Он вздрогнул, увидев меня. "Что с тобой, сестричка? Ты так бледна". Я не ответила. "Ты что-то от меня скрываешь". - "Нет, уверяю тебя". - "Ты говоришь неправду. Разве ты мне больше не веришь?" Я закрыла лицо руками. "Иван, Иван, я так несчастна". - "Но в чем же дело?" - "Я пришла просить тебя забыть обо мне. Я больше недостойна тебя". Он побледнел. "Говори, умоляю тебя!" - "Нет, не здесь, пойдем".
Мы наняли извозчика. Там, склонив голову к нему на плечо, я рассказала ему свой роман. Эффект превзошел все мои ожидания.
"Кто посмел? - заревел он. - Кто посмел? Скажи мне имя этого негодяя, который соблазнил тебя!" - "Иван, прошу тебя, успокойся, я никогда не смогу тебе этого сказать". - "Я приказываю тебе".
Я склонилась к его уху и прошептала имя… Он испустил поистине дикий рев: "N.? Министр? А! Негодяй! Подлец! Но я не понимаю. Как? Как?"
"Я служу в подвластном ему ведомстве, - объяснила я. - Его собственная машинистка заболела, и меня назначили на неделю ее заместительницей. Вот почему я за последнюю неделю не приходила на свидания. В первый день я видела министра раза три-четыре. Он, казалось, не обращал на меня ни малейшего внимания. На третий день я получила приказание начальника канцелярии явиться на ночную работу. Это оплачивается сверхурочно, - нельзя было отказаться, жизнь так дорога, Иван. Я пошла. Ах, если бы я только знала! Министр начал с того, что отпустил курьера и секретаря. Мы остались одни в огромном темном кабинете. Он принялся диктовать мне письмо, - весь текст так и стоит у меня в памяти, - письмо, адресованное какой-то г-же Орловой - 72, Невский проспект - и заключавшее в себе извещение, что в ближайший понедельник, 10 декабря, в восемь часов вечера он будет иметь честь воспользоваться ее приглашением на обед… А потом, потом… Ах, Иван, не расспрашивай меня больше. Это низко! Это ужасно!"
Я почувствовала, как он задрожал. Услышала его свистящий шепот: "В понедельник, 72, Невский, 8 часов". Он поцеловал меня. "Не плачь, сестричка. Не плачь".
Он остановил извозчика на углу Казанской улицы, как я просила, и уехал.
Ты изумлен моей фантазией? Воображаешь, что это я придумала такой чудесный план? А знаешь, откуда я его буквально заимствовала? Да из "Трех мушкетеров". Помнишь, там есть такой чудак по имени Фельтон, который убивает Букингема при таких же обстоятельствах. Романисты часто питают действительность, а она взамен платит им тем же. История миледи, перекроенная на петербургский лад, как видишь, может еще кое для чего послужить.
И все же я слегка нервничала 10 декабря в семь часов вечера, одеваясь к обеду. Я получила великолепный букет цветов с карточкой, на которой стояло: "Посольское место в Вене скоро будет вакантно". "Да, мой старичок, - подумала я, - и местечко в аду тоже пока вакантно!"
С половины восьмого я уже стояла в гостиной у окна, скрытая портьерами. Была лунная ночь. Невский, покрытый снегом, походил на белую застывшую реку. Без четверти восемь, - и никого! Один только снег, недвижный и пустынный. Уже без десяти восемь, без пяти… а, вот наконец два фонаря там, в самом конце улицы. То был автомобиль министра. Он быстро приближался. Фонари отбрасывали перед собой на снег желтые лучи. И больше ни одного экипажа на всем проспекте. Никого. Ни одной живой души! Вот он уже проехал половину расстояния. Через полминуты он будет у моего подъезда. Он опоздает…
Я кусала от ярости свой платок. "Идиот! - бормотала я. - Или, вернее, подлец!"
И вот, дружок, как раз в ту минуту, когда я уже совсем пришла в отчаяние, я увидела приближающиеся черные сани, которые стремглав неслись навстречу автомобилю. Ах, удалой мальчишка! Он налетит, раздавит автомобиль! Я зажмурила глаза, затаила дыхание, и вдруг вскрикнула от радости. Огромный сноп огня разорвал ночь: я увидела его сквозь закрытые веки. Дом содрогнулся от крыши до основания. Разбитые стекла брызнули вокруг меня дождем. Один из осколков попал мне в лоб, на один только сантиметр от виска, и нанес рану, от которой у меня остался рубец до сей поры. Дай палец, пощупай вот здесь.
В декабрьских газетах 1907 года ты можешь найти все подробности покушения, стоившего жизни министру.
Обед, как ты, конечно, догадываешься, не состоялся. Ты молчишь, и хотя в этой "белой" истории речь идет об убийстве человека, ты, конечно, находишь ее менее неприятной, чем историю с американцами. Как растяжима ваша мужская совесть! Теперь выслушай третью историю, - и на эту ночь будет! По холодному ветерку я чувствую, что рассвет уже близок. В первых двух я мстила оскорбившим меня мужчинам. В третьей - человеку, который ничего худого мне не сделал. Он был глуп, вот и все. За это мне захотелось его наказать.
Я называю эту последнюю историю "синей", по цвету реки, на берегу которой она разыгралась. В то время я была в Биаррице, проводя время в забавах и ссорах со своим тогдашним любовником - одним венгерским бароном, командиром кавалерийского полка в Пеште, красивейшим и, пожалуй, храбрейшим из всех мужчин, каких я когда-либо встречала.
Каких только диковинных людей я не знавала, как подумаешь!.. Однако в 1912 году выходки этого мадьяра бесили меня. По ночам мне случалось просыпаться и видеть его склонившимся надо мной с безумной улыбкой, с револьвером у моего виска. "Что удерживает меня от того, чтоб застраховать себя навсегда от твоих измен?" Словом, целая куча вот этаких штучек, которые на первый раз могут показаться смешными, но в конце концов порядочно утомляют.
Однажды вечером, в казино, после бурной сцены, я вскочила, без долгих разговоров, в авто и приказала везти себя в Байонну. Там я села в первый поезд, отходящий в Бордо. Я приехала в этот город в девять часов утра. Заметь, я была в вечернем туалете, так как не успела заехать к себе на виллу, чтобы переодеться. Правда, на мне было длинное манто, но все-таки костюм мой мало подходил для прогулки по платформе провинциального вокзала в девять часов утра.
Заняв комнату в "Терминусе", я позвала горничных и велела одной из них, самой толковой и наиболее сходной со мной по фигуре, сходить в город и купить мне платье. Девушка вернулась с костюмом, который мне очень шел даже. Я была одна, свободна, никому не знакома. Солнце сияло. Город был красив.
Конечно, я вовсе не собиралась засиживаться в Бордо, куда прежде всего бросился бы отыскивать меня мой мадьяр. Сделав кое-какие покупки, я взглянула в указатель и тотчас же увидела там название города, которое привело меня к решению: Лангон. Как я уже говорила тебе, я всегда любила уголовные истории, и не знаю ничего столь увлекательного, как борьба Раскольникова со следователем Порфирием. Лангон! Я вспомнила об изумительном преступлении, прославившем этот городок четыре года тому назад: содержатель гостиницы Браншери, немой, толстая Лючия, тело коммивояжера Монже, брошенное в Гаронну. Уже самые имена этих людей так и пахнут убийством, - ты не находишь? И с часовым поездом я уехала в Лангон. Я думала провести там только два дня, а провела почти две недели!
Какой прелестный и приличный гид был у меня в моем готовом костюмчике и фетровой шляпе за двадцать шесть франков, когда я села обедать за столик в столовой гостиницы! Там было семь или восемь человек торговых агентов с очень громкими голосами. Я удивлялась на этих коммивояжеров, которые еще осмеливаются приезжать в Лангон.
В одном из уголков залы я скоро заметила молодого человека лет тридцати. Я бы сказала, - это было вместилище всех сереньких добродетелей. Если бы ты только видел, как аккуратно он развертывал и складывал свою газету, которую читал за обедом в определенном порядке: парижскую передовицу за супом, местные новости за пирожным и объявления за кофе.
Вот это-то и привлекло меня к этому мальчику, так как я пережила слишком много романтических волнений со своим мадьяром. Мне понравились монокль, черный жакет, боковой пробор господина Пеборда, господина Жозефа Пеборда. Он оказался кассиром единственного в Лангоне банка.
Наши столики стояли рядом. Мы украдкой посматривали друг на друга. Когда наши взоры встречались, мы краснели, и это было очаровательно.
Так продолжалось девять дней. На десятый молоденькая служанка, моя окна, упала с лестницы, и это происшествие вызвало среди завсегдатаев разговоры, сделавшие излишним всякие представления. Я познакомилась с господином Пебордом и выпила стаканчик ореховой водки, который он предложил мне, краснея больше обычного.
Я скоро подружилась с ним. Он поведал мне свою историю, на что не потребовалось много времени, так как, в сущности, никакой истории и не было. Я тоже рассказала ему свою, почти столь же простую! Я была г-жой Моперен, вдовой коммерсанта из Вилль-нев-сюр-Ло. Родня мужа оспаривала мои права на его наследство
"Фамилия моего адвоката Девез, - сказала я. - Адвокате моего свекра Фуркад". - "А, знаю!" - ответил он важно.
Это меня нисколько не удивило, так как имена эти я утро вычитала в справочнике.
"Мне кажется, что в этом деле поступки господина Фуркадг по отношению к вам далеко нельзя назвать корректными". - "Да, это правда, - ответила я со вздохом. - Но что могу поделать я, одинокая женщина!"
Он ничего не сказал. Он с озабоченным видом протирал свой монокль.
На следующий день, часов в десять утра, я, выходя, встретилась с ним на пороге. "Сегодня я в отпуске, - объявил он. - Вы ничего не имеете против прогулки со мной?" - "С большим удовольствием. Но вы не боитесь?.. Ведь в маленьких города? такие злые языки". - "Ну, им придется кое с кем объясниться", - возразил он, выпрямляясь.