – как бы слезинок влага.
Ах, южный снег, к чему твоя отвага,
тебе страницей белою – не стать.
Лети с небес, хоть краток жизни миг.
Снег, будущее – на ладони таешь.
И всем, что есть в тебе, напоминаешь
о новизне, что скрыта в нас самих.
Немота
1.
Я онемел. Так стань моим,
язык огня, язык заката!
Сгорим, а там туман и дым
как тени уплывут куда-то.
Но как хорош костёр земной!
Но как велик костёр небесный!
Как жарко говорит со мной
язык огня над темной бездной!
Бросаю в топку свой словарь.
Слова как бабочки сгорают.
…Гудит огонь и повторяет
обрывки их, как пономарь.
2.
Пророки нынче устарели.
Что нам истлевших слов зола?
Нас на железной карусели
кружат насущные дела.
Но что-то высказаться хочет.
И человек, узнав судьбу,
хоть перед смертью, но пророчит,
и складка ярости на лбу.
Что не сбылось? Что не вместилось
в событий оголтелый бег?
Теперь он примет, словно милость,
последний дождь и первый снег.
О, мысль, пронзающая тело!
Но мёртв несбывшийся пророк,
кто знал лишь бессловесность дела,
и Слова высказать не мог.
"И опять облетает листва…"
И опять облетает листва,
будто падает с мира завеса.
Загляни в глубину естества
поднебесного голого леса.
Эти ветви корявы, стволы,
будто их обожгло, почернели.
Пламя дремлет внутри, в колыбели,
– тайный жар среди ветра и мглы.
Безответная жизнь – муравья
терпеливей, – а так бушевала,
щебетала, шумела, играла,
лепетала, сама не своя…
Небо – низко. Земля – под листвой.
И в просветах – простор обозначен.
Лес молчит, нежилой, но живой,
– будто за руку временем схвачен.
Что там между ветвей – между строк?
Чем пространство недвижное живо?
Лес молчит – онемевший пророк.
Жизнь – вот слово. Сказать бы – не лживо…
Уроки геометрии
1
Круглится жизнь. Как будто бы отлита
надолго. Как ни поверни – кругла!
Вот циферблата круг – моя орбита,
свернешь с нее – и в миг сгоришь дотла.
Вот круг работ, и круг забот, и мыслей…
И жизнь идет под кругленький мотив.
Качнутся день и ночь на коромысле,
дугой тяжелой плечи обхватив.
Лишь зачерпнешь – и время вновь сомкнется.
Ах, не пролить бы, выпить всё до дна…
Жизнь как вода во глубине колодца,
круглится… Малость в ней отражена:
частица неба. Вечности клочок
в оправе предначертанного круга.
И для чего же тетивою лука
душа напряжена? Какой в ней прок?
2.
Упряма прямота. Она – струна
натянутая. Но не в том ли чудо:
заденешь – и рождается волна,
улыбка, мысль, живой изгиб прелюда.
Как музыку бы – жизнь понять. Вся суть,
быть может, в том: не доверяй заботам,
отважься с колеи прямой свернуть.
Не истина ли там, за поворотом?
Спрямляют телеграфные столбы
и провода движенье мысли пленной.
Но знаю: кривизна моей судьбы -
изгиб волны, летящей во вселенной.
Упряма прямота. Но суть не в ней.
И судорогой нам тела ломает
живая боль рождений и смертей.
И страсть нас гнет и к небу поднимает.
Лишь оттяни струну усильем рук -
хоть суждено ей снова распрямиться,
но вылетит, освободится звук,
улыбка, мысль, души твоей частица…
3.
Весной слышнее первозданный зов
пространств, что жаждут с нами породниться.
И, откликаясь, мы начнём с азов,
поймём стремленье ввысь ростка и птицы.
Мы кланялись, сутулились, грустили,
расчерчивали жизнь от сих до сих,
но всё не гасло, как звезда, усилье
понять ту высоту, что в нас самих.
Пугают нас небес пустые дали,
мы в быт зарылись, как в окоп, по грудь.
Что ж поднимает нас по вертикали,
как жар болезни поднимает ртуть?
Быть человеком – трудная задача.
Расти, самим собою становясь.
Но, может быть, живём мы, что-то знача,
когда сквозь нас земли и неба связь.