Умереть не жаль!
- Браво! - зааплодировал профессор. - Пойди, возьми себе чего-нибудь, и пообщаемся прозой.
Муся подошла к бару:
- Джин мит тоник, битте.
- Чиво-о? - протянул Соня. - Мятный джин или тоник с мятой мятой?
- Джин с тоником. Я учу немецкий.
- Плохое произношение, - укоризненно ответил бармен. - Я не знаю языка и то ничего не понял.
- Ну и что? - возразила Муся и заглянула в стакан. - Я скоро отсюда выберусь, битте шён.
- Каким чудом?
- У меня предчувствие. Познакомлюсь с мин херц. С принцем.
- Не выражайся - у меня приличное заведение. С каким принцем?
- С сыном нефтяного короля, эрудированным, интеллигентным, симпатичным, романтичным, стоящим.
- Сколько? - спросил Соня.
- Что "сколько"?
- Сколько он должен стоить, чтобы тебе понравиться?
- Н-ну-у… - задумалась Муся, но тут с порога послышался бодрый голос:
- Ты обо мне, любовь моя? - и к стойке, энергично вихляя задом и убивая парфюмом наповал, подошёл невысокий тип лет тридцати в продуманно потрёпанной одежде, так что из заморских дыр дерзко выглядывало грешное тело.
- Го-оша, - отозвалась Муся, глядя на него сквозь стакан. - У тебя один и тот же эпитафий.
- Эпитет, - буркнул профессор, но его проигнорировали.
- Всем шампанского, - жизнерадостно заявил Гоша, доставая из кармана рулончик пёстрой бумаги и отрывая от него несколько прямоугольничков.
- Местная валюта, видал? - шепнул Никодимыч мне на ухо.
- Разве мы пересекли границу?
- Да. Невидимую. Тут свои порядки и нуж…
Продолжение
- Тут свои порядки и нужно их придерживаться, - вот что сказал мне Никодимыч.
Я прервал писанину на полуслове, чтобы спрятать тетрадь и ручку.
Похоже, что идею дневника-ежедневника пока придётся отставить, потому что заполнять его приходится не ежедневно, а когда получится. Я всё ещё не закончил описание наших приключений в среду, то есть, во вторник, да, вторник. События и места событий запоминаются как-то лучше, чем недели и дни недели. Так и буду обозначать записи.
А то что было до этого, придётся обозначить, как часть первую. Или скажем, первую главу. И - двигаюсь дальше.
Глава 2
Пятисотая корчма
- Хех! - сказал Никодимыч. - Неплохо здесь. Кирюша, а ты под зелёной свиньёй был? Я слышал, что девчонки там горячие, как пирожки из печки!
- Ну, ты и дурачина, - Кирилл (после его храброго поведения возле мотеля мне и в голову не приходило называть его "Кирюша") поморщился и открытой ладонью шлёпнул Никодимыча по голове, не слишком сильно, но достаточно, чтобы сбить с того широкополую фиолетовую шляпу с фазаньим пером. - За столиком с дамой и в заведении Сони о других заведениях не говорят. А тем более о "Зелёной Свинье"…
Только тут до меня дошло, что "Под Зелёной Свиньёй" - это что-то вроде клуба по интересам. Ну, и ещё я заметил, что наша внешность почему-то претерпела странные изменения. Мы не только были одеты в средневековые одежды, но и причёсаны соответственно.
Никодимыч щеголял в уже упомянутой шляпе, бархатном костюме, одна половина которого была тёмно-синяя, а другая - светло-красная, и мягких красных сапогах с длинными, подвязанными к щиколоткам носами, но без каблуков; и ещё у него выросла роскошная каштановая борода. На Кирилле оказался полосатый, серо-голубой берет с серебряной пряжкой, костюм был из чего-то ало-атласного с серебристыми кружевами, а на ногах полосатые бело-чёрные носки и башмаки с опушкой и чёрными пряжками; и бравые усы подкручены, как у мушкетёров.
У обоих локоны завивались чуть ли не до лопаток, отчего были подвязаны широкими вышитыми лентами. Но причёска Инны побила рекорд: на голове её красовалась пара рогов вроде коровьих, но сделанных из какого-то серебристого металла. Вокруг рогов были намотаны её волосы, пёстрые ленты и какие-то разноцветные бусы. С причёски до пола спускалась полупрозрачная голубоватая вуаль, а платье Инны (не знаю, как назвать этот цвет - жемчужный?) плотно обтягивало её грудь и руки, но к низу расширялось складками, в которых её ноги совершенно скрылись, так что я не знал, как она обута.
Я же - насколько мог себя разглядеть - был причёсан так же, как Никодимыч и Кирилл (но почему-то с непокрытой головой) и в костюме из чего-то полосато-шёлкового с серебряной вышивкой, а на ногах короткие красные сапоги с каблуками и шпорами. Ух! Рядом со мной на скамье лежали позолоченный шлем и меч в чехле из красной кожи. Но я ведь не умею фехтовать… или как это - рубить? И, знаете, одно дело видеть такие штуки в кино или читать об этом, а другое - когда это с тобой случилось!
Пока я осматривался и задумывался, Никодимыч сделал вид, что смущён и поднял шляпу.
- Прошу прощения у дамы, - сказал он, размахивая перед ней шляпой вроде того же мушкетёра. Но Инна не казалась расстроенной или возмущённой, а даже тихонько захихикала. Наверное, отлично знала, что это за "Под Зелёной Свиньёй", и её это не смущало. Но я был в непонятках, так и сказал. А потом спросил о наших нарядах.
- Ну, видишь ли, - протянул задумчиво Никодимыч, лихо напяливая шляпу набекрень, - у них тут из каждой корчмы ведут дороги в разные приятные и неприятные места. А от Самсона - даже в два места.
- Ага, вот почему два названия у входа, - сообразил я.
- Вот-вот, именно так. Ну, а там одетым нужно быть соответственно тамошним обычаям.
- Но мы же только…
- Не только! - перебил меня Кирилл. - Вот ещё! Забава только началась!
- Да, "Старый Кабан". В последний раз были там с шайкой Злого Карла, - Никодимыч закруглил неловкую ситуацию и с мечтательным видом начал странный рассказ. - Это на запад от Гамберга, четверть дня верхом. Заходим, понимаешь, запахи жаркого, шум, говор, смех, господа рыцари в кости режутся: ну, шикарный климат.
- Поехали туда, - загорелся Кирилл.
- Э! - вмешался я. - Верхом?
- Нет, мы же сразу туда.
- Это как? - недоверчиво спросил я. - В шайку?
- Увидишь.
- И я с вами! - запищала Муся.
Кирилл с Никодимычем подхватили меня под руки и потащили к узенькой, незаметной двери в глубине помещения. Не успел я и возразить, как мы оказались в полутёмной, освещённой огнём камина и парой странных светильников, похожих на лампу Алладина, большой комнате. В "Старом Кабане".
Климат был такой, как описал его Никодимыч: запахи жареного мяса, какие-то стуки-грюки, шум голосов, смех. Под окном господа рыцари сидят, в кости играют. С другой стороны какие-то типы в роскошных лохмотьях - ну, там, в рваной рубашке с золотыми пуговицами или драных штанах с серебряными бубенчиками - но тоже весёлые и поддатые. А рядом с нами Муся уже в явно средневековом платье, похожем покроем на Инныно, но без коровьих рогов на голове, зато с волосами, закрученными вокруг ушей, как рога бараньи, и в высокой красной шляпе конусом. Читает приятному обществу свои стихи. Общество смотрит на неё, как бараны на ворота. Тут же оборванцы попроще с хитрыми глазами и вороватыми руками.
Я не успел рассмотреть ничего больше, потому что Кирилл быстренько прогнал оборванцев ударами плашмя мечом, сбросил со стола то, что там было, и потребовал у кого-то кувшин жжёнки, уху и свиной окорок. Пока пухлая официантка - или служанка? - нам всё это собрала и притащила, в корчму зашёл седой человек, и все вокруг зашумели: "Старый бард! Старый бард!"
Господа рыцари тут же пригласили барда за свой стол, поставили ему пива и спросили, что нового слышно? Но тут оборванцы, которых Кирилл только что прогнал, вернулись с подкреплением и начали затевать драку. Им не повезло: появился разъярённый и здоровенный хозяин с огромным вертелом в руках, на котором оставался ещё один барашек, рыцари тоже подскочили, сердито крича, что невозможно спокойно поговорить о новостях. И через некоторое время старый бард уже мог рассказывать, промачивая горло пивом.
- Флориан, ректор нашего Королевского университета, был в Гамберге и видел тамошнего красного дракона. И двух единорогов.
Сначала я решил, что бард говорит о ещё каких-то корчмах, потом - что это прозвища людей, но когда все стали обсуждать драконьи и единорожьи масти и достоинства, у меня отвисла челюсть.
- Ты ешь, ешь! - толкнул меня ногой под столом Никодимыч. - Уха знаменитая, а окорок во рту тает.
Тут я понял, что один сижу, раззявив рот, а мои спутники наминают ужин за обе щеки. И если я не поспешу, то о знаменитой ухе ничего не узнаю, а окорок растает в чужих ртах.
- У Сони, между прочим, музыка играет. И танцевать можно, - вдруг надула губы Муся, оставив своих слушателей хлопать глазами в попытках понять её строфы и подходя к нам.
- Не грусти, барышня! В "Золотом Скакуне" всё это есть и тебя достойно, - сообщил Никодимыч, шельмовски улыбаясь.
- Так пойдёмте туда. Это будет уже десятая моя корчма!
- Десятая? - снисходительно переспросил Никодимыч. - Пошли!
Тут все с энтузиазмом вскочили и опять потащили меня, так что я еле успел прихватить блюдо с окороком. В полумраке не видел, каким путём, но мы тут же оказались на пороге "Золотого Скакуна". Громадный, как медведь, вышибала осмотрел нас, сморщил заросшую, изрытую шрамами физиономию и буркнул что-то невразумительное; но когда увидел на своей ладони монету, неуклюже поклонился чуть ли не до земляного пола, покрытого соломой.