- Маруся, Маруся, что если когда-нибудь я тоже так пройду мимо тебя, - крикнешь ли ты мне такое же слово ободрения, как этому греческому офицерику?
- Ты? - воскликнула она. - Ты с ума сошел!
- Что бы ты сделала, Маруся?
- Что бы я сделала? Ты теряешь рассудок. Увидеть тебя в таком положении, тебя! Но для того, чтобы это случилось, ты должен был бы…
- Изменить? Да, изменить! Но кто тебе сказал, что я не изменю точно так же, как и тот? Что я уже не стал изменником?
- Он сумасшедший! Он сумасшедший!.. - повторила она.
- Да, крошка, он сумасшедший! - произнес вдруг чей-то серьезный голос. - Не слушай его. Он не сознает, что говорит…
Мы оглянулись разом. Позади нас стоял Вальтер…
Лазаретный служитель вошел в мою белую комнату.
- Вот что значит быть благоразумным, господин капитан! У меня есть для вас хорошая новость. Знаете, что сказал мне только что майор?
- Да, - отвечал я со слабой улыбкой, - то, что я поправился и через десять дней выйду из госпиталя. Это все?
- А вам этого мало? Видно, вы не знаете, какую тяжкую болезнь перенесли. Ах, когда вас сюда доставили, разве можно было сказать, что вы встанете на ноги через месяц!..
Действительно, прошел месяц с той ужасной ночи, когда Вальтер увез меня в экипаже и постучал в два часа ночи в дверь военного госпиталя, чтобы поместить меня туда, как заболевшего страшной лихорадкой. Целую неделю, пока у меня продолжался бред, он не расставался со мной. Когда он уехал в Пальмиру, я был уже вне опасности.
- С нынешнего дня вам разрешено питаться как всем - без излишеств, разумеется, - и выходить после обеда на террасу на четверть часа. Оттуда виден весь рейд. Прекрасный вид, чудный воздух! Они вылечат вас в два дня лучше, чем всякие лекарства. Если вы еще чего-нибудь пожелаете, - майор приказал сделать все возможное, чтобы удовлетворить ваши желания. Чего бы вы хотели?
Чего бы я хотел? Заполнить пробел, который оставил во мне этот месяц болезни. Но как это сделать? Вальтер уехал, а Рошу, никогда не отлучавшемуся из Бейрута, пришлось три недели тому назад отправиться на север для расквартирования войск, что входило в его обязанности. Когда я оказался в состоянии разговаривать и расспрашивать, возле меня не было ни того ни другого.
- Вы не знаете, когда вернется лейтенант Рош?
- Я справлялся. Послезавтра. Хотите, я пошлю сказать в инженерное управление, чтобы он пришел к вам немедленно по приезде?
- Не стоит. Он и сам сейчас же придет.
- Вы больше ни в чем не нуждаетесь?
- Я был бы очень рад просмотреть газеты. Местные газеты за то время, что я хворал.
Служитель покачал головой.
- Гм! Майор решительно приказал мне избегать всего, что могло бы утомить вас. Не знаю, право…
- Я их вам сейчас же верну.
- Ну, посмотрим.
Он скоро вернулся с пачкой газет.
- Вот все, что мне удалось найти. Я оставлю их вам только на четверть часа, а потом приду пригласить вас на террасу.
Передо мной лежало двадцать номеров французских бейрутских газет из шестидесяти с лишним, вышедших со времени моего заболевания. Если, несмотря на эти пробелы, я что-нибудь узнаю, - это мое счастье.
Мне посчастливилось. В номере от 30 октября я нашел на второй странице следующую заметку:
ОТПУСКА И ПЕРЕМЕЩЕНИЯ
Египетский сезон в этом году начнется, по-видимому, раньше обычного. Наш высший свет уже покидает прекрасные горы Бейрута ради очаровательных берегов Нила. Мы можем назвать несколько имен этих прелестных перелетных птичек: г-н и г-жаX, г-жаX и ее сиятельство графиня Орлова, уехавшая 29 с. м. в Александрию на пароходе "Арман-Беик".
О, эти простые строчки, кто из читавших их мог разгадать, что таилось за ними!
Моя слабость придавала мне даже какую-то силу. Я пробежал еще два-три номера. В четвертом я прочитал:
ОТЪЕЗД, ВОЗБУЖДАЮЩИЙ ОБЩЕЕ СОЖАЛЕНИЕ
Считаем своим долгом сообщить нашим читателям о назначении в Ангору майора Гобсона, офицера связи британских войск Сирии и Ливана. В течение трех лет, проведенных среди нас, майор Гобсон высокими качествами своего ума и сердца сделал больше, чем кто бы то ни было, для укрепления дружеских связей Англии с Сирией и Францией. Мы просим его принять, вместе с нашим единодушным сожалением, пожелания успеха на его новом поприще.
Так суеверные охотники, упустив где-нибудь добычу, полагают, что лучше перейти охотиться на другое место!.. Вошел лазаретный служитель.
- Четверть часа уже прошло, господин капитан. Возвращайте-ка мне газеты да пойдемте в сад! Утро сегодня такое, что вы увидите, как хороша жизнь!
На следующий день я уже кончал завтракать, когда пришел Рош.
- А, вот и ты! Наконец-то!
- Ах ты, бедняга, - сказал он, - как тебе не везет! Ты и представить себе не можешь, как я проклинал этот инспекторский смотр, заставивший меня уехать из Бейрута, когда приходилось еще опасаться за твою жизнь.
- Я был очень болен? Да?
- Очень, очень болен. Теперь об этом тебе можно сказать смело, - ведь ты уже поправился. Кризис тянулся целую неделю, и ты лез на стену. Затем была неделя, пожалуй, еще более страшная, - неделя полного упадка сил, в течение которой ты рта не раскрывал. Уверяю тебя, - уезжая отсюда, я и не думал застать тебя по возвращении на ногах. Но, кажется, при таких горячках дело решается очень скоро либо в ту, либо в другую сторону.
- Ты заметил - у меня на висках поседели волосы?
- Пустяки! - сказал он. - Десятком лет раньше или позже - не все ли равно?
- Ты виделся с майором? Что он тебе сказал?
- Что ты поправился, здоров совершенно. Но по выходе отсюда тебе нечего и думать о возвращении к твоей канцелярщине - к китайским головоломкам этой твоей разведки. Тебе необходимо пожить на свежем воздухе. Врач согласен в этом с Вальтером.
- С Вальтером?
- О, Вальтер, дружище! - воскликнул Рош с чувством. - Никогда я не встречал человека лучше его! Мне приходилось видеть похожих на него, но такого!.. В нем столько же нежности, сколько храбрости. Не знаю, сумеешь ли ты оценить все, что он для тебя сделал. Всю неделю, пока ты лежал в бреду, он сидел над тобой. Майор гнал его, но Вальтер чуть не вышвырнул майора за дверь. По его приказанию в твою комнату решительно никого не пускали. Он приехал в Бейрут лишь на два дня, а провел здесь целых десять. Уезжая по вызову мегаристов, которые, по-видимому, жить без него не могут, он взял с меня обещание заменить его при тебе. Он бы остался и сам, если б мог предугадать, что этот проклятый смотр заставит меня расстаться с тобой.
Рош говорил быстро, как человек, который боится, как бы ему не задали вопроса. Но ему не удалось избежать его.
- Никто не справлялся о моем здоровье?
- Как же, как же! - товарищи.
- А больше никто? Он опустил голову.
- Она приходила?
- Да, приходила, - ответил он.
- Я буду тверд, уверяю тебя. Можешь говорить все. Он вздохнул.
- Хорошо, слушай. Это самый большой промах в моей жизни. На следующий день после того, как ты попал в госпиталь, она позвала меня к себе. Я пошел. У меня не было никаких оснований отказать ей в этом, - напротив. Поступок ее казался очень естественным, - я и раньше часто бывал у нее, а кроме того, я сам всегда слишком легко верил этой женщине. Она попросила меня провести ее к тебе. Она хотела сама ухаживать за тобой, перевести тебя к себе - уж не знаю, что еще! Ей удалось меня растрогать. Я согласился. Мы пришли. Ах, бедный ты мой! Здесь мы налетели на Вальтера. Мне никогда не приходилось видеть ничего подобного. Он заперся с ней в комнате, откуда она вышла минут через десять, бледная как полотно. Не хотелось бы мне присутствовать при их разговоре. Вальтер почтительнейше выставил ее за дверь, дорогой мой! А потом - и досталось же мне на орехи! Я узнал от вестового, что на следующий день она приходила снова и через день - еще раз. Но Вальтер был верным часовым. Затем…
- Она уехала в Египет?
- Как? Ты знаешь?.. Да, уехала. С тем же самым пароходом, который увез и маленькую Марусю. Но, разумеется, не в том же самом классе.
Мы помолчали с минуту. Затем Рош сказал:
- Давай-ка выйдем на террасу. Свежий воздух тебе полезен. И мне также.
Весенняя свежесть веяла над этим садом с его тропическими растениями. Ливан громоздил над морем свои бурые и желтые твердыни. Большой пароход с черными трубами подходил к порту, оставляя за собой серебристую борозду.
- "Сфинкс"… - пробормотал Рош. Я расслышал это слово.
- Сегодня у нас 23 ноября, а он уходит обратно послезавтра, 25-го, - не так ли?
- Да. Зачем тебе это?
Я молчал. Мне не хотелось говорить ему, что семь месяцев тому назад Мишель и я намеревались отплыть во Францию, как раз в этот самый день.
- Полковник Эннкен уезжает, кажется, послезавтра на "Сфинксе"? - спросил я.
- Да.
- А его дочь? Она была не совсем здорова, когда я захворал.Теперь она, вероятно, поправилась?
- Его дочь?
Он нервно смял стебель герани.
- Да, его дочь. Говори же!
- Ну что ж, - произнес он резко, - я скажу. Пусть уж лучше ты узнаешь это от меня. Она… умерла.
Я вышел из госпиталя 5 декабря. Я, конечно, не отстаивал своих прав на отпуск для поправки здоровья. За два дня до этого мне доставили копию приказа командующего Ливанской армией. Там говорилось, что, согласно моему прошению, служба моя в Бейруте при штабе армии (2-й отдел) закончена и что с 1 декабря я перехожу в распоряжение своей воинской части, а именно 2-го Мегарийского полка, расположенного в Пальмире.