Мое купе представляло собой тесный чулан с двумя полками и лесенкой, на которую я все время натыкался. Когда я забросил в купе чемодан, ступить там стало негде. Проводник показал мне, как запихнуть чемодан под нижнюю полку. Уходить он не торопился - надеялся на чаевые.
"Со мной еще кто-то едет?" - спросил я. Дотоле мне и в голову не приходило, что в купе я буду не один; путешественник, отправляющийся в дальние края, самонадеянно уверен в своей исключительности - разве можно себе представить, что до такой гениальной мысли еще кто-то додумался!
Проводник неопределенно пожал плечами. Видя такую уклончивость, чаевые я придержал. Я прошелся по коридору: японская пара - больше я так их ни разу и не видел; в соседнем купе - престарелые супруги-американцы; толстая французская мамаша, не дающая и шагу ступить своей прелестной дочке; девушка-бельгийка необычайных габаритов - чуть ли не семи футов ростом, в исполинских туфлях - и ее соседка, элегантная француженка; а также (дверь задвинули прежде, чем я успел всмотреться) то ли монахиня, то ли тучный некромант. В дальнем конце вагона мужчина в водолазке, матросской шапке и монокле расставлял на подоконнике бутылки: три с вином, еще несколько с водой "Перье" и приземистый шкалик с джином - видно, далеко собрался.
Перед моим купе топтался Даффил. Он вконец запыхался: сказал, что еле разобрался, где его вагон - совсем забыл французский. Шумно вздохнув, он снял габардиновый плащ и повесил его, а заодно кепку на крючок по соседству с моей одеждой.
- Вот мое место, - сказал он, похлопав по верхней полке. Сложения он был субтильного, но я подметил: стоило Даффилу войти в купе, как стало вообще негде повернуться.
- Далеко едете? - бодрым голосом спросил я. Хотя ответ был известен мне наперед, услышав его, я содрогнулся. Верно, я намеревался изучить Даффила, но на безопасном расстоянии, а в купе рассчитывал хозяйничать один. Да уж, приятная новость! Даффил заметил, что я расстроен.
- Я у вас под ногами путаться не стану, - заверил он меня. Его свертки валялись на полу. - Дайте только все куда-нибудь пристроить.
Спустя полчаса я вернулся в купе. Лампа горела ярко, а Даффил спал на верхней полке; его лицо, запрокинутое к светильнику над головой, казалось мертвенно-серым; пижама была застегнута доверху. На лице выражалась предсмертная мука: черты застыли, голова моталась в такт с колыханием поезда. Я выключил свет и заполз на свою полку. Но веки не смыкались; простуда и алкоголь - да и просто переутомление - не давали уснуть. И тут я увидел нечто еще более зловещее: сияющий круг - люминесцентный циферблат часов Даффила. Его рука свесилась с полки и от тряски раскачивалась взад-вперед. Мерцающий зеленый циферблат, точно маятник, летал перед моими глазами.
Потом круг куда-то делся. Я услышал, как Даффил слезает по лестнице, кряхтя на каждой ступеньке. Циферблат скользнул вбок, к раковине, зажегся свет. Отвернувшись к стене, я услышал звяканье: Даффил доставал из шкафчика под раковиной ночной горшок; тогда я принялся ждать, и наконец, спустя целую вечность, раздалось журчание. По мере наполнения сосуда тональность журчания менялась. Резкий всплеск, прозвучавший как печальный вздох; свет погас; лестница заскрипела. Даффил в последний раз простонал, и я заснул.
Проснувшись утром, я не увидел в купе Даффила. Не поднимаясь, пнул ногой оконную штору: она медленно поползла вверх, а потом вдруг взвилась, открыв взору лучезарный горный склон: мимо летели драматично освещенные - пятна света, полосы тени - Альпы. В свое первое утро в поезде я впервые за много дней увидел солнце; думаю, тут будет уместно сообщить, что оно продолжало сиять еще два месяца. Ясная погода сопровождала меня до самого юга Индии, и лишь там, спустя восемь недель, я снова увидел дождь - запоздалый мадрасский муссон.
В Вевэ я воскресил себя, приняв раствор антацида, а в Монтрё достаточно ожил, чтобы побриться. Даффил подоспел как раз в срок, чтобы выразить восхищение моей электробритвой, работавшей от аккумулятора. Он сказал, что бреется опасной бритвой и в поездах всегда режет себя до крови. Указав на порез на шее, он представился и сказал, что проведет в Турции два месяца. Чему он их посвятит, однако, не уточнил. На ярком солнце он выглядел гораздо старше, чем на сером фоне вокзала Виктория. Я предположил, что ему не меньше семидесяти. Моложавым его никак нельзя было назвать. Я никак не мог взять в толк, чем можно заниматься в Турции целых два месяца. Или Даффил сбежал из Англии с концами, попавшись, например, на растрате?
Глядя на Альпы, он сказал:
- Говорят, если бы эти горы проектировались швейцарцами, они были бы, э-э-э, намного более плоскими.
Даффил взялся доедать остатки колбасы. Предложил немного и мне, но я сказал, что подожду до Италии - куплю чего-нибудь на остановке. Даффил взял ломтик колбасы и поднес ко рту, но, едва он откусил кусочек, мы въехали в туннель и стало совершенно темно.
- Попробуйте включить свет, - сказал он. - Не могу есть в темноте - вкуса не чувствую.
Я нащупал выключатель, пощелкал, но безуспешно.
- Наверно, электричество экономят, - сказал Даффил.
Во мраке его голос прозвучал совсем близко. Я передвинулся к окну и попытался рассмотреть стены туннеля, но не увидел ничего, кроме сплошной черноты. Перестук колес в темноте казался громче, да и поезд набирал скорость; движение и тьма вызвали у меня острую клаустрофобию. Резко обострилось обоняние: в нос ударили запахи купе, копченой колбасы, трикотажного белья Даффила, заплесневелого хлеба. Минута шла за минутой, а туннель не кончался; уж не падаем ли мы в колодец, в огромную промоину посреди Альп, которая приведет нас в подземную часть Швейцарии, где размещен ее потайной заводной механизм: ледяные колесики и храповики, обледенелые кукушки.
Даффил сказал:
- Должно быть, Симплон.
- Что ж они свет не включают… - пробурчал я.
И услышал, как Даффил заворачивает недоеденную колбасу в бумагу и заталкивает сверток в угол.
- Что вы планируете делать в Турции? - спросил я.
- Я? - переспросил Даффил, точно купе было битком набито стариками, едущими в Турцию, и каждый ожидал очереди объявить цель своего визита. Помолчав, он проговорил: - Немного побуду в Стамбуле. Потом по стране поезжу.
- По делам или для развлечения? - я умирал от любопытства; в этой тьме, уподоблявшей куне исповедальне, мне было не так совестно донимать его вопросами - он же не видит, как я взволнован. Впрочем, я-то ощущал в его интонациях нервозную уклончивость.
- Всего понемножку, - сказал он.
Толку от этой информации было немного. Я ждал продолжения, но он умолк. Тогда я сам спросил:
- А чем вы, собственно, занимаетесь, мистер Даффил?
- Я? - снова переспросил он, но прежде чем я успел ему ответить с сарказмом, на который он напрашивался, поезд выехал из туннеля, в купе хлынул солнечный свет, и Даффил проговорил:
- Наверно, уже Италия.
И надел свою твидовую кепку. Видя, что я ее рассматриваю, он сообщил:
- Я ее много лет ношу. Одиннадцать лет. Когда надо, просто отдаю в химчистку. Купил в Барроу-на-Хамбере.
Тут он достал свой сверток с колбасой и вернулся к трапезе, прерванной из-за Симплонского туннеля.
В девять тридцать пять мы остановились на итальянской станции Домодоссола. Мужчина с тяжело нагруженной тележкой торговал едой и разливал кофе из кувшина. В ассортименте были фрукты, хлеб, булочки, колбаса нескольких сортов и наборы для ленча, содержавшие, по его словам, tante belle cose. Вино тоже имелось. Один англичанин (он нам представился как Молсуорт), купил бутылку "Бардолино" и ("так, на всякий случай") три "Кьянти". Я купил по одной "Орвьето" и "Кьянти", а Даффил взялся было за бутылку кларета.
- Пойду отнесу в купе, - сказал Молсуорт. - Возьмите мне набор для ленча, хорошо?
Я купил два набора для ленча и несколько яблок.
Даффил сказал:
- Английские деньги. У меня деньги только английские.
Итальянец выхватил из его руки фунтовую купюру и дал сдачу лирами.
Тут опять подошел Молсуорт и сказал:
- Яблоки обязательно надо мыть. Здесь холера.
Снова окинув взглядом тележку, он заметил: - Возьму-ка лучше два набора для ленча. Мало ли что.
Меж тем как Молсуорт покупал еще еды и вторую бутылку "Бардолино", Даффил заявил:
- Я ехал этим поездом в двадцать девятом году.
- Тогда на нем стоило ездить, - откликнулся Молсуорт. - Да, в прежние времена это был всем поездам поезд.
- Сколько мы здесь будем стоять? - спросил я.
Никто не знал. Молсуорт крикнул станционному жандарму:
- Послушайте, Джордж, мы скоро поедем?
Тот пожал плечами, и в эту самую секунду поезд, дернувшись, пополз назад.
- Может быть, пора садиться? - спросил я.
- В обратную сторону катится, - сказал Молсуорт. - Наверно, на другой путь переводят.
- Andiamo, - сказал жандарм.
- Итальянцам нравится рядиться в форму, - проговорил Молсуорт. - Поглядите-ка на него. Но форма у них всегда кошмарная. Верно говорят, нация школьников-переростков. Вы это нам, Джордж?
- По-моему, он хочет сказать, чтобы мы садились, - сказал я. Поезд перестал ехать задним ходом. Я мигом вскочил в тамбур и оглянулся. Молсуорт с Даффилом топтались на перроне.
- У вас пакеты, - говорил Даффил. - Идите первым.
- Ничего-ничего, - отвечал Молсуорт. - Лезьте вы.