– Чепуха! – вскакивает Качик. – О чем вы таком говорите? Какой Королевский флот? Какие флотские ребята? Где Белчер со своей эскадрой? В двух тысячах миль отсюда, гоняется вокруг Минданао за разбойниками-ланунами. А где ваш единственный американский военный корабль? Вы знаете это, Балестье? Где-то между Японией и Новой Зеландией! Где "Странник" Сеймура или Гастингс со своим "Арлекином"?
– "Дидона" должна прийти через два или три дня из Калькутты, – говорит Балестье. – Кеппел знает эти воды не хуже других…
– И чего стоит это "не хуже"? – вздыхает Качик и махает рукой. – Будьте реалистом! Взгляните правде в глаза! Там до сих пор "терра инкогнита" – мы это знаем, все знают! И она громадна! Собери мы здесь весь Королевский флот с американским и голландским в придачу, со всех морей и океанов, этим кораблям и ста лет не хватит, чтобы обследовать даже половину мест, где способен укрыться этот негодяй. К тому же он может оказаться где угодно: при необходимости его бриг легко обойдет вокруг света, разве мы не знаем?
– Думаю, нет, – спокойно возражает Вампоа. – У меня есть причины полагать – и я боюсь оказаться правым, – что он не покинет пределы наших Индий.
– Но даже в таком случае разве не найдется десяти миллионов укромных местечек между Кохином и Явой?
– И десяти миллионов пар глаз, чтобы заметить паровой бриг и сообщить нам о месте его стоянки, – парирует Брук. – Взгляните-ка, – тут он хлопнул рукой по разложенной на столе Вампоа карте. – Последний раз "Королеву Сулу" видели направляющейся на восток, если верить Уотермену. Прекрасно: назад он не повернет, Суматра ему явно ни к чему. И не думаю, что его прельстит уйти на север – там только открытое море или малайское побережье, где мы его быстро найдем. На юг – возможно, но стоит ему пройти через Карамату, мы мигом об этом узнаем. Так что не сомневаюсь: он останется на первоначальном курсе. А это означает – Борнео.
– Ой-хой! – полунасмешливо-полускорбно восклицает Качик. – И это, по-вашему, пустяки? Борнео, где каждая река – гнездо пиратов, каждая бухта – военный лагерь, где даже вы, Джей Би, не рискнете продвинуться далеко без целой армейской экспедиции. А если и решитесь, вы же знаете, там – не то что здесь, охота может продлиться вечность!
– Я знаю, на что иду, – отвечает Брук. – И если даже эта охота продлится вечно… Что ж, рано или поздно я его все равно найду.
Качик бросил беспокойный взгляд на меня – я сидел в углу, баюкая раненое плечо – и, потянув Брука за рукав, пробормотал что-то, из чего до меня донеслись только слова: "…может быть, уже поздно". После этого настала тишина; Брук лазил по карте, а Вампоа молча сидел, прихлебывая свое тре-тое шерри. Балестье и прочие переговаривались вполголоса, а Качик рухнул в кресло и засунул руки в карманы, являя собой олицетворение печали.
У вас может возникнуть вопрос, о чем думал я, пока кипели эти страсти, и почему не делал того, что полагается обездоленному и безутешному супругу: издавать крики бессильной ярости и боли, взывать к небесам, клясться отомстить – всего того, чем обычно маскируют бездеятельность. Ответ крылся в том, что у меня и так хватало забот – плечо болело невыносимо, и я еще не настолько оправился от переживаний ночи, чтобы растрачивать оставшиеся эмоции – пусть даже на Элспет, хотя из всех печальных новостей худшей была новость о ее исчезновении. Она пропала – похищена этим мерзавцем-полукровкой; и мысли мои крутились по большей части вокруг него. Этот гнусный, двуличный, коварный пес в течение многих месяцев вынашивал свой замысел – это было невероятно, но он, похоже, настолько втюрился в нее, что пошел на похищение, даже ставя себя в положение изгнанника и изгоя, порывая исключительно ради нее все связи с цивилизацией. Полное безумие – ни одна женщина такого не стоит. Да, сидя и обмозговывая все это, я пришел к выводу, что сам ни за что не поступил бы так: ни за Элспет и понюшку табаку, ни за саму Афродиту и десять тысяч в год в придачу. Впрочем, я ведь не богатый чокнутый даго. Но даже для него это слишком.
Не поймите меня превратно: я любил Элспет, и очень нежно, без дураков. Любил даже в тот миг, если называть любовью стремление зажимать ее в любом удобном месте и ощущение потери при слишком долгом ее отсутствии. Но у всякой любви есть границы, и это я понял тогда. С одной стороны, она была редкая красавица и лучшая кобылка из тех, которых мне приходилось объезжать, плюс наследница изрядного состояния; зато с другой – меня принудили жениться на ней, и большую часть нашей совместной жизни мы провели порознь, не сокрушаясь об этом, и мне вовсе не светило рисковать ради нее своей шкурой. Говоря начистоту, самая страшная для нее опасность – что этот негодяй овладеет ею, если он уже этого не совершил у меня за спиной, – ну, это для нее не ново: женушка уже наставляла мне рога и наслаждалась этим, я не сомневался, что был не единственным ее партнером. Так что быть изнасилованной Соломоном для нее не представляло большой беды – не сильно ошибусь, если маленькой потаскушке еще и понравится.
Если отбросить это, то, если она не наскучит ему – а принимая в расчет принесенные на ее алтарь жертвы, он, видимо, рассчитывает остаться с ней – Соломон, скорее всего, будет относиться к Элспет достаточно хорошо. Размаха ему не занимать, и он вполне сможет свить для нее роскошное гнездышко в каком-нибудь экзотическом уголке мира. Ей, конечно, придется забыть про Англию, но в целом ее перспективы выглядели не так уж и плохо. Перемена обстановки может пойти ей на пользу.
Но это, разумеется, только с одной точки зрения – с точки зрения Элспет. Кстати, то, что первоначально я встал именно на нее, не свидетельствует ли в мою пользу, как не такого уж, в конце концов, эгоиста? Что по-настоящему заставляло меня кипеть от гнева, так это стыд и поруганная гордость. Моя жена – благоверная доблестного героя Флэши – украдена грязным распутным ниггером с итонским дипломом, который кувыркается с ней сейчас как душеньке его угодно, а я сижу и ничего не могу поделать! Б-г мой, он наставляет мне рога, как, быть может, уже раз двадцать до этого – приятная мысль, не правда ли? – да и кто сказал, что она не поехала с ним по своей воле? Но нет, какой бы вертихвосткой и дурой она ни была, это для нее слишком. Да, за ней и Соломоном придется отправляться в погоню, к тому же напрасную – в те первые часы, как видите, я был уверен, что она пропала с концами: Качик прав и у нас нет ни единого шанса. И что далее? Месяцы, возможно, годы, пройдут в бесплодных поисках приличия ради; затраты, опасности – а в итоге приеду я домой и в ответ на расспросы буду отвечать: "Ах, ее, знаете ли, похитили на Востоке. Нет, никто так и не узнал, что с ней сталось". Б-же, я сделаюсь посмешищем для всей страны: "тот самый Флэши, чью жену увел миллионер-полукровка… Близкий друг семьи, кстати… Да, говорят, украл, но кто знает? Может, она немного устала от старины Флэши, а? Решила отведать восточного барашка для разнообразия, ха-ха!"
Стиснув зубы, я проклинал тот день, когда впервые увидел ее, но сильнее всех иных чувств была ненависть к Соломону – такой ярости мне не приходилось питать еще ни к одному живому созданию. Это все он мне устроил – нет казни слишком жестокой для этой жирной крысы, только вот очень мало шансов исполнить приговор, насколько можно судить на данный момент. Я бессилен, дон же тем временем, этот пр-тый черномазый, на всех парах удаляется прочь с моей женой. В моем воображении вставали картины, как он скачет на ней, изображающей девичью скромность, а весь мир покатывается надо мной со смеху. Видимо, от отчаяния и злобы с уст моих сорвался сдавленный крик, так как Брук отрывается от карты, подходит, становится на одно колено перед моим креслом, сжимает мою руку и говорит:
– Вот бедняга! Как должны переживать вы сейчас! Это невыносимо – представлять свою любимую в руках этого негодяя. Могу разделить ваши чувства, – продолжает он, – ибо представляю, что ощущал бы я, окажись на ее месте моя мать. Нам нужно положиться на Господа и наши старания. Не сомневайтесь, мы вернем ее.
Честное слово, в глазах у него стояли слезы, и ему пришлось отвернуться, пряча свои эмоции. До меня донеслось, как он пробормотал что-то про "плененную даму", "голубые глаза" и "золотистые кольцами кудри, как цвет гиацинта" или еще какую-то романтическую чепуху. Потом, пожав мне руку, Брук вернулся к карте и заявил, что если мерзавец увез ее на Борнео, он, Брук, вывернет весь остров наизнанку.
– Неисследованный край размером с Европу? – уныло говорит Качик. – И это еще только предположение. Идя на восток, он может с равным успехом оказаться на Целебесе или Филиппинах.
– Он жжет дрова, не так ли? – отзывается Брук. – В таком случае ему придется зайти на Борнео – а это мой округ. Пусть только сунет туда свой нос, и я буду знать об этом.
– Но вы же не на Борнео, друг мой…
– Я окажусь там не долее как через неделю после того, как Кеппел придет сюда на "Дидоне". Вы ее знаете – восемнадцать орудий, две сотни синих бушлатов, и Кеппел способен дойти с ней до полюса и обратно! – Глаза его заблестели. – Мы с ним взяли больше призов, чем вы можете себе представить, Качик. Стоит нам взять след лиса, и никакие увертки ему не помогут – мы возьмем его! Да, он может уйти в Китай…