- Я, признаться, тоже не больно на них рассчитываю, - раздумчиво проговорил Шелихов. - Но если поставят как следует хоть одни школы, будет большая польза. Торжественность богослужения привлечет дикарей. О школах много думаю и заставлю ими заниматься. А вообще замыслил я так: дадены нам милостию божией многие земли, никем не занятые и даже незнаемые, изобилующие богатствами. Что из сего следует? Первое дело - удержать уже известные. Народцы тут хорошие - их лаской взять легче, нежели насилием. Они сыздавна терпят от белых, да и сами из ссор не выходят, войнами уничтожают друг друга. Мне старшины их частенько говорили на Кадьяке, когда мы подружились: "Спасибо, вы пришли, а то мы выбили бы друг друга до последнего человека". Ну, так вот я и положил: первое - их приручить и землю закрепить за матушкой Россией; второе - не останавливаться с приобретением земель новых. Тут я наметил два пути: один к северу - через пролив до самого полюса…
- Далеко хватил, Григорий Иванович, - усмехнулся Резанов. - Когда же ты…
- Я не для себя так рассуждаю, не я сделать должен, другие - вся Россия, а я только пути намечаю… Другой путь - к югу до самой реки Колумбии или даже до Калифорнии, где земля знатно родит - кормить будет. А по нашу сторону океана - все Курильские острова, до самого Японского государства.
- Так, так… - Резанов улыбался, но слушал с возрастающим вниманием.
- Зверя, вишь, тут морского, кажется, много. Не перечесть, - продолжал Шелихов. - Да поберегать его все же надо так, чтобы он был без переводу. Ты смотри, хороший был еще недавно и прибыльный зверь "морская корова", а где он теперь? В музеях, может быть, да и то скоро не найдешь. Я еще застал его у островов. А что делали промысловики? Печень вырежут, а несколько тонн хорошего мяса выбросят в море. Ну вот, так будет и с китами. Зверя надо беречь… А земля? Мы вот чуть копнули - железо нашли, медь… Об этом надо подумать. Кто может навести порядок? Хозяин, а ему-то и не дают развернуться, всячески мешают. Ватаги наши не хозяева - разбойники…
- Пойми, друг, - повысил он голос, - я не монополии, я порядка добиваюсь и мощного капитала. С "пятачком" можно урвать то тут, то там. А нам великое товарищество нужно - с миллионами… Польза, прибытки - это потом, они не уйдут… Кто же будет защищать нас? Сами? Да разве новые рубежи, что мы создаем государству, можем сами защитить! Правда, пока поневоле стараемся, а что видим? Чуть где-нибудь наладили, придут Куки, Чатамы и выхватят подготовленное из-под носа, нагадят и уйдут. Так вот и бьемся… Вы там в столицах сидите да похваливаете нас… Хорошо… А надо и помогать!.. Просил я тотчас после удачи Лаксмана в Японии послать новую экспедицию. Матушка царица поняла, что дело не терпит, - к сибирскому генерал-губернатору… А у того, вишь, денег нет. Да надо бы экспедицию не от него, а высокую - от государства… Ну и застопорилось. Зачинать, что я затеял, конечно, можно, но дальше надо разворачивать это дело. Хватит ли меня? Капиталу у меня для своего дома довольно, нажить сумею и больше, но в этом ли дело! Я хочу, чтобы с уважением и трепетом говорили не "Англия", а "Россия". Понимаешь, Россия, а не какая-то там Ост-Индия. Наша Российская Америка, вот что нужно… И достигнуть этого могу! Генерал Пиль правильно доносил в Петербург царице: "Заведется Удинский порт, и умножатся при оном военные силы ваши". Но пока их нет… Вот хочу дорогу на свой счет от Охотска к Иркутску построить, измучился, а разрешения все не имею. Открыть Удинский порт для купеческих кораблей тоже не могу… Ты подумай, Николай Петрович, Кантон, Макао, Батавия, Филиппинские острова ждут нашей торговли. С ними и разговор может идти не об одних китах, а обо всем, чем так богат наш и американский пустопорожний сейчас и север и юг. А у нас руки связаны, и никто в столицах не может и не хочет объяснить, насколько все, что говорю, важно. Сандвичевы острова не займем, попомни - другие займут. А Сахалин и река Амур? Неужто можно спокойно сидеть и ждать, когда сядут другие? Не дай бог увидеть это… Ты спрашивал о промышленнике Звездочетове, которого я на Курилы послал с партией. Я и сам знаю - ненадежный человек, может загубить все дело на Урупе. Но ведь другого-то, лучшего, нет!
Резанова оглушила перспектива разворота дел, начатых Шелиховым, перерастающих на глазах в целое государство. Это был целый, связный и продуманный план, для осуществления которого мало было одной жизни…
- Григорий Иванович, - произнес он неуверенно, - я хорошо понимаю и целесообразность и осуществимость вами задуманного. Однако без помощи человека, который бы думал, как вы, и умел бы действовать на петербургской почве, не обойтись… Есть у вас такой человек в Петербурге?
- К тому, голубчик, и гну… Нет… За деньги таких в Питере найдешь хоть нескольких, даже честных и знающих, и вес имеющих, а вот такого, который зажегся бы и горел, покуда жив, такого у меня нет… На островах нашел такого - Баранова Александра Андреевича. Загорелся, признаюсь, он не сразу, а как вспыхнул - ну, прямо удержу нет: и не только исполнит все в акурате, а еще и подскажет, предусмотрит… Ну, словом, лучшего не надо… Зато компаньоны мои, прямо скажу, грабители - в ложке воды готовы утопить. А с ними и братец мой родной Василий - продажная душонка… Вот и посуди: в Иркутске живу, как на вулкане: ходи да оглядайся кругом. В Охотском - сам видал… Наезжаю сюда каждый год, а то и два раза. А нужно бы просто жить здесь да глаз не спущать - отсюдова все снабжение, отсюда и дурную славу пущают. Эх! - Он махнул рукой и долго ехал молча.
- Много претерпевает от оговоров и Баранов. Обносят его передо мной всячески. Я, видишь ли, - Шелихов усмехнулся, - притворяюсь, что верю клевете и оговорам, запрашиваю его, что, мол, так и так. А он опасается, честная душа, что я и впрямь могу поверить клевете, огорчается и оправдывается… Не понимает, что иначе не скажешь ему в письме: "Бди и смотри, чем не брезгуют враги, научись различать их".
Шелихов весело засмеялся и прибавил:
- Люблю я Александра Андреевича всей душой. Да и он меня премного уважает…
Разговор возобновился вечером у костра, после ужина, при длительном чаепитии. Шелихов хворостинкой старательно подравнивал края костра.
- Я давеча не окончил разговора с тобой, Николай Петрович, - задумчиво проговорил он, сдвигая вылезающие из огня потрескивающие сучья.
- Слушаю, - встрепенулся Резанов.
- Так вот, видишь ли: я здесь, в Иркутске, при губернаторе, Баранов на островах, с промышленными и американцами, а в Питере, так скажем, ты при царице.
Шелихов остановился, Резанов молчал.
- Только, видишь ли, в чем тут загвоздка… Нанять тебя, хотя бы и за большие деньги, нельзя…
"Нанять!" - Резанова покоробило от этого грубого слова. В замешательстве он поднялся на ноги.
- Надо сделать так, чтобы мои дела стали нашими, понял?
- Григорий Иванович, - тихо сказал Резанов, подходя и подсаживаясь к Шелихову. - Григорий Иванович, я вот все хочу сказать, да не решаюсь… Выдайте за меня Анну Григорьевну. Люба она мне, да и от меня как будто не отворачивается.
- Договорился, что ли, с ней? - спросил Шелихов.
- Нет, ни с нею, ни с Натальей Алексеевной я не говорил. Ждал случая сначала поговорить с вами.
- Отвечу прямо и коротко: это было бы лучше всего, - весело проговорил Шелихов. - Но учитывать надо здесь вот что: первое - молода и учения еще не кончила, а второе - хочет ли, ибо неволить не буду… Разрешим это дело в Иркутске, а пока что обнимемся, дорогой.
Они обнялись и потом крепко пожали друг другу руки.
На следующий день, когда они опять расположились у костра на привале, ехавший навстречу им якут привез письмо от Натальи Алексеевны. Шелихов по прочтении молча протянул его Резанову. Сообщая о различных семейных новостях, Наталья Алексеевна писала:
"Таскают здесь по всему городу, будто Биллингс обнес вас государыне, что вы ее обманули и просили миссию напрасно, так как у вас в Америке, как он сам видел, ничего нет и то, что у вас все выдумано из своей головы. А государыня будто разгневалась и послала курьера, чтобы вас воротить с дороги и привезти скованного прямо в Петербург. Этот курьер будто бы проехал под секретом, и о нем никто не знает, кроме только одного генерал-губернатора. Весь город барабанит, что вы вот-вот прибудете сюда в железах, и много разных пустяков, о которых говорить не стану…"