Увидев, что я не склонен принять вызов, грубиян подергал дверь и лишний раз убедился, что она заперта. Тогда вся семейка принялась танцевать какой-то устрашающий танец. Они скакали и кривлялись под окнами. Гавкер стащил футболку и представил на мое обозрение мощный торс, по цвету и текстуре больше всего напоминающий свиное сало. Он прыгал возле двери, демонстрировал бицепсы и тыкал в меня пальцем. Сыновья подражали отцу – плевали в окно, кричали и как петухи сталкивались грудью.
Представление длилось минут пятнадцать. Наконец мои мучители двинулись прочь, продолжая орать и приплясывать.
Не успел я отмыть плевки с окна, как в дверях показалась Каро. Она была сильно взволнована. К ней приходили двое полицейских – расспросить об Уоррене. Кто-то видел, как неизвестный столкнул беднягу под поезд. Составили и портрет подозреваемого, но тип на фотороботе настолько отличался от меня, что Каро без тени сомнения заявила, что видит данного субъекта впервые в жизни. И все же визит ее насторожил.
– Как думаешь, они тебя подозревают? – спросил я.
– Нет.
– Ты призналась, что Уоррен тебя преследовал?
– Нет. – Каро взглянула на меня с отчетливым упреком. – С какой стати!
– Значит, им ничего не известно. Так что ты дергаешься?
– Мне не понравилось, как они на меня смотрели.
Я закрыл магазин на обед. Взявшись за руки, мы пошли прогуляться – не потому что нам хотелось гулять, а потому что это помогало мне сосредоточиться. Мы сели на скамейке возле "Вулворта" и уставились на грязный поток машин.
– Я все думаю: что бы сделал мой отец, – заговорил я.
– Я его помню, – улыбнулась Каро. – Красавец мужчина, да?
– Папа? Да ты что? Ты его ни с кем не путаешь? Он сильный, да. Надежный. Не сдается, пока не найдет выход.
– Ну и? – Каро явно имела в виду, что пора переходить к делу.
Если бы я не был правильным мальчиком из книг Ника Хорнби, я бы разбил ей лицо.
– Я собираюсь поступить, как поступил бы мой отец, – объяснил я. – Я пойду и поговорю с Гордоном – как мужчина с мужчиной. Попробую все уладить.
Каро выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее цинизм куда-то испарился.
– Думаешь, получится?
– Да, – твердо сказал я. – Не важно, урод он или нет, я видел, как он на тебя смотрит. Старик тебя обожает. Я выложу всю правду: что ты боишься остаться без наследства, что ты попала в беду, но слишком гордая, чтобы признаться…
– Мне нравится, – кивнула Каро. – Хорошо сказано.
– Объясню, что дело не только в деньгах. Тебе нужна его любовь.
– Только не говори про Плохого Иисуса, – попросила она. – Скажи, что я неудачно вложила средства.
– Ладно.
– Завтра вечером.
– Почему завтра?
– Эйлин – медиум. Завтра вечером она будет общаться с духами, и папа весь вечер просидит один.
Я взял пистолет Уоррена и заткнул за пояс. Пистолет предназначался не Гордону; я собирался побеседовать со стариком, а не убивать его. Просто последние события отбили у меня охоту гулять в темноте.
Ленни утверждал, что в настоящем бою лучшая защита – это бегство. "Сейчас любой сопляк таскает нож. Даже если ты круто дерешься, кто-нибудь может зайти тебе за спину и пырнуть. Презирай себя на здоровье за бегство; это лучше, чем оставить жену вдовой, а детей – сиротами".
Теперь потребность в бегстве отпадала. Если я наткнусь на Плохого Иисуса (или он наткнется на меня), у меня будет верный ответ на его высокомерные штучки. Самый убедительный ответ.
Позади кто-то шел. Я решил проверить – вдруг за мной следят? – и проскользнул за ворота с вывеской "Коммивояжерам вход запрещен". Я подождал в саду, пока незнакомец пройдет. Это оказался старик – седой старик в плаще и с тростью в руках.
В двадцать минут девятого я уже звонил Гордону в дверь. Ночь выдалась ветреная, деревья гнулись и стонали. Казалось, ветер нес залах денег из богатых домов. У соседнего подъезда приветливо горели яркие огни. Раздался шум колес, потом – слова приветствия. Кто-то приехал в гости на ужин. Открылась дверь дорогущей машины (о, у моих машин двери открывались совсем не так). Послышался женский смех, и веселые голоса затихли вдали.
Я наконец понял, почему Каро так бесилась. Ее отец был при деньгах. Дом, конечно, не мог сравниться, скажем, с резиденцией Джаггера, но Гордону определенно не приходилось экономить. Отпрыски богатых родителей жили на содержании в модно обставленных резиденциях, а единственная дочь Гордона ударилась в аферу, чтобы хоть как-то выбраться из дыры и отдать долги.
Гордон не отвечал, так что я навалился на звонок и издал типичный звонок в стиле хэллоуиновских попрошаек. В коридоре послышалось шарканье. Затем – тишина, словно кто-то прислушивался.
– Кто там? – спросил высокий женоподобный голос.
– Марк, – как можно веселее ответил я. – Друг Каролины. Мы к вам заходили на днях.
Снова тишина, словно Гордон мне поверил, но раздумывал, стоит ли надрываться и открывать мне дверь.
– Что тебе надо?
– Да так, решил зайти по-дружески.
– С какой стати?
– Из самых теплых побуждений.
Раздалось кряхтение. В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и я увидел Гордона – в халате и тапочках. Голые лодыжки сияли белизной, из-под халата высовывалась отвратительная зеленоватая пижама. Для человека, который по уши увяз в дерьме, Гордон был настроен довольно враждебно. Увидев, что я ничего не принес к столу, он попятился, склонив голову набок.
– Слушай, я хотел одну передачу посмотреть, так что ты не вовремя.
– А что, записать ее нельзя?
– Видишь ли, нет. Я поставил запись на другом канале.
– Передача во сколько?
– В девять.
– Вот видите, у нас еще сорок минут.
– Знаю, но я хотел кофе выпить и газету найти…
– Что, на это уйдет сорок минут? Гордон неожиданно рассмеялся:
– Конечно, нет. Ну и ловкач ты! – Он отступил, впуская меня в дом. Похоже, в голове у него сложился определенный план. – Кофе я могу прямо сейчас сделать, чтобы не тратить время.
Я проследовал за хозяином на кухню. В гостиной орал телевизор. Гордон принялся увлеченно хлопотать вокруг чайника, но неожиданно присел на табуретку и замер, тяжело дыша.
– Вы как? – забеспокоился я.
Он отмахнулся, показывая, что дышать ему в данный момент важнее, чем отвечать на вопросы.
– Понимаете, – перешел я к делу, – у Каро нет денег, и она боится, что ваш брак повлияет на ее будущее.
Гордон с улыбкой кивнул, и я уж было решил, что мое убийственное обаяние действует. Увы, я ошибался.
– Неужели, – усмехнулся Гордон. – Так-так. Что же она сама мне не сказала?
– Она слишком гордая. Вы же знаете, как бывает. Сначала молчат о простых вещах, а потом все становится сложнее и сложнее – об этом уже и не расскажешь.
Гордон смотрел на меня, как на идиота. В чем-то он, наверное, был прав.
– Послушай, Родни, – заговорил он, подняв указательный палец.
– Я не Родни.
Гордон меня не слышал.
– Ты думаешь, я круто обошелся с дочерью. Бьюсь о заклад, она не говорила о вкладе на ее имя.
– Не говорила.
– Когда Каролина появилась на свет, мы сделали специальный вклад. Каждый год добавляли тысячи четыре, точно не помню. Когда ей исполнился двадцать один год, она получила деньги в свое распоряжение. Восемьдесят пять тысяч фунтов. Можно купить квартиру или даже дом… У нее в то время была приличная работа, так что Каролине было по силам выплачивать закладную.
И что же она сделала? Ушла с работы, совершила кругосветное путешествие, купила машину и спустила деньги на шмотки. Через полгода денежек и след простыл. Ты можешь сказать, что трата денег – личное дело моей дочери. Согласен. Но тогда мои деньги – исключительно мое дело.
Рассказ меня удивил, хотя я постарался не подать виду.
– Допустим. Признаю, Каролина поступила неправильно. Однако подумайте сами, кто в двадцать один год поступит иначе? Что мы знаем о жизни в этом возрасте?… Не понимаю, к чему вы клоните.
– К чему я клоню? – Гордон залил кофе кипятком. – Каролина – взрослая девочка. В жизни она ничего не добилась. Мне жаль, да, но я тут ни при чем. Мне семьдесят три года, и на закате жизни я неожиданно обрел счастье. Моей женой станет прекрасная женщина. Не Каролина ухаживает за мной, обо мне заботится Эйлин.
– Выходит, Каро права? Вы не намерены оставить ей дом. Что бы сказала на это ее мать?
– Не ваше дело. И не ее.
– Вы понимаете, что ваше отношение обижает Каро?
– А знаешь, что меня обижает? Отношение моей дочери. Когда я был в ее возрасте, я не ждал, что родители оставят мне дом.
– А что, было что оставлять?
– Нет. Но это к делу не относится! – Гордон разозлился. – В молодости у нас в колледже учился парень по имени Димбо-Болтун. Естественно, по-настоящему он был не Димбо и даже не Болтун, но именно так мы его прозвали. Бедный Болтун. Он только и говорил, что о матери, которая второй раз вышла замуж и вычеркнула его из завещания. Ужасно… Не хочу, чтобы Каролина чувствовала себя обделенной.
– Вы имеете в виду, что позаботитесь о ней?
– Я имею в виду, что не стоит выдумывать то, чего нет. – Гордон посмотрел на часы и встал. – А теперь извини, скоро начнется передача. Я все серии смотрел, не хочу пропускать.