- Ты меня огорчаешь. Ты напоминаешь мне тех бедных кюре, которые ежедневно возлагают на себя церковное облачение, даже не подозревая о его чудесном символическом смысле. Неужели ты думаешь, что этот талисман без всякого умысла вышит на вашем мундире, мундире воинов пустыни, беспрестанно подвергающихся коварству духов песка и жгучих ветров? Эта звезда - магическая пентаграмма, пентаграмма Агриппы, Петра Албанского и Станислава Гваиты. Я лично предпочитаю ее Соломоновой печати. Она символизирует борьбу чувственности и духа, и, так как число углов ее нечетное, - одно из этих начал всегда сильнее другого. Благодаря пентаграмме мы можем заставить торжествовать по своему желанию то из этих начал, к которому питаем большую склонность… Что значит твое удивление? Неужели ты заставишь меня сожалеть о том, что я говорю с тобой иначе, чем с теми, с кем танцую фокстрот? В какой стране ты себя воображаешь, друг мой? Разве ты не знаешь, что это страна Медеи и что все мы, женщины Азии, женщины, которых Азия очаровала и воспитала, - все мы в большей или меньшей степени волшебницы. Вспомни о царице Савской и об эндорской Сивилле. Зеновия владела могучими тайнами халдейских магов и арамейской кабалы. В Риме верили, и не без основания, что Клеопатра в Тарсе и Береника в Кесарии вынули жребии Антонию и Титу. Когда-нибудь, когда тебя оставят хоть немного в покое с твоей работой, я свожу тебя в Кесруан, на могилу пророчицы Гендие, и в Шуф, на могилу леди Эстер Стэн-хоп: последняя вопрошала звезды, и с ней вел важные беседы о демократии и свободе ваш Ламартин. Там, клянусь тебе, ты исполнишься света, который принесет тебе пользу даже в твоих тайных рапортах. Ты научишься проникать в сущность земли, не похожей ни на какую другую. Все эти женщины - как ты думаешь, ради кого они "работали", как вы выражаетесь? Ради самих себя, мой мальчик, ради самих себя! Ах, кто сможет описать ту гордость, какую должна была испытывать леди Стэнхоп в день, когда в Пальмире сорок тысяч бедуинов приветствовали ее как свою повелительницу! Что касается меня, то, когда я прохожу через какое-нибудь друзское местечко и ребятишки бегут толпой целовать мне руки, я чувствую, как по моему телу пробегает дрожь, какой никогда не вызовет во мне даже самый пылкий любовник. Но довольно разговоров на эту ночь. Кстати, в каком положении твои дела с невестой?
- Завтра вечером я у нее обедаю, - ответил я сухо.
- В добрый час. Передай ей мой привет. Она прелестна, эта девочка, и я думаю, что ты будешь очень счастлив о ней.
Я провел воскресенье в обществе Ательстаны. На следующий день в пансионе в час завтрака не оказалось двух наших товарищей.
- Где они?
- Они предупредили нас, - сказал капитан Модюи. - Если они не придут к половине первого, мы сядем за стол. Лемерсье задержался в канцелярии. Что касается Роша, он соблазнился автомобилем Вальтера и спустился вместе с ним в Бейрут.
- Вальтер? Из мегаристов?
- Да, черт возьми! Двух Вальтеров не существует.
- Он здесь?
- Он был здесь и уехал. Он приехал вчера. Завтракал у генерала, потом обедал с Рошем. Сегодня утром он уехал обратно в Пальмиру через Триполи. Дамасская дорога ему не нравится; он предпочитает Томскую. Рош провожал его до Бейрута.
Весть о прибытии и столь скором отъезде Вальтера произвела на меня неприятное впечатление. Мне не удалось увидеться с ним, когда он два месяца тому назад провел два дня в Бейруте, внезапно вернувшись из Франции, вызванный телеграммой генерала. И вот я снова имел несчастье упустить его.
Пришел капитан Лемерсье. Он был из первой канцелярии и обычно приносил "секретные сведения".
- Знаете вы новость? - спросил он. - Приэр произведен в генералы.
- Браво! - воскликнули все офицеры.
- Достойный человек! - сказал лейтенант Пфейфер. - Но если кто особенно будет жалеть о нем, так это капитан Домэвр. От этой перемены не выиграешь. Назначен ему заместитель?
- Нет еще.
- Можно садиться за стол. Вот и Рош. Он был весь в пыли.
- Проклятая Алейская дорога, - сказал он, снимая дымчатые очки. - В августе, да еще в полдень сущее пекло!
- Аин-Захальтская дорога приятнее, - заметил лейтенант Пфейфер.
Он сказал это в простоте душевной. Все засмеялись. Пфейфер покраснел, как помидор. Я принужден был улыбнуться. Я сидел между Пфейфером и Рошем. В то время как другие обсуждали разные этапы службы полковника Приэра и плохое качество сардинок, поданных нам в виде закуски, я вполголоса обратился к Рошу:
- Скажи мне, ты видел Вальтера?
- Только что от него.
- Как он попал сюда?
- Воспользовался аэропланом из Пальмиры до Райяка. Он приехал переговорить с генералом по поводу реорганизации своего полка. Гуро советовал ему воспользоваться случаем. Кажется, там все идет хорошо, насколько это возможно после такого потрясения.
- Он уехал?
- Да, в десять часов.
- Послушай, ведь ты прекрасно знаешь, что в девять часов я всегда бываю в своей канцелярии. Мне кажется, ты мог бы сказать это Вальтеру.
- Кто тебе сказал, что я этого не сделал?
- Ну, и что же?
- Дорогой мой, раз ты настаиваешь, то я скажу тебе, что мое напоминание не имело ни малейшего успеха. Между нами говоря, мне кажется, что Вальтеру вовсе не хочется тебя видеть и, быть может, он даже не совсем неправ.
Я замолчал. Рош намекал на предыдущий приезд Вальтера. Тот приехал раньше, чем его ждали. Я был в этот день приглашен к графине Орловой. Я не смог уйти от нее. На следующий день он сам был занят. Короче, он уехал, не повидавшись со мной. От этой неприятности у меня осталось на душе тягостное чувство, которое еще увеличилось благодаря сегодняшней неудаче. Я рискнул спросить:
- А обо мне он не говорил?
- Говорил, но так… между прочим. Он сказал: "Я не спрашиваю у тебя новостей о Домэвре. Он, конечно, как всегда, очень занят". И прибавил, стукнув кулаком по столу: "Если бы меня сейчас сделали полковником - понимаешь ли ты, - полковником! - и то я не пожелал бы жить вашей идиотской жизнью!" Я принял это на свой счет, мой милейший, но не слишком всерьез, так как хорошо понял, что он метил в тебя. Ты знаешь Вальтера. Он ревнив, как женщина…
Рош не докончил своей фразы. Я завел разговор с лейтенантом Пфейфером. У этого доброго малого, бывшего адъютанта из мегаристов, оказались, конечно, лишь самые смутные понятия о пятиконечной звезде на его кепи. Он сокрушался о недостаточном количестве алкоголя в интендантских винах и был радостно изумлен, слыша, как я энергично поддерживаю его точку зрения.
Полковник Приэр пришел в канцелярию довольно поздно. Я ждал его с нетерпением. Мне хотелось одному из первых поздравить его. Он был всегда так внимателен ко мне.
Полковник даже не пытался скрыть своей радости.
- Дорогой друг, - сказал он, - сегодня один из тех дней, когда хочется, чтобы весь мир вокруг тебя был так же счастлив, как ты.
Такое предисловие несколько ободрило меня, - я как раз собирался обратиться к нему с просьбой. Он продолжал:
- Эннкен только что поздравлял меня по телефону. Это тем более любезно с его стороны, что я немножко обогнал его.
Я пригласил его с дочерью сюда на обед, послезавтра. Надеюсь, вы довольны?
- Очень доволен, господин генерал.
- Я еще не знаю, кто будет моим заместителем, но можете быть покойны: я скажу ему все, что надо, а главное - о вашем отпуске. Вы, разумеется, предполагаете, как и раньше, уехать в начале ноября?
- Господин генерал, по этому-то поводу я и хотел обратиться к вам с просьбой.
- В чем дело?
- Я чувствую себя несколько переутомленным. С другой стороны, работа моя закончена. Я хотел просить вас предоставить мне отпуск на неделю.
- Вы утомлены? - сказал он, и какая-то тень омрачила его взор. - Но, пожалуй, Мишель лучше об этом не говорить: она может встревожиться.
Я понял, что он далеко не так прост. Этот человек был настолько же деликатен, как и добр.
- Отпуск вы получите. Берите его как можно скорее, пока я еще здесь.
Радость на его лице сменилась озабоченностью. Я ясно почувствовал, насколько я ему дорог.
- Друг мой, - сказал он серьезно, - мне будет очень, очень жаль расстаться с вами.
Эта фраза имела двойной смысл, которого я не пожелал понять.
Ательстана расположилась на главной башне своего замка. Ночь окутывала нас густым мраком.
- Мне кажется, - говорила она, - что между нами возникает какое-то недоразумение. Сегодня ты чуть не устроил мне сцену из-за того, что какой-то дурак танцевал со мной. Позволь мне предупредить тебя, что таких дураков ты увидишь еще немало. Неужели ты считаешь меня своей собственностью? Не воображаешь ли ты, что я дала тебе какое-нибудь право на мою жизнь? Я хочу определить наши взаимоотношения. Две-три маленьких истории помогут мне это сделать: из них ты узнаешь, кто я такая, и поймешь, что я не позволяю наступать себе на ноги. Хоть я еще молода, - думаю, что я представила тебе более убедительные доказательства, чем это могут сделать метрики, - все же мне не раз случалось и доказывать людям, что такие женщины, как я, обладают недурными средствами мести. Вот послушай мою "красную" историю.
Я называю ее "красной" по той обстановке, в какой она разыгралась: на прелестном цветочном поплавке, среди тканей и пурпурных подушек. Я подстроила эту шутку не кому-либо из своих любовников, - пожалуйста, отучись морщиться, когда слышишь от меня это слово, - но моему старому супругу, графу Алексею Орлову. Он только что женился на мне, и я считала недопустимыми какие-либо похождения его на стороне.