Моя хижина, не очень просторная, около восьми футов на восемь, совсем не изящная, но удобная, располагалась на берегу ручья, заросшего красивыми цветами. Кедр, не менее двадцати футов в диаметре у основания, служил ей контрфорсом, ветки заменяли каменную кладку; крыша из дощечек того же дерева, наколотых топором и уложенных одна на другую ласточкиным хвостом, достаточно хорошо защищали меня от солнца и дождя, в середине возвышалась маленькая жестяная труба, глубокая сковорода составляла всю мою кухонную утварь и служила как для приготовления супа, так и поджаривания дичи. Что касается постели, то в ее роли выступал походный мешок, наполненный дубовыми листьями. В головах, как эгида, висел медальон с портретом моей жены, а на стенах оружие: прекрасный карабин и револьвер. За хижиной я разбил садик, где посадил цветы и овощи из Франции, которые смог здесь достать, а рядом построил маленькую печь для выпечки хлеба, казавшегося мне очень вкусным. Золотоискатель, продавший хижину, уступил еще и сорок фунтов муки, которая, даже испортившись, имела огромное значение для такого любителя хлеба, как я.
Обустроившись таким образом, я занялся установлением добрососедских отношений. Примерно в миле от моего жилища я обнаружил маленькое общество канадских золотоискателей французского происхождения, с которыми не замедлил завязать дружбу. Они почти не получили воспитания, но это были храбрые и честные молодые люди, я потом часто хвалил себя за отношения, которые у нас установились, благодарен счастливому случаю, когда невольно поспособствовал их удаче.
Я уже рассказал, из чего состояла моя постель. Итак, однажды, собираясь обновить свой тюфяк, я вышел с мешком и ружьем поискать сухой листвы и заметил заполненную ею яму, спустился в нее и, работая руками и ногами, набил полный мешок, после чего отправился пострелять дичи и вернулся в хижину уже глубокой ночью. Слегка перекусив, я бросился на постель и вскоре заснул.
Примерно в половине четвертого утра что-то разбудило меня, я снова начал засыпать, когда почувствовал, что в мешке, на котором лежу, что-то шевелится. Сначала я решил, что это крыса; но каков был мой ужас, когда я увидел, что имею дело не с четвероногим животным, а с рептилией; не с крысой, а со змеей!
Очевидно, по неосторожности я затолкал змею в мешок: вещь вполне возможная в это время года, когда, окоченев от холода, они свертываются в клубок и спят. Одним прыжком я отскочил от нее, но чудовище, забыв, что это я отогрел его, кинулось на подставленный мной штык и принялось кусать ствол ружья. Пришлось нажать на спусковой крючок, пуля буквально рассекла тварь надвое. Это была первая гремучая змея, которую я увидел в Калифорнии. Ее длина составляла четыре фута. Я отрезал ей хвост, на котором насчитал двенадцать маленьких роговых колец, издававших сухой звук при движении. Это как раз и были змеиные погремки".
Что предвещало такое начало?
Через некоторое время Уоган, намыв немного золота, занялся охотой, которая стала приносить ему большой и надежный доход. Он смело вступал в схватку с дикими животными, которые оспаривали у него дичь: койотами, пумами, медведями и другими не менее страшными хищниками, не испытывая при этом особого страха как человек, уверенный в своей отваге и ловкости.
Именно по совету одного из французов, виконта де Пиндрея, как и он искавшего здесь приключений, Уоган почти полностью забросил поиски золота и занялся охотой. Для начала он убил оленя, голову которого украшали рога с десятью веточками, взгромоздил на своего мула Кади, отправился в Невада-Сити, чтобы продать добычу, как ему посоветовал месье де Пиндрей.
"Я, - продолжает он, - прибыл точно в час, когда золотоискатели возвращаются со своих участков на обед. Храбро шествуя посередине единственной улицы городка, я выкрикивал:
- Дичь! Дичь! По одному доллару за фунт!
Дойдя до конца улицы, я продал мяса на восемьсот франков. Видно, идея была неплоха. Но это еще не все. Два молодых человека из Нанта, содержавших таверну в Невада-Сити, купившие одну из задних ножек оленя, пригласили меня на обед и за десертом спросили меня, не хотел бы я регулярно поставлять им дичь, а они бы брали ее у меня по цене, о которой мы договоримся. Я принял предложение, если и не на целый год, как они того хотели, то по меньшей мере на то время, пока я останусь в Грасс-Валли. Сделка была заключена, а наше простое бретонское слово равноценно нормандскому акту на гербовой бумаге с печатью.
В этом городе, как на всех золотых приисках, золото и серебро, обращенные в деньги, практически не применялись; все торговые сделки, а также продажа продуктов питания оплачивались золотым песком. На прилавке каждого торговца стояли одни весы для товаров и другие, меньшие, для взвешивания песка. Каждый золотоискатель имел при себе кожаный мешочек вместо кошелька, в котором держал золотой песок, предназначенный для мелких покупок.
…Недели, месяцы протекали таким образом между работами на участке и развлечениями на охоте, приносившими мне, как ни странно, больший доход, чем золотодобыча. Потом настал момент, когда я не мог больше сопротивляться настойчивому желанию, толкавшему меня к пустынным восточным районам. Оставив хижину под присмотром канадцев и отдав мое небольшое состояние в их надежные руки, я ранним утром закончил свои последние приготовления в дорогу. Медвежью шкуру и гамак, сложенные вчетверо, положил на спину моего мула и прикрепил при помощи ремня, туда же пристроил переметную суму с провизией и поверх всего уселся сам. Я бросил последний влюбленный взгляд на мой мирный эрмитаж, дорогие цветы, которые, возможно, скоро засохнут, лишенные моих усердных забот. Дружеское рукопожатие соседей-канадцев, - и со счастливым сердцем, наполненным предчувствием приключений, я отправился в дорогу.
На мне было нечто вроде плаща с капюшоном из шкуры койота, поскольку матросская рубашка из красной шерсти уже порядком поизносилась. В таком снаряжении я походил на Робинзона, недоставало только мехового зонтика. Я заменил его капюшоном и находил это бесконечно более удобным для движения или отдыха, во время бодрствования или сна".
…Проведя множество дней в пути, избежав опасностей при встрече с людьми и хищными животными, после бивачных ночей, проведенных около огня с карабином и револьвером в пределах досягаемости руки, в одиночку или со случайными попутчиками, охотниками или золотоискателями, как и он, барон Уоган пересек южную оконечность горной гряды, откуда стекает на запад река Гумбольдт и, поднявшись между озерами Севир и Николлет, проник в горы Уа-Уа. В эту эпоху по темным каньонам или ущельям гор, по гигантским лесам на их склонах обитало множество диких животных и не менее диких людей, принадлежащих к многочисленным племенам индейцев паюте.
Именно здесь наш путешественник стал героем драматического приключения, рассказ о котором лучше даст читателю представление о том, что происходило тогда в этой части Северной Америки.
"Остановившись на ночь, - рассказывает он, - на берегу реки, которая, как выяснилось позже, оказалась притоком Грин-Ривер, я был разбужен таким страшным медвежьим ревом, что решил основательно подготовиться. На рассвете я перезарядил ружье, вложив закаленные железные болванки вместо свинцовых пуль; что-то носилось в воздухе, какое-то нехорошее тоскливое предчувствие, как бы предупреждающее: остерегайся!"