С утра небо затянуло свинцовыми облаками, и было холодно, как в ноябре. Внезапно вокруг потемнело, и пошел дождь. Толпа на площади стала редеть; многие устали от ожидания и нехотя разбрелись по домам. Правда, кое-кто заворачивал не домой, а в трактир, ибо ничто не сушит промокшего лучше крепкого пива.
На Пятничном рынке оставались самые упорные - некоторые горячие головы и дождь не мог остудить.
Внезапно со стороны церкви святого Иакова послышался шум и крики, и на площадь выбежало несколько человек с мокрыми и багровыми лицами. Они вопили, свистели и улюлюкали, и невозможно было понять, кто это такие и чего хотят. Но их появления оказалось достаточно, чтобы поникшая толпа всколыхнулась, и гул встревоженных голосов волной покатился по Пятничному рынку. Кто-то выкрикнул: "Император идет на город! К оружию!", и этот призыв был сразу подхвачен "вольными людьми". Появились ножи и палки. Безоружных оттерли в сторону, и орущая чернь бросилась вперед, к бюргерам, еще остававшимся на площади. Не добежав и пяти шагов, оборванцы остановились, точно наткнулись на невидимую стену - они визжали и выли, словно одержимые, изрыгали угрозы и трясли кулаками, прыгали и скалили зубы, вызывая отвращение своим видом. Но никто не решался напасть первым.
А бюргеры с презрением глядели на это непотребство.
Потом между ними и чернью вышел человек в кожаном дублете и войлочном колпаке; лицо его было изжелта-бледным, тонкие губы подергивались, но глаза смотрели прямо и решительно. Это был Гильом ван Хассе, старшина рыбников города Гента. Он сказал:
- Господа горожане, сегодня не День дураков, чтобы так вопить и корчить рожи. Эй, Ян Бабьек, закрой-ка пасть, а то твое брюхо видно изнутри! А вы, Йеф Топерсон, Пир Молчальник и Ян Ла Мер, прекратите мутить народ! Господа горожане! Не слушайте этих молодцов! Гоните их прочь, пока они не навлекли на вас беду!
Несмотря на шум, его слова были слышны хорошо. Из толпы прокричали:
- Ишь, какой речистый! От чьего имени говоришь, Гильом ван Хассе?
- От имени денежных мешков, что заседают в городском совете! - орали в ответ другие. А третьи вторили:
- Где твоя золотая чешуя, рыбник?
И вместе они вопили:
- Позор! Позор!
- Щука беззубая!
- Гнилая селедка!
Из толпы вылетела рыбья голова и ударилась в землю у ног Гильома ван Хассе. Но он не отступил и гневно крикнул:
- Глупцы вы, глупцы, хуже сумасшедших! Сами затягиваете веревки на своих шеях! Что вы воете, как свора бешеных псов? Войны хотите? Хотите, чтобы вас объявили бунтовщиками и мятежниками? Хотите, чтобы ландскнехты навалились на вас и стали терзать железными своими зубами? Хотите, чтобы вновь начались грабежи и погромы, чтобы ваши дома запылали, ваши мастерские были разрушены, ваше имущество отнято? Так будет по вашему желанию, если сей же час не уйметесь! Господа горожане! Гоните прочь крикунов! Разойдитесь с миром! Не навлекайте погибели на себя и на город!
Но его не слушали, а некоторые кричали, что город погубят разжиревшие бюргеры и нельзя позволить господам советникам продаться императору.
- Роланд! - вопили подстрекатели. - Роланд! Ударим в колокол!
Напрасно старшина рыбников и другие уговаривали их остановиться. В бюргеров полетели камни, и им пришлось отступить, а разгоряченная толпа под проливным дождем двинулась к Белфорту, главной дозорной башне. За "вольными людьми" шли горожане, среди которых были и женщины; встревоженные известием о том, что имперские солдаты идут на Гент, отовсюду стягивались люди.
В стороне за толпой шагали три человека в серой одежде паломников, обвешанные ракушками, медными и свинцовыми образками, в широкополых шляпах, с соломенными ожерельями на шеях. Один был высокого роста и широк в плечах, второй - пониже, тощий и длиннорукий, третий - вровень с ним, но пузатый, словно пивная бочка.
У площади Золотого Льва путь толпе перегородил отряд городской стражи, и капитан громко приказал людям разойтись. Но крикуны из "вольных" орали:
- Убирайся сам подобру-поздорову! - и швыряли камнями в стражников.
Капитан сказал:
- Что вы слушаете этих горлопанов? Римский король не войдет в город. Он прислал наместника Фландрии, чтобы тот от его имени подтвердил договор, заключенный три года назад. Славьте Господа и нашего государя! Войны не будет!
При этих словах на лицах многих горожан проступило облегчение, а женщины заплакали от радости. Но "вольные" принялись поносить совет и капитана, а несколько оборванцев подозрительного вида, кривляясь, кричали стражникам:
- Пошли прочь, красноносые! - и делали непристойные жесты.
Видя, что их не унять, капитан послал за подмогой, в то время как его солдаты встали полукругом, выставив пики. Распалившись от криков, "вольные" забросали стражников камнями и мусором, потом с ревом бросились вперед, опрокинули нескольких, в том числе капитана, стали их топтать, как крыс, и наверняка забили бы насмерть, если бы высокий паломник вдруг не оказался рядом. Пробившись сквозь толпу, он схватил за шиворот двух самых ретивых, столкнул их лбами и швырнул назад, после чего принялся раздавать удары направо и налево. С него стащили шляпу и изорвали на нем плащ; двое бродяг повисли у него на плечах, пытаясь свалить на землю, но он вывернулся, хлестнув их четками по глазам. Худой и толстяк наблюдали за дракой со стороны.
Казалось чудом, что один человек может выстоять против разъяренной толпы. Но силы паломника иссякали, а воинственная чернь лезла вперед, спотыкаясь об упавших. И, видя, что дело плохо, паломник отпрыгнул в сторону и, сорвав с пояса тыквенную бутыль, прокричал громовым голосом:
- Назад, свиные рыла! Назад или, клянусь Крестом, все вы сгорите, как чертовы еретики!
Кровь из рассеченного лба заливала ему лицо, но глаза пылали таким неистовством, что кое-кто отступил. Однако остальные тянули к нему руки и орали:
- Хватай! Рви! Дави!
Тогда паломник провел рукой над сосудом и швырнул бутыль под ноги толпе.
- А ну, ко всем чертям!
И огромный столб пламени поднялся вверх, разбрызгивая огненные языки во все стороны.
Яростные крики сменились воплями ужаса и боли. Стоящих впереди отбросило горячей волной; три или четыре человека, объятые пламенем, с воем заметались по земле. Толпа дрогнула и подалась назад. Через минуту те, кто так настойчиво рвался к башне, бросились прочь, увлекая за собой остальных: люди налетали друг на друга, спотыкались, валились на землю; и конные латники, подоспевшие на выручку капитану, преследовали их, и лошади задевали копытами упавших.
Часть горожан, неповинных в беспорядках, укрылась в церкви святого Иакова; "вольные" же разбежались по городу, крича, что император и римский король - слуги сатаны, и черный дух погибели явился в город.
И Гент охватили волнения, несмотря на то, что городской совет отдал приказ вылавливать крикунов и отправлять в тюрьму.
А над площадью Золотого Льва еще долго витал дух паленой плоти.
III
На месте недавней стычки остались лишь тела погибших. Раненые убрались сами. Дождь затушил огонь и смыл кровь с мостовой. Пенные струи извергались из водостоков, стекая в канаву, возле которой, ногами в воде, лежал оглушенный паломник. Два других скрылись в суматохе.
Холод и капли, стучащие по лицу, привели мужчину в чувство. Он открыл глаза и с трудом сел, упираясь ладонями в землю; от напряжения перед глазами у него поплыли разноцветные пятна. Когда все рассеялось, он поднял голову и увидел стоящую рядом женщину.
- Живой, слава Деве Марии, - произнесла она, наклоняясь и забрасывая его руку себе на плечо. - Ну-ка, обопрись на меня. Грех будет такому молодцу захлебнуться в канаве.
- Кто ты? - спросил паломник.
- Меня зовут Колетта Шабю, я из общины святой Агнессы.
- А, так ты - бегинка, - побормотал он. Женщина кивнула:
- Я видела тебя сегодня на Пятничном рынке, ты был не один. Твои товарищи бросили тебя здесь. Проклятые иуды, Бог накажет их. Ты сильно ранен? Держись за мой пояс. Ты солдат? Я видела, как ты дрался. Иисус и Дева Мария! У тебя рука обожжена. Где ты научился метать огонь? Я слышала, что так могут лишь неверные да проклятые колдуны. Но ведь ты не колдун? Ты не заберешь мою душу? - говоря так, она обхватила его поперек груди и с неженской силой потянула вверх.
Едва паломник утвердился на ногах, неожиданная помощница увлекла его прочь, но не туда, куда побежали люди, а в другую сторону - мимо собора святого Баво в лабиринт узких улиц.
- Куда мы идем? - спросил он.
- Я выведу тебя к Скотному рынку. Брат моего мужа держит лодку у набережной Koepoort. Мы возьмем ее, и я вывезу тебя из города. Стражники станут искать богомольца, швырнувшего огонь. Не бойся, я тебя не выдам! - Женщина рассмеялась, потом всхлипнула. - Скорее проглочу язык.
Паломник пошатнулся, и она крепче обхватила его, подставив плечо, твердое, как камень. Они миновали открытые загоны, в которых днем ревели коровы, блеяли овцы и хрюкали свиньи; но сейчас здесь было пусто и голо, и только взъерошенные воробьи копошились возле навозных луж. Женщина продолжала говорить, но паломник уже не слушал: голова его тяжело моталась из стороны в сторону, непослушные ноги заплетались.
Он сказал:
- Что-то в глазах темнеет… пусти, сестрица, я сяду.
- Сначала надо найти лодку, - возразила женщина.