Первая пурга за Полярным кругом! Острые снежинки больно колют лицо. Ветер гонит их над стылой землей, а вверху - синее небо, редкие облака, подсвеченные уже скупым солнцем.
Пурга скоро кончается. Из яранги выходит Кивъяна. Пять дней он не выбирался из дому - праздновал удачную охоту на белого медведя.
Это был первый медведь, убитый ими на острове Врангеля. Первый белый медведь, увиденный Ушаковым.
Какой могучий зверь!
Когда пули свалили его, Ушаков подошел к мертвому великану. Длинная с желтоватым отливом шерсть. В открытой пасти - клыки, каждый сантиметра в четыре длиной. Мощные лапы. Когти в предсмертной судороге вонзились в землю. Крупная голова беспомощно лежит на глине.
Кивъяна снял с нанука - так эскимосы зовут белого медведя - шкуру, отрезал голову. И потащил все это домой.
Взять шкуру - это понятно. За нее можно получить товары на складе. Но голова? Зачем Кивъяне голова нанука?
- Будет праздник, - пояснил Павлов. - Эскимосы считают, что они не убивают белого медведя, берут у него только мясо и шкуру. А душа нанука возвращается в тундру или во льды океана. Там опять обрастает мясом. Поэтому ее нельзя сердить. Иначе она обидится на охотника, медведь больше не попадется ему. Надо устроить пятидневный праздник в честь "гостя". А для этого нужна целая голова и шкура.
Ушаков созвал эскимосов. Моржей нет, говорил он. Главная охота впереди - на белого медведя. Что же получится, если каждый убитый нанук потребует пятидневных песен и плясок? Весь поселок станет веселиться, а не охотиться.
Еле-еле, да и то с помощью Иерока, удалось ему убедить эскимосов отказаться от этого обычая.
И вот теперь Кивъяне объявляют об общем решении: больше праздников в честь "гостя" не будет. Но отдохнувшего Кивъину будущее беспокоит мало.
- А я успел, - говорит он. - Мне теперь снова попадется нанук.
Чтобы поощрить к охоте других эскимосов, Ушаков устраивает торжественную выдачу товаров Кивъяне. Тот еще не расплатился с долгами, для этого не хватит одной шкуры белого медведя, но важно удачное начало.
При всеобщем стечении народа открывается склад. Кивъяна растерянно стоит у полок. У него разбежались глаза. Он не ожидал такого, не знает, что выбрать. Эскимосы со своими советами только путают его. Кивъяна тянется к яркому подносу.
- Его давай, - говорит он Павлову.
- Зачем он тебе?
- Я выбрал. Давай.
- А мука дома есть?
- Немного осталось.
- Тогда возьми муки. Чаю, сахару.
Павлов нагружает мешок. Сверху кладет красивую чашку, расписанную золотом, и коробку дорогого табаку.
Кивъяна в восторге. Товарищи радуются за него. Но, чувствуется, и сами не прочь получить что-нибудь со склада.
Пора собираться в дорогу - на север острова. По поселку и около него носятся упряжки собак. Четвероногие отъелись и не очень-то слушаются седоков. Кругом собачий визг, крики.
Но вот все готово к походу. На каждой нарте больше ста килограммов груза. Для первой поездки достаточно. Псы еще не втянулись в работу.
- Хок! - раздается команда. - Вперед!
Упряжки срываются с места - только вьется за ними снежная пыль.
Собаки бегут пока быстро, все время приходится их притормаживать, сдерживать. Но через несколько часов они устают. В воздухе резко теплеет. Собаки еле плетутся. Вдруг они рванулись, ремень, связывавший их с нартами, лопнул. Псы Ушакова бросились за неожиданно появившимся песцом.
- Стреляй собаку! - кричат эскимосы, - Бей одну тогда запутаются. А то не остановишь.
К счастью, поблизости оказалась нора песца, и он скрылся в ней. Собаки остановились. Таян помог вернуть их к нартам.
Вот она какая, езда! Ушаков уже изрядно намучился с собаками около дома. Сколько раз выбрасывали они его из саней, сколько сил ушло на то, чтобы освоить команды - "вперед", "вправо", "влево". Уже посмеивались над ним эскимосы, когда не мог он стронуть упряжку с места.
Надо было доказать, что умилек может справиться с собаками.
Ушаков снова и снова погонял псов, вываливался из саней и опять брал в руки остол, короткий шест с металлическим наконечником. Им тормозят упряжку.
- Хок! Пот-поть! - кричал он.
Через несколько часов, устав вконец, присел на крыльце отдохнуть. Павлов устроился рядом, посоветовал:
- Вы построже с ними. Это доктор думает, что они ласковые да податливые. Ничего подобного. Хитрые и своенравные. Без твердой руки распустятся.
- Не бить же мне их.
- Смотрите сами. На Севере всякое может случиться. Я однажды не то что бил - кусал собак.
- Кусали?
- Да. Когда выбираешь между жизнью и смертью, не очень-то думаешь, как и чем заставить собак идти. Я был с упряжкой далеко от дома. Продукты кончились, собаки устали. Я замерзал, еле двигался. Не мог поднять остол и стукнуть собак. Тогда дотянулся и начал кусать. Они побежали. Я сел в нарты, хотел закурить трубку. И вдруг почувствовал: что-то во рту мешает, какой-то там предмет. Вытащил его… Что это было, как вы думаете?
- Не догадываюсь.
- Кусок собачьего уха.
Ушаков с опаской посмотрел на своих собак.
- Конечно, собакам приходится нелегко, - продолжал Павлов. - В больших походах они стирают лапы до кости. А человек все равно заставляет их идти. На Севере жалость опасна. Или намучиться, изранить себя, собак, или - верная смерть…
Ну и денек тогда выдался. Ну и поездил Ушаков. Но укротил все-таки собак. Еще несколько дней - и он уже уверенно чувствовал себя на нартах. И теперь, в поездке на северный берег острова, вел упряжку почти на равных с эскимосами…
- Стой! Стой! - кричат ему, - Нанук!
Белый медведь выбежал из распадка и с любопытством смотрел на незнакомцев до тех пор, пока три пули не свалили его на снег. Видно, ему не приходилось прежде встречаться с человеком, он совсем не боялся охотников. Может быть, это и лучше - что не встречался. Тогда бы его могли убить раньше.
Это красивый самец. На носу у него большой шрам, разорвано ухо. Ушаков пытается перевернуть его. Ничего не получается. Весу в крупном медведе, наверное, килограммов четыреста или пятьсот.
- С моржом дрался нанук, - говорит Кивъяна, рассматривая шрам и ухо. - Или с другим самцом не поделил на льдине добычу.
Он уверен, что медведь достался им лишь потому, что был устроен праздник в честь первого "гостя".
- Душа его ушел, теперь вернулся в новой шкуре.
- За такое короткое время успела вырасти новая шкура? И мясо успело нарасти?
Кивъяна думает, наморщив лоб. Потом лицо его озаряется.
- Сказал другому. Сказал: иди, тебя хорошо встретят.
Все смеются. Ловко Кивъяна вывернулся. А тот уже орудует ножом, свежует медведя. Вдруг останавливается.
- Голова… Домой нести надо.
- Кивъяна, - укоризненно говорит Ушаков. - Мы же договорились.
Его поддерживает Таян:
- Мы не домой едем. Мы еще много медведей убьем. Что делать будешь?
Кивъяна вздыхает. Не так-то просто нарушить обычай предков. Одно дело собрание, другое… Вот она голова. Как не воздать ей почестей?
- Вырви клык. Или коготь вырежь. Это будет твой амулет, твой защитник на охоте.
Последнее важное дело - накормить собак, и можно в палатку.
Собаки, проглотив теплое медвежье мясо, укладываются на снегу. Они сворачиваются в клубок, пушистый хвост закрывает нежный нос и лапы. Теперь им не страшна пурга, пусть заносит снегом.
Все, ветер остался за брезентом палатки.
В темноте повисает напряженное молчание. Слышно только сопение эскимосов.
- Вы что? - спрашивает Ушаков.
- Страшно, - отвечают ему, - Лучше без палатки.
Вот как! Ушаков и забыл, что эскимосы боятся темноты.
- Давайте делать свет. У нас есть жир. Таян, ты можешь?
Таян делает свет. Он кладет в крышку от банки кусок медвежьего сала, прилаживает фитиль. Огонек освещает палатку, она дергается от порывов ветра. Быстро становится тепло. Кивъяна достает изогнутый и острый коготь медведя. Он не забыл его вырезать. У него опять хорошее настроение. Кусок свежей медвежатины вызывает в нем сладкие мечты.
- Сегодня много следов песца видел. Бот поймаю песца, сдам, умилек, тебе шкуру.
Ему, видимо, очень поправилось получать товары.
- Материю беру, жевательную резинку. Дети любят жевать резинку.
Кивъяну разбирает смех.
- Слушай, слушай. В бухте Провидения торговал купец. Томсон его звали. Американец. Помнишь, Таян? У него не был свой зубы, чужой. Он делал так…
Эскимос показывает, как Томсон вынимал изо рта вставную челюсть.
- В капкан Иерока попался песец. Вороны расклевали его, остались только голова, хвост и лапы. Мы говорим Иероку: давай шутить с Томсон. Он жадный. Взяли шкурку зайца, пришили голову, хвост и лапы от песца. Приходим к купцу: бери. Тот берет. Ничего не надо, угощай нас. Он обрадовался, ест, пьет с нами, нам говорит: спасибо за угощение… Мы поели, Иерок говорит - смотри хорошо песца…
У огромного Кивъяны совсем нет сил от смеха. Хохочет Таян, улыбается Ушаков. Теперь он знает: эскимосы могут крепко подшутить над человеком, которого не уважают.
Через день упряжки вынесли людей к берегу моря. Здесь много следов белого медведя, есть и следы песцов. На косе - выброшенные волнами бревна.
Путешественники перебираются на длинную косу. Лед потрескивает под полозьями, но собаки бегут быстро, лед не успевает разломаться. Все расходятся по косе, собирают топливо для костра. Кивъяна ходит за плавником далеко, он легко поднимает и переносит тяжелые бревна. После очередного бревна эскимос говорит Ушакову:
- Больше плавника нет. До воды дошел. Плохая земля.