Глава VI. В ПОДНЕБЕСНОМ ДВОРЦЕ БЕЛОКАМЕННОМ
Темная, безлунная ночь опустилась на землю. Спят люди. Дремлют лошади, овцы. Притихли собаки - сторожа отар. Одинокое облачко прикорнуло на вершине горы. И всем снятся сны. Но самый удивительный сон видит сейчас казачок Федька: перед ним поднебесный дворец. Нет, не ханский, куда не раз бегал он с письмами, а настоящий белокаменный, с царицей. Да и сам Федька сегодня тоже не Федька, а красавец с золотой звездой на груди и драгоценной шпагой.
- Простите… - останавливает Федьку кто-то весь завитой. Даже курносый нос его напоминает крендель. - Если не ошибаюсь, старые духи из Парижа?
- Как бы не так, - с важностью отвечает Федька. - Из Персии.
- Ах, Персия! - восклицают кругом.
Федька рад. Вельможные завитушки поражены. Они говорят ему "ваше превосходительство".
- Ваше превосходительство… Так вы были с вояжем в Персии?
- Точно… был, - глянув в круглые глаза курносого, Федька продолжает: - Служил послом при хане…
- При ком? - субтильный офицерик вздрагивает и широко разевает рот.
А Федька улыбается и непринужденно кашляет:
- Кхгм… - И барственно роняет: - Голубчик, дайте-ка стул. Уф! Устал малость.
Офицер мгновенно подает стул с золоченой спинкой.
Казачок мигом усаживается. Недаром при господах состоял!
Кое-чему Федька и в самом деле научился. Он картавит сейчас, как настоящий придворный.
В это время бесшумно входит пудреный лакей ростом с сажень и гремит на всю залу:
- Аудиенция у императрицы!
Длинная анфилада комнат. Впереди Федьки быстро движется большая голова в парике, на пол оседает пудра, и перед казачком будто стелется дорожка. Вскоре дорожка кончилась и в глубине залы, точно в аквариуме, плывет розовое платье. Женщина пышна, красива. На пухлых щеках у нее ямочки.
- Какой славненький, - шепчет царица. - Мальчик, может быть, ты хочешь поиграть с моими собачками?
Федька в смущении опускает голову и вдруг вспоминает, как прежде в деревне пугал собак. Казачок становится на корточки и рычит:
- Гав!
Собачки в испуге поджимают хвосты, визжат.
- Ха-ха! - Царица всплескивает лебяжьими руками. - Потешил. Право, потешил… У меня, голубчик, все придворные потешные… - поясняет она Федьке. - Один петухом кричит. Другой в Саратов за кислой капустой ездит. Третий вверх ногами ходит… Ну, а теперь сказывай, как дела в Персии?
- Плохо, - вмиг посерьезнев, докладывает Федька. - Одни горы. Ханы да горы…
- Тебе не нравятся горы? - хмурится царица.
- Да, - печально кивает Федька. - Наши леса лучше…
- Разве ты не хочешь служить своей государыне? - царица сердито стучит по полу каблучком.
- Почему, хочу… - оправдывается казачок. - Только горы. Ух! Больно большие они, матушка. Вот…
Федька пытается снять сапог, но царица стыдливо машет руками:
- Нет… нет… Фи… Ты что-то говорил про горы?
- Да, про горы… Змеи там разные. На солнышке греются…
- Ой! - визжит владычица - и хлоп… больно бьет Федьку по щеке.
- Виноват, матушка…
Федька ежится и краснеет.
- Я не хотел… - оправдывается он. - Они не страшные, змеи-то. А вообще, в горах-то ничего. Даже красиво бывает. Вдруг по утрам розовый туман - будто шелк колышется. Посмотришь, а за шелковым туманом озерцо встанет. С золотыми лягушками да серебряными лебедями.
- Неужели, голубчик? - разом сменив гнев на милость, удивляется царица. - С серебряными лебедями?
- Точно, матушка, серебряными… Только то обман. Подойдешь ближе - одна земля сухая. Подразнили, выходит, горы.
Царица в изумлении всплескивает пухлыми белоснежными руками:
- А воды там мало?
- И воды мало, и еды мало. А врагов много, - тяжело вздыхает Федька. - Лошадок бы нам, солдатушек!
- Солдатушек, - улыбается царица. - Дам я вам солдатушек и лошадок тоже дам. Только впредь не жаловаться. Служить, голубчик, надобно. Понял?
При слове "служить" царские собачки, будто по команде, становятся на задние лапы. И, глянув на них, Федька тоже вытягивается:
- Понял, матушка!
На прощание казачок хочет чмокнуть белоснежную ручку, но тут (проклятая собачонка!) Федька спотыкается и звонко стукается лбом об пол…
Иван Ряднов будит Федьку, щелкает его по носу желтым от табака пальцем:
- Вставай!
Казачок открывает глаза и вначале ничего не может понять. Где же царица? Где голубая зала?! За окном солнечное утро. Звякает сбруя.
Дон! Дон! - звуки тонки и протяжны…
"Царские сережки! - вспоминает Федька. - А еще она обещала лошадей…"
Дон…
- Пора седлать, - тормошит паренька Ряднов. - Пора!
Теперь Федька понимает: во сне, только во сне может явиться им помощь… Солдатушки, лошадки!
А наяву? Казачок наклоняется и срывает голубые цветы, похожие на царицыны сережки. Память о несбывшемся сне.
Глава VII. ДИПЛОМАТИЯ
Гмелин молча шагает вдоль стены. Охотников полулежит на диване, лицо его замкнуто и сосредоточенно.
"Да… поручик будто потускнел за последний месяц", - замечает путешественник и говорит:
- А вы, Евгений Иванович, стали серьезней. Прежде шутили больше и вдруг…
"Да нет, не вдруг…" - думает Охотников. Вчера он записал в дневнике: "После того как Фет Али завоевал Шемаху, торговле конец пришел. Раньше в Шемахе товары всякие были, шелков крашеных много. Венецианцы даже сей шелк тавлинским звали. Был шелк - стал щелк. Разорил хан народ. В самой Шемахе никогда не бывает, а по приезде в деревнях окрестных живет. Ясное дело - тиран".
Охотников резко поднимается:
- Тиран, конечно…
Путешественник хорошо знает, о ком идет речь.
- Нам надобно поступать весьма осторожно, а не то… - Гмелин разводит руками. - Сейчас, друг мой, я рассуждаю только как зоолог: что такое Фет Али? Просто скотина…
Самуэль Готлибович произносит это слово с немецким акцентом, отчего получается "ско-тыы-на". Охотников улыбается.
- Но не в том дело, сударь, - продолжает путешественник. - Сей скот очень не любит своего бакинского родственника. И если мы незаметно поссорим их…
Гмелин хлопает себя по карманам, и рука его ползет за обшлаг.
- "Фет Али-хан! Великий наш покровитель! Дерзнули мы еще раз обратиться к Вашей милости. Ибо, знаем мы, сердце Ваше подобно дождю в пустыне. Как о блаженстве вспоминаем мы сейчас о днях, проведенных в Вашем княжестве. Благодарим небо за дары эти. Скорбя сердцем, должны сознаться: там в Дербенте мы не смогли до конца оценить все благородство души Вашей. Бакинский хан, конечно, светел и мудр. Но нас он не жалует. Принимает за каких-то лазутчиков. Вновь прибегаем к Вашей помощи. Пособите нам, чужестранцам. Да возблагодарит Вас аллах и небо".
Собеседники пожимают друг другу руки и беззвучно смеются. На третий день Фет Али прислал кое-какое снаряжение и двенадцать солдат.
- Охранять вашу милость в Сальяны и Ензели, - доложили солдаты.
- Дабы не сбежали, - уточнил Охотников.
Глава VIII. ВЕСТИ С РОДИНЫ
"Друг мой! Милый, благородный друг!
Сколь давно, сколь долго я Вас не видела…
Поверьте, я очень скучаю по Вас, Евгений. Единственное и последнее утешение мое теперь - это ваши письма.
Сударь, да Вы и в самом деле настоящий писатель! Как хорошо, как метко Вы пишете о ночных звуках в горах: "Порою поднимут отчаянный гвалт потревоженные кабаном стада гусей и казарок. Почуяв лакомую добычу, с воем отправляются на промысел волки, то внезапно заревет выпь…" Или в другом письме еще лучше об охоте на оленя…"
И Охотников невольно роняет голову на руки, закрывает глаза и припоминает подробности той давней осенней охоты:
"…Берег горной реки обрывистый и каменистый в излуке. На нем два заброшенных шалаша. Их выстроили из камыша и хвороста местные охотники. Мы облюбовали это место и расположились здесь с вечера. Вскорости разожгли костер и через час в почерневших от копоти котлах, подвешенных над огнем, кипел и дымился отменный плов.
Шагах в двадцати от нашей стоянки начиналась чаща, перемешанная с камышом.
Славно отужинав, мы привели в порядок свое охотничье хозяйство: сумы, патронташи, ружья - и по команде обстоятельного казака Ряднова заняли места в лодке.
Ночь сыра и темна. Луна то пряталась в густых облаках, то лукаво подмигивала нам. Тишина повисла в воздухе: ни ветер, ни птица, ни рыба не тревожили гладкую поверхность сонной реки.
И вдруг поблизости тишину оборвал глухой, протяжный рев. Сердца наши разом заколотились часто-часто от столь долгожданного и столь внезапного звука. В воображении каждого охотника предстает гордый олень, пробирающийся по крепи и вызывающий на бой яростного соперника. Лодка между тем легко и быстро скользит по воде. Могучая фигура Ряднова неслышно двигается взад и вперед, мерно поднимая и опуская длинное весло. Его лохматая голова с орлиным носом возвышается над нами. Он управляет нашим челном, словно древний языческий идол.
Холодает. Мы то и дело зябко поеживаемся. Глаза стали слипаться. Вязкая дрема начала околдовывать и клонить нас, но мы гнали ее прочь. Охота есть охота. Слух всегда должен быть чутким.
Часа полтора мы плыли молча, не проронив ни слова. Но внезапно вновь вздрогнули и были потрясены полным неистовства ревом.