"Надо во что бы то ни стало поправить дело. Не все упущено. Японцы устали и расстреляли снаряды. Их много полегло. А у меня все части в боевой готовности. Пятый полк уберу, пусть отдыхает, а сюда полки в контратаку. Надо скорей найти Третьякова. Личным примером воодушевлю его. Какая нетактичность со стороны Куропаткина - писать демобилизующие письма. И я тоже! Зачем было говорить о них. И Стессель хорош- в приказах оглашает. Перешеек должен быть в наших руках, иначе капут Дальнему".
Генерал написал Третьякову записку: "12 часов 35 минут. За правый фланг не бойтесь - стоят два полка. Смотрите на левый фланг, где может решиться дело".
Встречавшиеся генералу раненые стрелки смотрели на него вопросительно. По мере своих сил они становились во фронт и отдавали ему честь.
- Как там дела? - спросил генерал стрелка с перевязанной правой рукой.
- Все окопы разворочены. Ихние пушки бьют, а наши молчат. Пулеметов бы побольше. Плотной стеной идут, твари. - Лицо Фока осталось спокойным.
"Что за тактика! А меня не было. Два-три ловких маневра под прикрытием окопов - и можно было их окружить", - подумал Фок и обратился к стрелку:
- Курить хочешь, бери папиросу.
Солдат, насколько мог, вытянулся, подошел к генералу и протянул к серебряному портсигару свою руку. Фок и себе достал папиросу, чиркнул спичкой и поднес ее солдату.
- Закуривай.
- Покорно благодарю, ваше превосходительство.
Поднимаясь в гору к батарее № 10, генерал Фок все время получал донесения полковника Третьякова:
"У меня нет под рукой никакой части, которой я мог бы восстановить бой. Все на своих местах, и одна надежда на удаль солдат и мужество офицеров".
- Так, так. "Все на своих местах", - усмехнулся Фок. - И те, что лежат мертвыми. Ребячество. Лирика. Ничего дельного. Посмотрел бы хорошенько в окопы.
Фок сейчас же послал Третьякову ответ: "Благодарю за удаль. Силы у вас достаточно. На левый фланг, в резерв, посылаю еще две роты к батарее № 15".
Кончив писать, генерал выпрямился, нахмурил лоб;
- А про генерала Надеина забыл! Напишу и ему:
"Генералу Надеину. 13 мая, 1 час дня. Прислать немедленно в лощину северо-западнее от Тафашина две роты к батарее № 15".
- К ночи надо подготовиться, к ночи надо подготовиться, - твердил генерал. К нему подошел полковник Савицкий:
- Что изволите, ваше превосходительство?
- Дело поправимо. Генерал Фок не дурак, - продолжал вслух свою мысль Фок, - он знает, что делает. Генерал Фок всегда будет прав, что бы ни случилось. Генерал Фок ранен в голову, а у раненых и контуженных кованые мозги…
Полковник Савицкий содрогнулся и отошел к ординарцам, но Фок его окликнул:
- Полковник, пошлите на позицию восемь двуколок патронов в распоряжение коменданта Третьякова. Он доносит, что там нет патронов. В чем дело? Сам отослал недавно две двуколки, а сейчас просит. Должно быть, отлегло от сердца. Кроме того, назначьте две роты в его личное распоряжение. Я иду в гору, ротам следовать за мной.
"Черт разберет этого человека, бормочет что-то несвязное, похож на сумасшедшего, а распоряжения дает дельные… Но все же бой он проспал. Просидел в тылу. Теперь трудно сделать что-нибудь существенное, - думал Савицкий. - Результаты боя были бы в наших руках при наличии одной запасной дивизии на Тафашине. Враг безумствует, наступая днем такими густыми колоннами. А нам нечем бить…
Неприятельские канонерки молчали.
Роты русских солдат вытянулись вдоль дороги. Генерал ехал впереди верхом. Чем выше в гору, тем больше попадалось раненых.
Фока остановили и подали ему новое донесение Третьякова:
"С левой стороны Самсона (между высотой № 75 и Самсоном) идет 25–30 рот. Половина - колонной, половина- развернутым строем. С левого фланга позиции, в обход ее, идут две роты по воде. Большая масса верстах в четырех от нас. На левом фланге около 10–12 рот и двенадцать орудий".
- Что вы на это скажете, полковник?
Савицкий, слушая донесение, подсчитывал: "Двадцать пять плюс две, плюс десять, итого тридцать семь рот видимых, да черт знает сколько невидимых. А у нас: две плюс две, итого четыре".
- К вечеру, ваше превосходительство, группируются.
- Немедленно сообщите батарее Лапэрова, что стоит на левом фланге, о неприятеле, двигающемся по воде, - распорядился Фок. - Скорей к полковнику Третьякову.
Генерал пришпорил лошадь, но тут же осадил ее:
- Опять донесение. Читайте, полковник.
"Из-под Самсона близ высоты № 75 двумя колоннами идут еще 7–8 рот. Двигается также артиллерия. Редут № 9 совершенно срезан с левого фланга снарядами; траншея также попорчена, но люди еще держатся".
- Вперед, за мной! - крикнул Фок и ускакал.
Савицкий хотел следовать за ним, но его остановил обозный солдат:
- Ваше высокоблагородие, двух лошадей убило.
Полковник пустил лошадь вскачь, чтобы догнать начальника дивизии.
- Ваше превосходительство, двух лошадей, запряженных в двуколки, груженные патронами, убило. Есть опасность и за других.
- Доставить патроны Третьякову на людях.
- Зачем патроны на позицию, там их склад.
- Что же, по-вашему, начальник позиции врет и склад у него не горит?
- Патронные склады горят с треском, ваше превосходительство, как фейерверк.
- Расследуйте. Если патроны в складе около батареи № 10 есть, то отправьте двуколки в тыл.
Поднявшись на шоссе, Фок пошел медленно. Генерал бросал беспокойные взгляды на предгорья Самсона, в ближайшие овраги, на полотно железной дороги, разыскивая расположение батарей и цепей противника. Оглядываясь и несколько приседая при свисте пуль, он рассматривал батареи, покалеченные и уже покинутые русскими.
За батареей № 10 дорога шла по совершенно открытой местности, а до ближайших окопов было не менее четырехсот шагов. Генерал сел на камень. Неприятельские снаряды сыпались теперь исключительно на окопы и прилегающие к ним овраги. Клубы пыли и дыма висели над головами защитников. Свинцовые шарики и острые осколки густо сыпались сверху, резко хлестали по стенкам траншей и деревянным укрытиям. Нельзя было высунуть головы. Шрапнельный дождь сменялся взрывами снарядов.
- Найдите полковника Третьякова, мне нужно с ним увидеться, - распорядился Фок и тут же написал Стесселю телеграмму:
"Сейчас нахожусь на позиции; осматривал оставленные батареи. Они буквально засыпаны снарядами. Неприятель направил свой артиллерийский и ружейный огонь на северный фронт. Как стрелки держатся, не могу себе представить, но держатся молодцами. Почти все орудия молчат, - писал дальше начальник дивизии, - посему еще день на этой позиции 5-й полк держаться не сможет. Остается одно - вывести весь отряд и атаковать врукопашную, так как наша артиллерия в настоящее время не может оказывать содействие фронту северному, или воспользоваться ночью и отступить…"
- Но где же Третьяков?
Генерал опустил голову.
"Вы понимаете, ваше превосходительство, начальник дивизии, командир всех сухопутных сил Киньчжоуского перешейка… Вы понимаете, почтенный генерал Фок… У вас не было управления боем, нет его и сейчас! И по сию минуту нет, старый вы дурак… Вас демобилизовало письмо Куропаткина… Вы подпали под влияние прилизанного полководца. Ах вы гений, гений"…
Фок еще ниже опустил голову.
Резкий выстрел с неприятельских канонерок заставил его вздрогнуть и выпрямиться:
- Опять это непредвиденное. Но где же Третьяков?
6
Когда Подковин возвратился, его немедленно позвали к командиру батареи.
- Видел начальника дивизии? Как на правом фланге? Расскажи подробней.
- С позиции раненые идут, только их немного. Крепостные пушки стреляют одиночно, но третья батарея нашей бригады, канонерка "Бобр" и батарея на Известковой горе сбили неприятельский левый фланг, так что японцы пушки побросали и в оврагах сидят. - Рассказав подробно о всем виденном, Подковин добавил: - Теперь все боятся за левый фланг, там японские канонерки помогают.
- Что говорят солдаты? Ты же разговаривал с ранеными.
- Окопы густо засыпают снарядами. Пушки ихние стоят на две версты от наших стрелков. Шрапнели - гуще ливня, но пока большого вреда нет. В окопах козырьки устроены, так что пули шлепают без толку.
Полковник Лапэров переглянулся со штабс-капитаном Ясенским.
- Комендант города Киньчжоу, капитан Еремеев, - продолжал Подковин, - храбрецом оказался. Тяжело ему было с кучкой солдат в городе. Но отступил он только по приказанию. Теперь он опять на левом фланге в самых передовых окопах бьется. Храбрый капитан, и до сих пор цел и невредим.
- Еще что солдаты рассказывали?
Подковин замялся.
- Говори, не стесняйся.
- Узнали, что я артиллерист, и спрашивают: почему на такой грозной позиции, как Киньчжоу, и так мало было хороших пушек?.. Почему они плохо укрыты? Почему снарядов мало запасли? Спрашивают, куда вы свои скорострелки запрятали? К окопам бы их, говорят, поближе... Давит, говорят, японец пулеметами и легкими снарядами…
- Хорошо, иди! Лошадь свою держи наготове. Могут быть срочные поручения.
7
Капитан Еремеев остался при десятой роте в передовых окопах северной линии. Это был "лоб" укрепленной позиции. Стрелки видели, как надвигаются на них полчища японцев. Неприятельские снаряды, непрерывно падавшие сверху, заставляли их прятаться. Едкий дым застилал поле обстрела. Своя артиллерия била изредка. Подкрепления не подходили.
- Что же это наши генералы забыли нас? - обратился к Еремееву унтер-офицер пятой роты. - Смотрите, за руслом реки, у самой воды усиленное движение японской пехоты. Щиты какие-то выставляют.