* * *
Занесла как-то нелегкая Кирилла в заведение Мадам Зи-зи, где по слухам объявилась какая-то Гимназисточка. Желающих отведать молодого тельца отбоя не было. А Кирюха что, лысый? Задумано - сделано! Девка была и впрямь хороша! Видно, что это все ей не по нраву. А Кирюха тоже не лыком шит - и то заставит сделать, и это, да еще словом поддеть, подшутить, выраженьице поострее да попохабнее ввернуть. Злость ей к лицу и для любви только слаще. Сладилось, в конце концов, и, уставший от трудов постельных, Кирилл сладко потянулся и разнежился. Время еще хватало - он предусмотрительно оплатил визит на всю ночь, хоть и втридорога было. Рядом примостилась труженица постельного дела, вроде уснула.
- Пролетарий любви! - глядя на Гимназистку, усмехнулся про себя Кирилл. - Хоть и Гимназистка, но уже Мастерица в своем блядском ремесле. Ей уже не в ученицах ходить, а самой училкой становиться. Чтобы мужиком стать - самое то, а то покупают пожухлых мегер, а потом ноют, что со сверстницами не выходит.
Тут-то и напомнила ему нелегкая о хозяйском племяше. Подрос парень, раздался в плечах, молотом машет похлеще иных, а краснеет как девица, слушая разговоры, что иной раз у них в кузне ведутся.
- Пора парню взрослеть! - решил Кирилл, вспомнив, как давеча Николка краснел и старательно отводил глаза, стараясь не смотреть на голые ноги Варвары, когда та, наклонившись в бесстыдно подоткнутом за пояс подоле, полоскала в реке белье. - Да и Ляксей Егорыч, меркую, не против будет, ему только все правильно объяснить надо. Хозяин у меня мужик башковитый, поймет, что пора парню мужиком становиться.
Не откладывая это дело в долгий ящик, Кирюха, откинув одеяло, звонко шлепнул девицу по ляжке:
- Вставай Гимназистка, дело есть.
Та встрепенулась тигрицей и так зыркнула на него своими глазищами, что Кирилл невольно залюбовался: "Хороша чертовка! Ба, да она думает, что продолжать будем".
- Не боись, девка! Будя любви на сегодня, разговор есть.
Расслабилась, небось приготовилась выслушивать разные там нюни, на которые тянет иных мужиков.
"Никак и этого потянуло на разговор за жисть". - подумала Глаша, и, вспомнив наставления Мадам, приготовилась выслушивать мужскую кобелиную исповедь: "А ведь не похож на жалобщиков, скорее любовными подвигами хвастаться будет".
- Разговор так разговор, не томи, давай излагай. - деланно лениво потянулась она. Сама же рада была, что уже не будет этой бешеной скачки, устала. Хоть и вытворял с ней этот гость всякие "художества", однако не сказать, чтобы это не понравилось, что-то затронул он в ее женском естестве.
Как начать-то? Кирилл было замялся, оказалось не совсем просто предлагать другому тело, которым сам только что обладал.
- Дружок у меня есть, молодой ищщо, зеленый совсем, однако ж прыткий. Сможешь его любви обучить, мужиком сделать?
Поникла, глаза, что искры метали, потухли. "Такова уж видно судьба - удовлетворять похотливых юнцов и их папаш". - с горечью подумала Глаша, а вслух сказала поникшим голосом:
- Отчего не смогу? Смочь все можно.
- Вот и ладненько, сговорились. - нарочисто бодрым голосом продолжил Кирилл. - Как порешаем с его братцем, извещу. Да еще и парня уговорить надо будет, а то заартачится, стыдливый он.
- А отчего с братом, у него что, родителя нет?
- Отчего, есть! Только он далече, на той стороне живет, а парнишка здесь, в городе, у братца старшого обитает. Братец его - хозяин мой - Алексей Георгиевич Заломов, значит.
По мере того как Кирилл говорил, у Глаши уже все опускалось внутри от кошмара: она с первых слов догадалась что речь идет о друге ее детства, Николке, но боялась поверить. Волна ужаса накрыла ее.
А Кирилл ничего не замечая, продолжал разглагольствовать, пока не повернув головы, не обнаружил пустую постель. Она стояла на полу на коленях, глядя на него снизу вверх умоляющими глазами:
- Только не он! Только не Николка! - отчаянно шептала девушка. - Христом богом прошу! Молю тебя! Это ж дружок мой с детства, он ничего не знает. Ничего не говори ему, не веди его сюда, умоляю. С кем угодно, только не с ним. Рабой твоей буду, все прихоти исполнять буду! Лишь бы Николка ничего не узнал.
Взгляд ее глаз, полных слез отчаяния, поразил Кирилла в самое сердце. Он утонул в бездонных глазах, с мольбой смотрящих не него. Что-то зашевелилось, до сих пор дремавшее в его душе. Однако ж подлая натура и здесь взяла верх. "Ну, попляшешь ты у меня теперь"! - с торжеством думал он, лестно было получить девку в свое полное владение: "Теперь ужжо покувыркаемся. А гаденыш - каков пострел. Тихоней прикрывается, а уже зазнобой из гулящих обзавелся". Бешеная злоба к Николке так обуяла его, что он готов был растерзать это покорное женское тельце, распластавшееся у его ног. Однако ж успокоился.
- Не боись, девка! - как можно убедительней произнес Кирилл. - Ничего-то твой хахалек не прознает. Только поласковей со мной будь, лады?
Глаша кивнула, только сочла нужным уточнить:
- Не мой он, и не хахаль, а просто друг, росли вместе, избы в селе по соседству стояли.
Да только пропустил мимо ушей Кирилл ее объяснения, гораздо важнее ему был ее утвердительный кивок.
- Значит так, через недельку я тебе зайду. И помни о том, что обещала!
* * *
Всю неделю Кирилл ходил сам не свой. Все перебирал, что новое придумать, чтобы побольнее унизить девку. Сначала кореша его спрашивали о впечатлениях от посещения Гимназистки, ибо Кирюха накануне сам растрезвонил им. Но мрачный и задумчивый, Кирилл отмалчивался, что те, в конце концов, отстали от него, решив, что ничего особенного в этой шлюхе нет. Ненависть к Николке усилилась до такой степени, что он с трудом сдерживался, чтобы не наброситься с кулаками, при одном виде паренька. А тот, как ни в чем ни бывало, после занятий заскакивал в кузню и, ничего не подозревая, старательно махал молотом. Кирилла же теперь повсюду преследовали молящие глаза Глаши. Так ничего не надумав, через неделю он вновь оказался у Гимназистки.
Помня об уговоре, та покорно разделась и легла. Преодолев непонятно откуда взявшуюся робость, Кирилл снял портки и тоже полез на кровать. Глаша ожидала всего, что угодно: издевательств, извращений, даже пыток. Однако в ту ночь ее клиент был необычно нежен. Кирилл и сам не ожидал от себя такого, он и слова то такого - нежность - не знал. Наконец, уставшие, они оба растянулись на постели. Кирилл достал папироску и закурил, требовалось обдумать то, что сейчас произошло, однако думать-то он как-то привык. Наконец, докурив, он приказал:
- Рассказывай!
Много мужских историй довелось слушать Глаше, однако никому до этого не раскрывала она свою душу, даже Зинаиде Архиповне, отрезала от себя прошлую жизнь, к которой не нет уже возврата. А тут ее понесло, выложила все как на духу. Рассказала и, доверчиво прижавшись к сильному мужскому плечу, робко взглянула в глаза Кирилла. Но не увидела в них ни лед презрения, ни пламень обжигающей ненависти, а только задумчивое сострадание. Уходя, он подарил надежду:
- Я тебя вытащу отсюда. Мы найдем способ.