- Ну, что ж! Тем хуже для него! - вскричал ментор с нетерпением. - Де Верн убьет его.
- Или сам будет убит.
- Никогда! - воскликнул старый ветренник. - Взгляни на него: разве такой спокойный и так хорошо владеющий собою человек может быть убит?
- Положим! - согласился второй секундант. - Ну, а взгляни вот туда; смотри: там, у дерева, сидит и курит сигару маркиз де Ласи; он так же спокоен, как и его противник. Однако один из них через час должен быть убит.
Карета остановилась; секунданты вышли и пошли навстречу свидетелям Гонтрана.
Де Верн привязал лошадь к дереву, закурил новую сигару и дожидался окончания совещания секундантов.
- Господа, - сказал майор де Вернер, - дело, по-видимому, нельзя уладить.
- Когда дело дошло до дуэли, то очень трудно его уладить, - сухо заметил ментор.
- Положим, - согласился второй секундант де Верна, - но можно смягчить некоторые условия.
- Какие? - спросил полковник.
- Предлог к ссоре, в сущности, настолько ничтожен, - продолжал примиритель, - что дуэли на пистолетах или на шпагах, до первой крови, будет вполне достаточно.
- Невозможно! - настаивал майор де Вернер. - Де Ласи непременно хочет драться насмерть.
На этот ответ не могло быть возражений; четверо свидетелей поклонились друг другу и начали совещаться. Сначала бросили жребий, на чьих шпагах должны драться противники, и судьба решила в пользу де Ласи. Относительно пистолетов было решено, что каждый из противников будет стрелять из своего. Расстояние между дерущимися определили в двадцать шагов, причем противники должны были, стоя на своих местах, стрелять по данному сигналу. Гонтран и де Верн, стоявшие до сих пор в стороне, теперь сошлись и обменялись поклоном.
Де Верном внезапно овладел необъяснимый страх, и он чуть-чуть побледнел. Ментор заметил это.
- Что с тобою? - спросил он. - Ты нездоров?
- Нет, здоров, - ответил Октав. - Но у меня есть странная примета.
- Какая?
- Каждый раз, когда я дрался, - а дрался я девятнадцать раз в течение десяти лет, - в тот момент, когда я брал шпагу, я чувствовал легкий зуд в ладони; это было хорошим знаком: противник мой или бывал убит, или тяжело ранен.
- А!.. И что же?
- Ну, а сегодня я не чувствую зуда, и это мне неприятно.
- Какая глупость!
- Ей-богу! - прошептал де Верн с грустной улыбкой. - Возможно, что я буду убит.
Ментор пожал плечами, но второй секундант Октава украдкой взглянул на молодого человека, и ему показалось, что он прочитал на его лице предвестие смерти.
"Бедный друг!" - подумал он.
Однако де Верн был слишком храбр, чтобы поддаться предчувствию. Он взял у секунданта пистолет и встал против Гонтрана.
Оба противника, с высоко поднятыми головами и пистолетами в руках, спокойные и гордые, ждали трех обычных ударов, которые должен был дать полковник Перселен. Раздались сразу два выстрела, но оба бойца остались невредимы.
"Рука у меня дрогнула", - подумал де Берн.
Действительно, его пуля задела только волосы Гонтрана, тогда как пуля маркиза пробила шляпу противника на две линии от головы. Оба метили друг другу в голову.
"Черт возьми! - сказал себе де Ласи. - Я плохо прицелился: я убивал голубя в шестидесяти шагах, а теперь промахнулся в двадцати шагах по человеку. Я буду метить в сердце, так будет вернее".
Не успел де Берн встать в позицию, как Гонтран выстрелил во второй раз, и рука Октава беспомощно повисла, выронив еще заряженное оружие.
- Какой позор! - пробормотал со злостью де Ласи. - Вместо того, чтобы убить, я прострелил ему руку.
Он подошел к де Верну прежде, чем кто-нибудь из секундантов успел подбежать к нему.
- Сударь, - сказал де Ласи, - прошу извинить меня. Я крайне неловок; если бы я ранил вас в левую руку, то беда была бы не особенно велика, потому что мы могли бы продолжать драться на шпагах.
- Успокойтесь, - ответил де Берн с улыбкой, несмотря на страшную боль, - я владею шпагой и левой рукой и надеюсь убить вас и тем вознаградить себя за потерю руки.
Де Берн спросил шпагу и снова встал на место. Его раненная, окровавленная рука беспомощно висела.
- Господа! - крикнули секунданты, решившие положить конец этой дикой бойне. - Господа, довольно!
- Подождите, подождите! - протестовал де Берн. - Моя рука причиняет мне мучительные страдания; я хочу рассеяться. Берегитесь, сударь, берегитесь!
Гонтран схватил шпагу, и между двумя противниками начался один из тех отчаянных поединков, которые всегда кончаются смертью одного из сражающихся. Де Берн дрался, как человек, ожесточенный от страшной боли и горевший желанием убить во что бы то ни стало своего противника, хотя и при этом он ни на минуту не забывал фокусов и хитростей, какие употребляются в фехтовании. Притом он был левша, что сильно смутило бы менее искусного противника, чем де Ласи.
Но Гонтран был настолько спокоен, точно он играл в баккара в жокей-клубе или упражнялся в фехтовальном зале в новых приемах на шпагах или рапирах, дошедших из Италии, этой страны коварства и измены. Гонтран дрался спокойно, уверенно, твердо решившись убить де Верна. Казалось, он хотел привести в исполнение приговор закона.
В течение десяти минут оба противника успели уже прибегнуть ко всевозможным ловким маневрам и отразить угрожавшие им удары; стоя друг против друга с искривленными губами, то подаваясь вперед, то отступая, они напоминали собою двух львов, разделенных между собою железной решеткой и стремящихся пожрать один другого. На лбу секундантов выступил холодный пот, и у них замерло дыхание.
Вдруг де Берн вскрикнул, пошатнулся, выронил шпагу и, схватившись за грудь, упал навзничь, прошептав:
- Умираю!..
Он, действительно, умер. Гонтран нанес ему удар прямо в грудь.
Де Ласи скрестил руки и произнес:
- Когда араб, у которого украли его кобылицу, нашел и убил похитителя, он убил вслед затем и кобылицу. Так будет и с тобою, Леона!
А в это самое время ментор подумал:
"Как странно. Если бы он почувствовал зуд в руке, то непременно убил бы маркиза. Суеверные люди всегда делают глупости. Если что у них застрянет в голове, то уж баста!"
XVII
Вернемся теперь к Леоне, которую мы оставили входящей, по приказанию Гонтрана, в свою квартиру на улице Шоссе д'Антэн. Женщины родом из Флоренции неумолимы к человеку, обожающему их, преклоняющемуся перед ними, готовому исполнить малейшие их капризы. Они презирают, обманывают его, смеются над ним и попирают любовь его ногами. Но тот, кто говорит с ними повелительно, приказывает им и готов убить их, не поморщившись, за одно слово, того они любят страстно и выносят его тиранию с каким-то непонятным наслаждением. Леона презирала и играла Гонтраном, верившим ей и любившим ее; но после того, как де Ласи обратился в бандита и отнял ее у разбойника Джузеппе, она начала обожать его.
Затем, последовав лицемерным советам полковника, она решила отомстить Гонтрану, имевшему слабость когда-то принести свою свободу в жертву ей; она помнила те мучения, которые пережила в то время, когда Гонтран разлюбил ее, и решила бежать и прибегнуть к покровительству де Верна.
Но Гонтран, бледный от негодования, явившийся на улицу Виктуар, чтобы потребовать свою рабыню, Гонтран, бросивший перчатку в лицо Октава со словами: "До завтра!" - снова возвысился в ее глазах.
Она вышла от де Верна, как послушная собака, повинующаяся удару хлыста; она беспрекословно последовала за Гонтраном, счастливая его гневом и готовая умереть, если бы он того потребовал, но лишь бы это случилось на его глазах. В один миг тигрица была укрощена, а рабыня снова надела свои цепи.
Леона страшно негодовала в душе на полковника; она твердо решила рассказать Гонтрану все, но тот, как мы уже знаем, не захотел выслушать ее и грубо приказал ей возвратиться домой. Леона провела отчаянную ночь, безотчетно чем-то волнуясь и мучаясь страшными картинами, которые ей рисовало ее пылкое южное воображение. Ей казалось, что ее дорогой Гонтран уже убит на дуэли, и эта мысль приводила ее в трепет, и она давала клятвы с суеверным благочестием итальянок, которым опасность внушает мимолетную веру.
То вдруг она вспоминала, что Гонтран будет неумолим и не простит ей ее вторичной измены, и ею овладевал ужас; она представляла себя коленопреклоненной, ожидающей смерти от человека, которого она презирала.