- Они очень скрытные и чертовски подозрительные, - говорит его жена.
- На первый взгляд кажется, что они очень приветливы, но мы им совсем не интересны. Им даже не любопытно.
- Они держатся своих.
- Странная публика. Не могу сказать, что я их понимаю.
Вы можете подумать, что речь идет о малайцах или кикуйю. Но это говорят лондонцы, восемь лет назад переехавшие в Дорсет, а люди, которых они описывают, - обыкновенные жители их деревни. У меня среди коренных тоже были знакомые, и я соблюдал нейтралитет - ведь для меня эта деревня была лишь промежуточным пунктом в биографии: я там прожил пять месяцев, а потом уехал. Что касается местных, то о чужаках, обосновавшихся в их районе Дорсета, они судили нелицеприятно.
- Стоит им приехать, как все дорожает, - сказал один старик. Точно так же мог отозваться коренной обитатель Кении о колонистах из Европы. Высказывались и другие претензии: приезжим лень вникать в особый уклад деревенской жизни, они держатся своих, задирают нос, и вообще толку от них немного - почти все пенсионеры.
Туземцы и поселенцы: внутри Англии воспроизводится все та же колониальная схема. Как-то на красивом холме близ живописного поселка вздумали пробурить нефтяную скважину. Приезжие развернули общественную кампанию протеста; местные отмалчивались. Как-то вечером в пабе я завел разговор с кучкой старожилов и напрямую спросил, на чьей они стороне в конфликте.
- Этот прохвост N., - сказал один, назвав имя известного человека, который жил там уже несколько лет и руководил кампанией. - Хотел бы я с ним потолковать.
- И что бы вы ему сказали?
- Я бы ему сказал: "Собирайте вещи и уматывайте откуда приехали".
Отсюда ясно, почему в Англии столько лингвистических различий, откуда берется непостижимость диалектов, на которых начинают изъясняться туземцы, едва в паб входит колонист. Его никто не узнает в лицо; хозяин за стойкой шутит с ним; у камина беседуют о сломанном заборе или аварии на дороге. Лишь когда колонист уходит, ему начинают перемывать косточки: где он живет? чем занимается? Туземцы в курсе всего этого. Позднее, когда он угостит их рюмочкой, они предупредят его насчет погоды ("За эту теплынь мы еще расплатимся!"). Так - в попытках завести светскую беседу - деревня проявляет свою признательность. Не забывайте, однако, что в Англии родная деревня есть нечто нематериальное, фактически состояние души. "Вы, верно, недавно к нам в деревню приехали?" - спросил одного моего приятеля владелец газетной лавочки. Это было в Ноттинг-Хилле.
Его Величество
В Малайзии живет султан, сохранивший со своих школьных лет в Англии прозвище "Дуб". Ныне, в весьма солидном возрасте, он делит время между игрой в поло (в качестве зрителя) и моделированием собственных парадных мундиров (в качестве автора эскизов). Его мундиры поистине великолепны - вроде одеяний шрайнеров или традиционных масонов тридцать второй степени, но когда я познакомился с ним на стадионе для игры в поло, он был одет в шелковую рубашку-сафари. В самом начале беседы я сплоховал: узнав, что я писатель, он немедленно воскликнул: "Тогда вы, наверно, знакомы с Беверли Никольсом!", а я рассмеялся. Тогда султан сказал: "На мою коронацию приезжал Сомерсет Моэм. А на следующей неделе приезжает лорд… лорд… э-э-э… как его зовут?"
- Льюисхэм, Ваше Величество, - подсказала англичанка, сидевшая слева от него.
- Льюисхэм приедет… да-да, Льюисхэм. Вы же с ним знакомы? Нет? - султан поправил свои солнечные очки.
- Я только что получил от него письмо.
После этого сама собой затеялась непринужденная беседа об охоте на крупного зверя - Один очень богатый американец как-то мне рассказал, что в России стрелял медведей-гризли, в Африке слонов, а в Индии тигров. Он говорит, что медвежье мясо - самое вкусное, но конина тоже хороша, уступает только медвежатине. Он так сказал. Да, так и сказал! - поведал султан.
Мы обсудили достоинства конины.
Султан сказал:
- Мой отец говорил, что конина полезна для здоровья. Да, так и говорил! Но она очень, очень разогревает, - султан положил руки на живот, нащупал жировые складки и сам себя ущипнул. - Много не съешь - очень разогревает.
- Вы когда-нибудь ели конину, Ваше Величество?
- Нет, никогда. Но syces едят ее все время.
Матч начался с решительной атаки. Команда противника галопом примчалась к воротам султанской, энергично размахивая клюшками.
- Гол забит? - спросил султан.
- Нет, Ваше Величество, - сказала женщина, - но они едва не забили.
- Едва не забили, да! Я заметил! - сказал султан.
- Слегка промазали, Ваше Величество!
- Слегка промазали, да!
В перерыве, после первого chukka - тайма - я спросил султана, что значит по-английски малайское название команды гостей.
Тот замотал головой:
- Не имею понятия. Надо будет спросить Зайида. Это же малайское слово. Я этим языком неважно владею.
Отель "Ничейная полоса"
- Таможня там, - сказал афганец, указав рукой направление. Но таможня закрылась до утра. Нам нельзя было ни вернуться назад в Тайебад на иранскую границу, ни попасть в Герат. И мы остались на этой полоске земли, не принадлежащей ни Ирану, ни Афганистану. Она напоминала запущенные оазисы из фильмов об Иностранном Легионе: несколько кубических беленых домиков, пять-шесть полузасохших деревьев, пыльная дорога. - Что нам теперь делать? - спросил я.
- Здесь гостиница есть. Отель "Ничейная полоса", - сказал один из моих попутчиков - долговязый хиппи в пижаме, весь обвешанный фенечками. Его звали Лопес. - Я там раз ночевал. С чувихой. Управляющий - просто зашибись.
В действительности гостиница не имела - да и не заслуживала - названия. Она тут все равно была одна. Увидев нас, управляющий завопил: "Ресторан!". И загнал нас, точно стадо овец, в освещенную свечами комнату с длинным столом, на котором одиноко стояла солонка да лежала единственная вилка с погнутыми зубьями. Управляющего звали Абдул; он был истерически взвинчен - должно быть, с голодухи, поскольку рамадан еще не закончился. Абдул начал препираться с Лопесом, и тот обозвал его жуликом.
Электричества в этом отеле не было, а запасов воды хватило лишь на то, чтобы подать нам по одной чашке чая на нос. Туалета не было, умыться было негде - впрочем, я уже сказал, что вода отсутствовала. Есть было нечего. Запас свечек, похоже, подходил к концу. Лопес и его приятель Бобби немного поворчали, но пришли в телячий восторг, услышав от Абдула, что койка стоит тридцать пять центов.
В Тайебаде я купил сырое яйцо и положил в карман куртки, но ненароком раздавил; испачканная ткань вскоре затвердела. У меня оставалась недопитая бутылка джина, которую я откупорил, когда ехал ночным почтовым поездом в Мешхед - ее-то мы и прикончили за игрой в карты с Лопесом, Бобби и каким-то пуштуном, который тоже застрял на ничейной полосе.
Пока мы играли (кстати, обнаружилось, что за карточным столом олдовые хиппи беспощадны и коварны), в комнату забрел Абдул. Он сообщил:
- Чисто, уют. Но света нет. Воды для мыться нет. Воды для чай нет.
- А ты нам внутренний свет включи, - сказал ему Лопес..
- Пых-пых-кумар.
- Гашиш, - сказал Бобби.
Абдул взглянул на нас приветливо. Нервы у него уже успокоились - он-то, в отличие от нас, подкрепился. Он принес комок гашиша, похожий на маленький куличик, какие лепят из песка дети, и вручил Лопесу. Тот отломил крошку, поджег, принюхался.
- Дерьмо, - провозгласил Лопес. - Третий сорт. И начал забивать косяк. - Для Европы еще сошел бы. Но переться в Афган ради третьесортного дерьма…
- Когда я первый раз сюда приехал, в 68-м, - сказал Бобби, - мужик на паспортном контроле меня спросил: "Хороший гашиш хочешь?" Я думаю: "Ни фига себе разводка, это ж надо". Паспортный контроль как-никак! "Нет, - говорю, - нет, у меня от него голова сильно болит". Он опять: "Не хочешь гашиш?" Нет, говорю. Он на меня посмотрел, покачал головой: "Тогда зачем ехал в Афганистан?"
- Зашибись! - вскричал Лопес.
- Ну я и сказал: "Ладно, давай, зажги во мне огонь".
- Продвинутая страна, - сказал Лопес. - Они тут все двинутые. - Он покосился на меня. - Ты будешь?
- В ограниченном количестве, - сказал я.
- Трусишь? - спросил Бобби, затянулся косяком и передал его мне. Я вдохнул немножко, поперхнулся и почувствовал на изнанке глазных яблок мерцающий свет, лениво теребящий нервные окончания.
- Да он… я его в мешхедском поезде видел, - вставил Лопес. - Голова у него была вкручена по-цивильному, но теперь он вроде как оттянулся.
Лопес уставился на яичную кляксу на моем кармане и захохотал. Куртка на мне была грязная, рубашка и руки - тоже, на лице толстым слоем осела пыль.