- У вас есть эта большая книга, но я вам скажу: закройте ее и оставьте в гостинице. Для меня Джайпур - открытая книга.
Я по глупости последовал его совету. Теперь мы находились в шести милях за окраиной Джайпура и брели по песчаным наносам к разрушенному городу Галта. Ранее мы прошли через шумную компанию бабуинов этак в двести голов. "Ведите себя, как нормально", - велел мистер Гопал, а бабуины меж тем подпрыгивали, лопотали, скалили зубы, толпясь на дороге с любопытством, едва не переходившим в агрессию. Почва была каменистая и высохшая, а каждый скалистый холм венчала крепость с растрескавшимися стенами.
- Чьи они?
- Махараджи.
- Нет, кто их построил?
- Это имя вы все равно не знаете.
- А вы-то знаете?
Мистер Гопал зашагал дальше. Надвигалась ночь, и дома, теснящиеся в ущелье Галты, терялись в сумраке. Над головой Гопала обезьяна с возгласом вспрыгнула на баньян. Ветка зашелестела, закачалась, как punkah - висячее индийское опахало. Мы вошли в ворота, пересекли Двор и приблизились к каким-то руинам с разноцветными Фресками на фасадах - изображениями людей и деревьев. Некоторые росписи были неразличимы под смазанными граффити или закрашены; целые фрагменты стесаны.
- Что это? - спросил я, люто возненавидев Гопала за то, что он принудил меня оставить путеводитель в номере.
- Ну… - проговорил мистер Гопал. Это был храмовый комплекс. В арках дремали или сидели на корточках какие-то мужчины, а прямо за оградой были лотки, где торговали овощами и наливали чай. Стена, к которой прислонялись лоточники, обтирая ее своими спинами, тоже была расписана. Меня поразила тишина: горстка людей в лучах заката, и все молчат. Слышалось, как топочут по булыжнику козы да где-то далеко верещат обезьяны.
- Это храм?
Мистер Гопал призадумался.
- Да, - сказал он наконец, - это вроде храма.
На богато декорированных стенах храма, ныне оклеенных плакатами, изувеченных резцами каменотесов, покрытых разводами мочи и испещренных громадными надписями на деванагари - рекламой джайпурских магазинов - висела также синяя эмалированная табличка, предупреждающая гостей на хинди и английском, что "осквернять, разрушать, оставлять надписи или наносить какой-либо иной вред стенам запрещается". Табличка сама была осквернена: эмаль облупилась, словно ее кто-то обкусал.
Мы пошли дальше. Дорога, вымощенная булыжником, превратилась в узкую тропинку, а затем в крутую лестницу, вырубленную в стене ущелья. Наверху оказался храм, обращенный фасадом к недвижному черному пруду. Насекомые, плавающие кругами на поверхности воды, распространяли вокруг себя мелкую рябь; над прудом маленькими облачками парила, жужжа, мошкара. Храм представлял собой незамысловатую выемку в толще скалы - неглубокую пещеру, освещенную масляными светильниками и восковыми свечками. С обеих сторон ворот были мраморные плиты высотой в семь футов - вылитые скрижали, что вручил Господь своему избранному народу на Синае, только более увесистые: самый мускулистый пророк заработал бы грыжу. На скрижалях был высечен свод пронумерованных правил на двух языках. Напрягая зрение в сумерках, я переписал себе английскую часть:
1. В храме строго воспрещается пользоваться мылом и стирать белье.
2. Пожалуйста, не приносите обувь к водоему.
3. Женщинам не подобает совершать омовение среди мужских членов общества.
4. Плевать, одновременно купаясь, - очень нехорошая привычка.
5. Не портите одежду других, пластая воду при купании.
6. Не входите в храм в мокрой одежде.
7. Не плюйте без нужды, делая место грязным.
- "Пластая"? - спросил я мистера Гопала. - Что такое "пластая"?
- Здесь не написано "пластая".
- Посмотрите повнимательнее. Номер пять.
- Здесь написано "плеская".
- Здесь написано "пластая".
- Да нет же, здесь написано…
Мы подошли к плите. Буквы двухдюймовой высоты были глубоко врезаны в камень.
- A-а… "пластая", - сказал мистер Гопал. - Впервые встречаю это слово. Наверно, это вроде "плеская".
В настоящую Индию на "великом сундучном экспрессе"
Неуклюжий "Grand Trunk Express", рассекающий Индию с севера на юг, - он пробегает тысячу четыреста миль по прямой от Дели до Мадраса - обязан своим названием дороге "Grand Trunk Route". Но легко подумать, что он прозван в честь громадных сундуков, которые споро затаскивают в его вагоны носильщики. По всему перрону - сундуки, сундуки, сундуки. Я еще никогда в жизни не видел таких гор багажа и такого множества навьюченных людей; казалось, это беженцы, которым дали время на сборы, неторопливо спасаются от какой-то замедленной катастрофы. Когда в Индии объявляют посадку на поезд, эта операция даже в лучших случаях не проходит гладко, но у людей, забиравшихся в вагоны "Великого сундучного экспресса", был такой вид, словно они собрались поселиться тут насовсем - у них были лица новоселов и все необходимые вещи. Не прошло и нескольких минут, как купе были обжиты, сундуки опустошены, корзины с припасами, бутылки с водой, скатанные матрасы и кожаные, так называемые "гладстоновские" саквояжи разложены по местам; и еще до отправления в поезде воцарилась совсем иная атмосфера: мы еще стояли на вокзале Дели, а мужчины уже сбросили свои саржевые пиджаки и мешковатые брюки, переодевшись в традиционную южно-индийскую одежду: майки-безрукавки типа спортивного трико и саронги, которые сами называют "лунги". На материи были жесткие складки от долгого хранения. Казалось, пассажиры все разом - предвкушая свисток локомотива - сбросили маскарадные костюмы, которые в Дели носили, чтобы не выделяться. В мадрасском экспрессе они снова могли стать сами собой. Поезд кишел тамилами; они так уютно устроились, что я ощутил себя новичком среди старожилов, хотя занял свое место раньше.
Тамилы костлявы и смуглы; волосы у них густые и прямые, а крупные зубы сверкают, так как их старательно чистят очищенными от коры молодыми ветками. Понаблюдайте, как тамил водит по зубам длинной - дюймов восемь веткой, и вам померещится, что он хочет вытащить из своего желудка огромный сук. Одно из достоинств "Великого сундучного экспресса" - то, что его маршрут пролегает по лесам Махья-Прадеша, где можно найти лучшие ветки-зубочистки; их продают на станциях штата связками, в обертке, - совсем как расфасованные сигары-черуты. Еще одна отличительная черта тамилов - стыдливость. Приступая к переодеванию, они непременно закутываются в простыни, как в тоги, и только после этого, приплясывая и работая локтями, выскальзывают из обуви и брюк. Во время этой процедуры они не перестают болтать на своем журчащем наречии. Когда звучит тамильская речь, кажется, будто говорящий, стоя под душем, одновременно поет и выплевывает попавшую в рот воду. Тамилы треплются без умолку - только при чистке зубов поневоле затихают. Величайшее удовольствие для тамила - поговорить о чем-нибудь основательном (о жизни, истине, красоте, "принцепах") за основательной трапезой (хорошенько вымоченные овощи, фаршированные перцем чили и испанским перцем, а к ним две горки клейкого риса и сыроватые лепешки "poori"). В вагонах "Великого сундучного экспресса" тамилы были счастливы: беседа идет на их языке, на столе - блюда их кухни, их пожитки разбросаны там и сям в обычном для тамильских домов беспорядке.
Поначалу я ехал в купе с троими тамилами. После того как они переоделись, сняли ремни с чемоданов, разложили матрасы и подкрепились (один мягко пожурил мою ложку: "Пища с руки вкуснее, чем пища с ложки - легкий вкус металла"), тамилы потратили невероятно много времени на то, чтобы представиться друг другу. Иногда в потоке тамильских слов звучали английские слова: "командировка", "отпуск по семейным обстоятельствам", "годовой аудит". Как только я включился в беседу, они перешли в разговорах между собой на английский - думаю, с их стороны это был верх мужества и тактичности. Все трое были единодушны в одном: Дели - варварский город.
- Я жил в отель "Лоди". Я бронировал много месяц вперед. В Триче мне все говорил: это хороший отель. Ха! Я не мог пользоваться телефон. Вы пользовался телефон?
- Я не мог пользоваться телефон совсем.
- Это не только отель "Лоди", - сказал третий тамил.
- Это весь Дели такой!
- Да, мой друг, вы правы, - сказал второй.
- Я говорил портье: "Будьте любезны не говорить со мной хинди. Или тут никто не говорит английский? Говорите со мной английский, пожалуйста!"
- Ужасно, просто ужасно.
- Хинди. Хинди. Хинди. Тьфу!
Я сказал, что со мной произошло нечто похожее. Они сочувственно покачали головами и возобновили свои печальные повести. Мы сидели, точно четверо беглецов из царства дикарей, сокрушаясь по поводу всеобщего незнания английского, и вовсе не я, а один из тамилов подметил, что в Лондоне человек, говорящий только на хинди, совсем пропадет.
Я спросил:
- А в Мадрасе такой человек пропадет?
- В Мадрасе все говорим английский. Мы говорим и тамильский, но хинди - мало. Это не наш язык.
- На юге у всех атесты.
Они ловко сокращали слова для удобства: "атест" значило "аттестат о среднем образовании", "Трич" - город Тируччираппалли.